Манхэттен
Шрифт:
– Нефть, золото, разбой, все что угодно – только не газета.
– Бэ-бэ, черная овечка, бэ-бэ!
– Перестань, пожалуйста, блеять.
– Ну, к черту отсюда. Завезем «Динго» в гараж и починим ему глушитель.
Джимми стоял в воротах грязного гаража. Пыльное полуденное солнце копошилось яркими червями зноя на его лице и руках. Коричневые камни, красные кирпичи, асфальт, испещренный красными и зелеными буквами реклам, обрывки бумаги в водосточной канаве – все кружилось перед ним в медленном тумане. Два шофера разговаривали за его спиной:
– Понимаешь,
– А по-моему, она ничего, Чарли… И вообще после первой недели это уже безразлично.
Стэн вышел из гаража и повел его по улице, обняв за плечи.
– Будет готово не раньше пяти часов. Возьмем такси… Отель «Лафайет!» – крикнул он шоферу и хлопнул Джимми по колену. – Ну-с, Херфи, старое ископаемое, знаешь, что сказал губернатор Северной Каролины губернатору Южной Каролины?
– Нет.
– «Как долго длятся промежутки между выпивками!»
– Бэ-бэ, – блеял Стэн, когда они ворвались в кафе. – Элли, я привел барашка! – крикнул он смеясь.
Внезапно его лицо окаменело. За столом напротив Эллен сидел ее муж, очень высоко подняв бровь и опустив другую на самые ресницы. Между ними бесстыдно стоял чайник.
– Хелло, Стэн, присаживайтесь, – спокойно сказала она; затем продолжала, улыбаясь Оглторпу: – Не правда ли, это чудесно, Джоджо?
– Элли, разрешите вас познакомить с мистером Херфом, – сказал Стэн угрюмо.
– Очень приятно. Я часто слышала о вас у миссис Сондерленд.
Все сидели молча. Оглторп постукивал по столу ложечкой.
– Как вы поживаете, мистер Херф? – спросил он с внезапной любезностью. – Разве вы не помните – мы с вами встречались.
– Кстати, как обстоят дела дома, Джоджо?
– Ничего, понемножку. Кассандру покинул ее друг сердца, и по этому поводу произошел невероятный скандал. На следующий вечер она вернулась домой пьяная в стельку и пыталась зазвать к себе шофера. Бедный парень всячески протестовал и заявлял, что ему нужна только плата за проезд. Это было что-то потрясающее!
Стэн медленно поднялся и вышел. Трое остальных сидели молча. Джимми старался не ерзать на стуле. Он собирался встать, но что-то бархатисто-мягкое в ее глазах удержало его.
– Рут нашла работу, мистер Херф?
– Нет, не нашла.
– Вот уж не везет ей!
– Это прямо безобразие. Я знаю, что она умеет играть. Но несчастье в том, что у нее слишком сильное чувство юмора, чтобы подыгрываться к антрепренерам и к публике.
– Сцена – гнуснейшее ремесло. Правда, Джоджо?
– Наигнуснейшее, дорогая.
Джимми не мог оторвать глаз от нее, от ее маленьких прекрасных рук, от ее словно изваянной шеи, от золотистого пушка на затылке, между рыжеватыми кольцами волос и воротником ярко-синего платья.
– Ну, дорогая… – Оглторп поднялся.
– Джоджо, я посижу здесь еще немного.
Джимми смотрел на маленькие треугольники лака, выглядывавшие из-за розовых гетр Оглторпа. Неужели в них могут поместиться ноги? Он стремительно встал.
– Мистер Херф, посидите со мной еще четверть часа. Я останусь здесь до шести часов.
Джимми вспыхнул, опустился на стул и пробормотал:
– О, конечно… я с восторгом… Может быть, выпьем чего-нибудь?
– Я допью чай. А почему вы не возьмете себе джина с содовой? Я люблю смотреть, как пьют джин с содовой. Мне тогда кажется, что я сижу в какой-то тропической роще и жду челнока, который повезет меня по какой-нибудь смешной, мелодраматической реке мимо малярийных деревьев.
– Человек, дайте джину с содовой.
Джо Харленд клонился со стула до тех пор, пока его голова не упала на руки. Его глаза тупо смотрели сквозь грязные, окостенелые пальцы на узоры мраморного стола. Грязная закусочная безмолвствовала в скудном свете двух лампочек, висевших над стойкой, где под стеклянными колпаками лежало несколько пирожков и человек в белой куртке клевал носом, сидя на высоком табурете. Время от времени его глаза на сером, одутловатом лице широко раскрывались; он сопел и осматривался. За дальним столом горбились плечи спящих; лица, скомканные, как старая газета, покоились на локтях. Джо Харленд зевнул и потянулся. Толстая женщина в дождевике, с красными и лиловыми полосами на лице, похожем на кусок тухлого мяса, спрашивала кофе у стойки. Осторожно придерживая двумя руками кружку, она донесла ее до стола и села напротив Харленда. Он снова уронил голову на руки.
– А подавать вы не хотите? – Голос женщины царапал уши Харленду, как скрип мела по доске.
– Что вам надо? – проворчал человек за стойкой.
Женщина начала всхлипывать:
– Он спрашивает меня, что мне надо!.. Я не привыкла, чтобы со мной так грубо разговаривали.
– Если вам что-нибудь нужно, подходите и берите сами. Никто не станет подавать вам ночью.
Харленд почувствовал запах виски, когда женщина заплакала. Он поднял голову и уставился на нее. Она скривила вялый рот в улыбку и мотнула головой.
– Мистер, я не привыкла, чтобы со мной обращались грубо. Если бы мой муж был жив, он не потерпел бы этого. Не его это дело решать, нужно ли подавать ночью даме или нет. – Она откинула голову и расхохоталась так, что ее шляпа сползла на затылок. – Сморчок такой, невежа! А вот оскорблять ночью даму он умеет… – Несколько прядей седых волос со следами краски упали ей на лицо.
Человек в белой куртке подошел к столу.
– Послушайте, матушка Мак-Кри, я вас выброшу отсюда, если вы будете безобразничать… Чего вы хотите?
– Орехов на пять центов! – взвизгнула она, искоса глядя на Харленда.
Джо Харленд зарыл голову в сгиб локтя и старался уснуть. Он слышал, как поставили тарелку, слышал беззубое чавканье и всасывающий звук, когда она пила кофе. Вошел новый посетитель и заговорил низким, ворчливым голосом через стойку.
– Мистер, мистер, ведь это ужасно, когда хочется выпить! – Он снова поднял голову и увидел ее глаза цвета мутного, водянистого молока, устремленные на него. – Что вы намерены делать, голубчик?