Маньчжурская принцесса
Шрифт:
Сказав это и не дожидаясь ответа, быстрым кивком головы попрощалась и пошла в другую сторону часовни, показывая тем самым, что у нее нет желания продолжать этот разговор.
Через мгновение, когда она, стоя на верхних ступенях церкви, безразличная к наблюдавшей толпе, собравшейся вокруг церкви, смотрела, как длинный лакированный ящик исчез в катафалке, чья-то рука взяла ее под руку, и знакомый голос прошептал на ухо:
Идемте со мной в церковь! Вас ждет карета у малого выхода. – Это был Антуан.
Она вздрогнула, отвлеченная от своих мыслей, и хотела высвободить руку:
– Но...
– Посмотрите на этих людей. Это – журналисты. Еще секунда, и они набросятся на вас.
Он был прав. Группа из нескольких мужчин и женщин, вооруженная фотоаппаратами, уже поднималась по ступеням церкви, расталкивая локтями всех выходящих. Орхидея, однако, машинально сопротивлялась.
– Уведите ее! – приказал комиссар. – Я займусь людьми.
Пока художник уводил обеих женщин вглубь галереи, комиссар вышел навстречу толпе:
– Немного спокойствия, дамы и господа! И главное, уважения к смерти! Я – комиссар Ланжевен и готов ответить на ваши вопросы, как только похоронная карета удалится.
– Знаем вас, – крикнул кто-то из толпы. – Вы умеете лучше задавать вопросы, чем отвечать...
– Все же попытайтесь!
– Да, – сказала женщина, – пока вы тут будете водить нас за нос, она ускользнет через другую дверь!
– В любом случае вы ничего не достигнете. Я выставил охрану у всех выходов. Выбирайте: что-нибудь или ничего!
– Идет, комиссар! Согласны! Первый вопрос: почему не арестовали эту женщину?
– Если речь идет о мадам Бланшар, то у меня есть веские причины. Она – невиновна.
Пока переговоры между решетками церковной ограды медленно развивались, катафалк в сопровождении кареты Этьена Бланшара удалился, а Антуан вслед за ней во весь опор увозил дам. Мадам Лекур вынуждена была ехать с ним, несмотря на протест, который она не смела выразить в святом месте... но которым разразилась, как только они уселись в карете. Действительно, у малого выхода их ждала карета, и она тут же тронулась по направлению к улице Миромениль, избегая таким образом площади Святого Августина.
– После того, что вы сделали, вы смеете еще показываться? – воскликнула она, откидывая вуаль, чтобы ее лучше было слышно. – Хорошо вам теперь разыгрывать рыцаря, после того как вы нас обеих выдали полиции!
– Я никого не выдал, мадам... И не ищите ваш зонтик. Я убедился, что его с вами нет.
– Как вам можно верить после того, как вы на глазах у всех пришли ко мне в компании с полицейскими?
– Я там был, правда, но я никогда ни на кого не доносил, даже когда был маленьким. Впрочем, мне нечего было и сказать. Вы так обвели меня, когда я квам пришел! Я ни секунды не думал, что Орхидея может быть у вас, именно поэтому пошел в комиссариат повидать Перрена и узнать, нет ли новостей и не приехал ли инспектор Ленок. Последний ввел меня в курс дела и пригласил ехать с ним. На что я не колеблясь согласился в надежде оказать помощь супруге человека, которого я так любил. Вы не дали мне времени произнести и трех слов...
– Мне кажется, что вы наверстываете упущенное. У вас есть еще что-либо нам сказать?
– Да! Если вас предали, то ищите в другом месте!
– Это я и сделаю. Куда вы нас везете?
– В отель «Континенталь». Вы ведь там
– Да. Спасибо за вашу любезность.
Мадам Лекур от него отвернулась и стала смотреть в окно кареты. Антуан, воспользовавшись этим, снова обратился к Орхидее, неподвижно застывшей в своем углу.
Черная вуаль, закрывавшая лицо, была настолько тяжела, что дыхание женщины ничуть не колебало ее. Антуан тихо приподнял вуаль и увидел все то же отчаяние на лице. Слезы текли из закрытых глаз. Молодая женщина даже не пыталась их вытирать. Он достал свой платок и мягкими прикосновениями, как художник, завершающий портрет, принялся промокать ее слезы.
– Орхидея! – прошептал он. – Все не кончается на этом... Нужно думать о жизни...
Она, казалось, не слышала его слов, а он не осмелился продолжить разговор. Может быть, потому, что все, что он мог бы произнести, казалось ему пошлым и мало убедительным. Что сказать этому цветку, лишенному корней, который сумел расцвести на чужой почве, меж тем как дерево, на которое опирался, было повалено? Что могло интересовать ее в стране, где с самого ее приезда она почти не встречала симпатий?
Он продолжал думать, как ее утешить, когда карета остановилась у парадного входа в отель. Швейцар в галунах бросился отворять двери. В этот момент генеральш;» обратилась к Антуану:
– Если у вас нет лучшего занятия на сегодня, то не пообедаете ли с нами? Я перед вами в долгу.
Тон ее был таким суровым, что ему захотелось отказаться, но на этот раз Орхидея открыла глаза:
– Примите приглашение! Это будет мне приятно.
Он молча поклонился, затем спрыгнул на землю, помог сойти дамам и заплатил за фиакр, пока они входили в большой холл отеля.
Когда они подошли к дежурному спросить ключи, молодой человек в шляпе, красиво надетой на золотистые кудрявые волосы, стоявший поодаль, облокотившись на стойку, сорвал ее с себя и бросился к Орхидее:
– Вы – мадам Бланшар? Извините меня, я из газеты «Ле Матен» и хотел бы спросить вас... – Больше он не успел сказать ни слова: Антуан в три прыжка подскочил к нему, схватил за руку и увлек за цветочник с зелеными растениями.
– Не может быть и речи надоедать ей, Лартиг. Оставь ее в покое. Ей и так пришлось тяжело!
– Ты шутишь! А что мне скажет мой главный редактор, как ты думаешь? Ты даешь себе отчет? Прекрасная и таинственная китайская принцесса...
– Маньчжурская...
– Пожалуйста, пусть так. Я начинаю снова... Прекрасная и загадочная маньчжурская принцесса убивает мужа, затем бежит, затем...
– Кто тебе указал на отель «Континенталь»?
– Эта часть моего маленького секрета.
– Раз ты так хорошо осведомлен, то должен знать, что комиссар Ланжевен убежден в ее невиновности, впрочем, он только что об этом сказал! И оставил ее на свободе!
Робер Лартиг улыбнулся, что придало его круглой ангельской физиономии, с не менее круглыми голубыми глазами, еще более наивный вид. Эта наружность простака приносила ему, впрочем, немало успеха у людей простодушных и доверчивых, так как, будучи пройдохой и, как никто, коварным, он был ярым охотником за новостями, и некоторые из его репортажей составили ему довольно лестную репутацию.