Мамлюк
Шрифт:
Не меньше, если не гораздо больше, было достигнуто и в области гражданского управления: небывало суровые меры быстро обуздали ненасытную алчность сборщиков податей и таможенных сборов. Строгие, но справедливые приговоры породили в сердцах истосковавшихся по порядку простых людей доверие к правосудности правителя-реформатора. Многое было также сделано для поощрения торговли, как внутренней, так и особенно внешней. Но больше всего дивились современники той решительности, с которой Али-бей сумел в короткий срок оградить мир и покой подвластного ему населения от заслужившего такую печальную славу произвола мамлюков и от дерзкого разбоя бедуинов пустыни, бывших до того почти полными хозяевами Дельты.
Из европейцев, на себе испытавших благостность этих необычных для тогдашнего Востока порядков, шотландец Джемс Брюс, прославивший себя открытием истоков Голубого Нила, —
«Было начало июля, когда мы прибыли в Каир.
Принятый мною план заключался в том, чтобы показываться среди людей как можно реже, да и то переодетым. И скоро меня начали принимать за факира или дервиша, довольно сведущего в магии и не интересующегося ничем, кроме своих занятий и книг…
…На свете нет более зверски-жестокой, несправедливой, тиранической, угнетательской, жадной кучки адовых злодеев, чем каирские правители…
В Каире есть, примерно, четыреста жителей, пользующихся абсолютной властью и творящих то, что у них называется правосудием, каждый на свой лад и согласно своему разумению.
К счастью, в мое время этого многоголового чудовища больше не существовало — был один только Али-бей, и ни низшее, ни высшее правосудие не отправлялось иначе, как только его должностными лицами. Это счастливое состояние продолжалось недолго.
Момент, когда я прибыл в Каир, был, может быть, тем единственным моментом, который мог когда-либо дать мне — одинокому и беззащитному, каким я был — возможность совершить задуманное путешествие.
Али-бей, ставший в последнее время известным в Европе по различным описаниям заключительных событий его жизни, изведав многие превратности судьбы и быв изгнан из столицы своими соперниками, под конец насладился радостью возвращения и добился абсолютной власти в Каире.
Порта относилась к нему с неизменным нерасположением, и в своем сердце он также питал к ней самую сильную злобу. Ничего он так не желал, как чтобы она была разорвана на части и чтобы сам он внес в это свою долю.
Благоприятный случай представился в виде войны с Россией, и в оказании поддержки этой державе Али-бей был готов пойти на все…
Венецианский купец Карло Розетти [62] , молодой человек больших способностей и большой предприимчивости, в течение ряда лет пользовался абсолютным влиянием на Бея. Будь такой человек офицером на эскадре (русской средиземноморской эскадре. — Г. Б.-М.) и имей он инструкции из Петербурга, оттоманскому владычеству в Египте пришел бы конец» [63] .
62
Правильная форма — Rossetti.
63
Bruce, op. cit., 1, pp. 100–105.
Но ко времени первого пребывания Брюса в Каире молодого венецианца сменил, в роли всесильного первого советника, копт Риск [64] — проныра, хитрец и большой стяжатель, да к тому же астролог. Суеверный сын Востока той эпохи, Али-бей верил предсказаниям звезд, и это удваивало силу влияния на него Риска. Был ли Риск, в довершение всего, еще и платным агентом Стамбула, как это допускал Брюс, об этом трудно судить; но что своей астрологией и своими лукавыми советами он принес большой вред Али-бею, в этом знаменитый путешественник едва ли ошибается.
64
Копт, как и предшественник его, Фарха, но гораздо более влиятельный, и являвшийся при дворе Али-бея решающей персоной во всем, что касалось финансов и гражданского управления, а также внешних сношений. Подобно тому как откуп таможенных поступлений являлся в позднефеодальном Египте монополией богатых евреев, богатые копты фактически монополизировали заведывание финансами и делопроизводством бейликов и кашефликов. Именуясь «кьайа», «кайа» или «кьахьа» (kyahya) данного бея или кешифа (кашефа), избранный последним для этой роли делец-копт, по существу, был при нем (а тем более, при шейх
Брюсу удалось завоевать расположение Риска, а через Риска — и доверие Али-бея.
Первый же вопрос, заданный при встрече Брюсу его высоким собеседником, касался войны России с Турцией: Али-бей хотел знать, каковы, по расчетам его посетителя, должны быть результаты военных действий.
«Я сказал, что турки будут разбиты на суше и на море, где бы они ни появились.
Второй вопрос — будет ли Константинополь сожжен или взят? Я ответил, что не случится ни того, ни другого, но что после большого кровопролития будет заключен мир, без большой выгоды как для одной, так и для другой стороны.
Он всплеснул руками и выругался по-турецки, потом обратился к стоявшему перед ним Риску: „Вот что действительно будет печально! Но правда есть правда, и бог милостив…“ [65] »
В ноябре 1768 г. в Каир пришло из Стамбула повеление снарядить и двинуть на помощь главным турецким силам. 12 000-ную армию. Египетские недруги Али-бея, во главе с каирским пашой Мухаммедом, решив воспользоваться удобным случаем, послали в Стамбул донос на ненавистного шейх эль-беледа, обвинив его в том, что бывшие в его распоряжении силы он собирается использовать не для помощи своему сюзерену, а для того, чтобы отложиться от него. Результатом была немедленная отправка в Каир капиджи-баши [66] с требованием головы неверного вассала.
65
Bruce, op. cit., 1, pp. 110–111.
66
Высокое звание «по ведомству двора», приблизительно соответствовало званию церемониймейстера на Западе.
Но капи-кьайа [67] успел заблаговременно предупредить своего патрона, и неподалеку от трассы будущего Суэцкого канала султанский посланец и его эскорт были перехвачены и прикончены Али-беем Тантави, а смертоносный документ доставлен Али-бею. Последний тотчас же созвал диван и обратился к беям, с горячим призывом тут же объявить о восстановлении потерянной в 1517 г, независимости и открыто отложиться от Турции. Сторонники Али-бея приняли это предложение с энтузиазмом, немногочисленные противники — подчиняясь силе обстоятельств.
67
Постоянный политический агент Али-бея в Стамбуле. Такой капи-кьайа имелся у каждого жившего не в столице оттоманского сановника, у каждого полунезависимого правителя, каждого феодала.
Первым важным решением суверенной власти было — изгнать из Египта наместника-пашу, вторым — обратиться к сильнейшему феодалу Палестины, другу Али-бея, шейху Акхи, Омару ээ-Захиру с предложением теснейшего союза [68] . Шейх ответил незамедлительным согласием и в самом непродолжительном времени более чем оправдал возлагавшиеся на него надежды, со своими девятью тысячами принудив к отступлению 25 000-ную армию трехбунчужного дамаскского паши Османа [69] , двинутую Стамбулом против отложившегося Египта. Этот важный успех, одержанный у берегов Тивериадского озера, развязал Али-бею руки для широко задуманных операций, проведенных им в течение последующих полутора лет на юге, востоке и юго-востоке Египта, а также в Аравии и завершившихся занятием Мекки.
68
Миссия эта была возложена на секретаря каирского дивана, шейха Мухаммеда эль-Мохди (Marcel, op. cit., 11, р. 39).
69
Этого Османа, мамлюка, грузина по происхождению, не следует смешивать [как это, например, делает Локруа (Lokroy. Ahmed le Boucher, 3-e 'ed., Paris, 1888)] со сменившим его в 1771 году пашой, носившим то же имя.