Мамин сибиряк
Шрифт:
– Ты опять об этом? Сказал же – мне похеру, Любава. Что ты морочишь мне голову?! Сюда иди!
Мамин как будто бы и впрямь разозлился. Впечатал меня в свою твердокаменную грудь. И поцеловал. Черт… У меня пальцы на ногах поджались. А предательницы-руки, будто живя своей жизнью, взметнулись вверх, лишь сильнее к себе притягивая. Зарываясь пальцами в на удивление мягкие волосы Олега, я издавала совершенно неприличные звуки и терлась об него так, как даже Геракл об меня не терся, когда я его спасла. Лямка сарафана упала с плеча. Мамин стащил ее еще ниже, оголяя грудь. Прикусил
Глава 11
Нахлобучивало меня от Любаши… Что вы. Наверное, и у Степки так лапы не тряслись в его первый раз.
– Бать! Ну вы еще долго?! Он сейчас нагадит!
Легок на помине! Любаша забилась в моих объятиях.
– Ты слышал?! Отпусти меня!
Чтобы разжать руки, пришлось приложить усилие. Люба спрыгнула с подоконника и помчалась в туалет спасать ситуацию. А я залип на перекатывающихся под одеждой булочках. И эта женщина комплексовала из-за трех лишних килограммов? Вот что с этими бабами не так? Ни черта они не знают о наших вкусах.
– Олег, помоги, пожалуйста!
Поправив напрягшийся член, я послушно взял врученные мне пакеты. Ну, тут и душегубка, а! Как, интересно, Любаша собиралась здесь жить?
Вернувшись в квартиру, наткнулся на Степкин смеющийся взгляд и два выставленных вверх больших пальца. Одобрямс, дескать. И тут можно было подумать, что сын как-то поспешил с выводами, если бы я уже сам все для себя не решил.
– Ну, вот. Готово, – отряхивая руки, пробормотала моя будущая жена, сдувая упавшие на лоб прядки.
Я подтолкнул ее к коридору.
– Пойдем, покажу твою комнату.
Когда я покупал эту квартиру, риелтор втирал о том, что здесь получится идеальная детская. Но пока она скорее напоминала кладовку с установленной посредине кроватью.
– Гостей у нас обычно не бывает, поэтому здесь бардак, – почесал я в затылке.
– Ничего, – отмахнулась Любаша. – Спасибо, что приютили. У меня и впрямь жарковато. Я могу воспользоваться душем?
– Ага. В тупике гостевой санузел.
Люба кивнула и, с опаской на меня покосившись, сунулась было мимо, но кто бы ей позволил вот так уйти?
– Люб… – бросил я, притягивая девочку к себе. – Ну, ты куда?
– Держи руки при себе, Мамин! – возмутилась соседка, но, блин, будем честны, ее голосу явно недоставало твердости. Вот почему я, проигнорировав Любашину просьбу, заткнул ей рот поцелуем, возвращая нас к тому, что прервало Степкино появление.
Она была такой нежной, сладкой, что терпеть больше не осталось сил. А может, меня толкала вперед такая давно забытая штука, как ревность. Ведь стоило мне хоть на мгновение отвернуться, как вокруг Любаши начинали водить хороводы всякие мужики. То ее прилизанный бывший, то жиртрест с кондиционером. И это только то, чему я стал свидетелем лично! Страшно подумать, что происходило вдали от моих глаз. Например, у нее на работе.
– Нет, перестань, – брыкалась Любаша. – Я вся вспотела и прокоптилась от костра!
– Дело только в этом? – тяжело дыша, спросил я, утыкаясь
– М-м-м, – проблеяла что-то нечленораздельное Люба.
– Ну, тогда беги. Полотенце возьми на полке. И возвращайся скорее, хорошо? – сдался я, понимая, что проще пойти ей навстречу, чтобы она смогла расслабиться.
Любаша ускакала от меня со скоростью выпущенной торпеды. Я усмехнулся. Сложил руки на груди и откинулся на стену. Как это работает? Вот так живешь, живешь… Вроде хочешь отношений, но все не клеится, сколько ни присматриваешься к окружающим тебя бабам. А потом в один момент просто видишь женщину и понимаешь – твое. Полный мэтч, как говорится. Ни единого, блин, сомнения. И пусть ты ничего толком о ней не знаешь, глобально для себя важное считываешь только так. Может, в дело включается шестое чувство – не знаю, но те же качества, что подмечаешь потом, просто органично наслаиваются на это внутреннее понимание, лишь подтверждая, что твой выбор был изначально верным.
Я прикрыл глаза, давая разгуляться фантазии. К моему несказанному удивлению, конкретно Любу было очень легко представить в нашей со Степаном берлоге. Вот прихожу я, значит, домой, а она несется меня встречать, наперегонки с путающимися у нее в ногах Гераклом и Лордом. А может, и кем-то еще, учитывая Любашину сердобольность и мое желание еще хоть раз стать отцом. Ну, кайф же! Кайф, который может понять и оценить по достоинству лишь мужик, у которого всего этого никогда не было.
– Ты еще здесь?
– А где мне быть?
Я подошел ближе. Люба вся ощетинилась, явно готовясь дать мне отпор. Но вдруг будто сдулась. Обмякла. Сделалась такой податливой… Бляха муха. Губки у нее мягкие. Дыхание свежее. Ах ты ж мартышка! Готовилась целоваться, да?
– Я так вообще не делаю! – шептала мне в губы между поцелуями.
– Как так? – тупил я.
– Не сплю с кем попало!
– У меня и в мыслях такого не было.
– А еще мне вообще не нужны твои деньги! Я сама зарабатываю.
Господи, а это еще к чему?
Любины слова настолько меня удивили, что я даже замедлил свое на нее наступление.
– Это к вопросу содержанок.
– Чего?
– В объявлении твоя мама писала…
– Я тебя убью! – рявкнул я, швыряя эту заразу на кровать и нависая над ней сверху. – Сколько раз мне еще повторить, что плевать мне на то, что писала мама?!
– Правда?
– Вот те крест! – я схватил висящее на цепочке распятие и ткнул под нос Любаве, словно обезумевший экзорцист. Она закусила губу. Но я все равно услышал смешок, слетевший с ее губешек.
– Это хорошо. Потому что там было еще что-то про судимых и пьющих…
– Ты в завязке?
– Нет! Но я пью, – повинилась Люба, отводя глаза.
– Часто?
– Сегодня аж два бокала осилила. А еще у меня есть админпротокол. – закончила Любаша убитым голосом.
– На судимость админпротокол не тянет. С этим даже моя мать-следователь согласится, – заржал я, с новыми силами набрасываясь на губы этой дурехи. Кто бы мне сказал, что это такой кайф – целоваться, смеясь?
– Не слышишь ты меня, Мамин!