Мамонты
Шрифт:
И еще.
Судя по всему, к моменту поступления в балетную студию Тамара уже была избавлена от своей фамилии — урожденная Рекемчук, — которая запечатлена на ее детской фотографии. Теперь она носила фамилию своей матери — Чинарова, — даже не пытаясь взять в толк, отчего и почему произошла эта перемена.
Соответственно, ее сверстницы и подруги по балетной школе не знали и не могли знать ее прежней фамилии. Или знали?
В следующих главах этой книги будут прослежены причины нестыковок времени и места.
Покуда же всё объясняется тем, что
Когда он вдруг появлялся в доме на Гимназической улице, где подрастал я, доставал из угла бойцовскую рапиру, а другую вручал мне — защищайтесь, сударь! А вечерами заводил для гостей патефонную пластинку с гнусавым голосом Вертинского: «Я ма-аленькая балерина, всегда нема, всегда нема…»
И тогда маятник часов в нашей квартирке как бы оживал, возобновляя отсчет того счастливого для меня времени, когда отец был дома.
Но на это же время другой маятник, маятник часов в другом доме, на чердаке захудалого парижского отеля, где жила девочка по имени Тамара, — там маятник часов, выражаясь образно, останавливал свои метания, замирал. И девочка терпеливо ждала, когда же ее отец вновь приедет в Париж и поведет ее в цирк Медрано, и купит ей там «эскимо». И, соответственно, маятник парижских часов возобновит свой ход…
Эти его отлучки, вполне очевидно, не совпадали. Когда он был там, где жили его первая жена и дочь, это означало для меня просто его отсутствие. А когда он возвращался ко мне и к моей матери, это означало его отсутствие для нее.
Детское время, вообще, отлично от взрослого времени.
А детское сознание эгоистично и непримиримо: оно никак не соглашается с тем, что папа и мама уже не муж и жена, что где-то у твоего папы может появиться другая женщина, и она, эта женщина, может стать мамой какого-то другого малого существа, до которого тебе нет и дела.
Впрочем, в рукописных воспоминаниях Тамары есть несколько строк, объясняющих, как она понимала эти разлуки отца с матерью.
«… К тому времени мой идеалистический отец решил возвратиться в Советский Союз, помогать строить там новое общество, но моя мама, стойкая антибольшевичка, отказалась ехать с ним».
В той же балетной школе Ольги Преображенской учились две русские девочки по фамилии Сидоренко: одну из них тоже звали Тамарой, другую Галиной. С первой, старшей, еще одной своей тезкой, отношения у Тамары Чинаровой не сложились — она была, по ее словам, очень красивой, но эгоистичной и злой. Младшая же была воплощением доброты и нежности, она стала на многие годы подругой Тамары.
Анна
Теперь девочки ездили в балетную студию вместе. Тут было тоже свое удобство, поскольку дом, где они жили, был на той же ветке метрополитена, что и студия — на площади Мадлен.
В том, что они ездили втроем, было и еще одно важное преимущество: это в какой-то мере избавляло их от домогательств пакостников, которые имели привычку приставать в вагонах метро к одиноким девочкам. А в особенности, замечает Тамара, от того мерзкого типа, который всякий раз норовил обнажить перед ними свои причиндалы. Бывают же на свете подобные дураки.
Таким образом, всё в жизни складывалось более или менее сносно.
Единственной заботой были деньги. Их постоянно не хватало. Накапливались долги за то, за се.
И однажды Анне Христофоровне пришлось, скрепя сердце, самой отправиться на площадь Мадлен, чтобы выговорить кредит: она никак не могла расплатиться в срок за уроки. Но она непременно заработает!
Прео выслушала ее сочувственно, спросила:
— А какого рода ваша работа?
Анна, засмущавшись, поведала, что занимается плетением обуви: это такие очень мягкие и удобные туфли, которые плетут из кожаных ремешков, обязательно вручную, никакая фабрика не способна изготовить подобную обувь…
— Тогда зачем вам кредит? — удивилась Ольга Осиповна. — Забудьте о деньгах. Лучше сплетите мне пару туфель!
Тут же, на полу студии, расстелили лист бумаги, и Анна очертила карандашом линию ее ноги: ступня была крохотной, детской, тридцать третьего размера.
Добрые знакомые Анны, эмигранты из Сербии, быстро изготовили по этому рисунку деревянную колодку, специально для балерины.
И через несколько дней мастерица повезла обнову заказчице.
Прео повертела туфли в руках, помяла их пальцами — как же они неправдоподобно гибки, мягки! — поспешила примерить, сев на пуфик. Они были как раз по ноге.
Балерина встала и, привычным движением тела, поднялась на носки.
Затем сделала серию ИchappИ, когда ноги немного разведены, а затем пятки возвращаются на пол в перекрестной пятой позиции…
Тамара, которая присутствовала на этой необычной примерке, как загипнотизированная следила за движениями своей знаменитой учительницы.
С тех пор Ольга Преображенская на занятиях предпочитала всем иным видам балетной обуви плетеные туфли от мадам Чинаровой.
Их накопилось довольно много, они были самых разных расцветок, и Прео собственноручно, с явным удовольствием, обертывала их бумагой, укладывая в коробки.