Манифест персонализма

Мунье Эмманюэль

Мы как-то уже говорили о людях, сопротивляющихся духовной революции. Когда им говорят о соучастии и скрытом пособничестве миру денег, их добропорядочная совесть порой возмущается, услышав подобные обвинения. Сумеют ли они благодаря этому наскоро проведенному анализу понять, что все мы — и революционеры и нереволюционеры — в той или иной мере связаны с осуждаемым нами строем? А кто, если не мы сами, начнет осуществлять разрыв с ним?

Эти разрывы, отмечали мы, являются конструктивными уже потому, что защищают нас от иллюзий, словесного энтузиазма и проявлений сентиментальности. Они вводят нас в круг новых деяний, которые наносят ущерб нашим телу и духу, если незаметно включаются в установленный беспорядок.

В конце, на вершине иерархической пирамиды, состоящей из упомянутых нами средств, одновременно духовных и воплощенных, мы ставим создание органов будущего общества.

Такому обществу необходимы зрелые и ответственные личности. По этому поводу мы уже достаточно много говорили. Человек, который формирует другого

человека, если говорить о его призвании, вырывает его из состояния распыленности, выводит из убежища, в котором он скрывается от жизненных невзгод, чтобы открыть для него тот смысл, к которому он сам взывает, и подчинить ему его жизнь, делает для духовной революции больше, чем сотни публичных лекций. Вот почему мы в «Эспри» считаем, что наш долг — поддерживать и развивать контакты с любым человеком, идти до конца без всяких поблажек, руководствуясь любовью к истине, которую он ищет. Даже если он упорствует в том, что мы без всякой гордыни со своей стороны можем рассматривать как самое глубокое заблуждение, истина, к которой он испытывает страсть, и то, что он привносит в нее уже одним своим присутствием, не останутся без плодотворных результатов.

Град будущего требует от нас, кроме того, создания основ органических сообществ. В истории каждый раз, когда утвердившиеся сообщества распадались, в процессе самого распада вокруг нескольких устойчивых очагов формировались новые фрагментарные сообщества, затерянные, как островки в океане. Создавать, выявлять, поддерживать, соединять между собой подобные унаследованные от прошлого сообщества — это также одна из главных задач органической революции. Некоторые из них, к примеру профсоюзное движение, уже обрели определенную известность, достигнутую, правда, не без компромиссов с существующим беспорядком; однако несмотря на его искажения, профсоюзное движение тем не менее имеет в своем активе гораздо больше полезной работы, чем партии, основывающиеся на парламентской игре.

Другие подобные сообщества менее известны. Есть и такие, которые еще не существуют, которые только зарождаются: ныне наблюдается единодушное стремление к созданию своего рода «светского порядка», при котором средства, подобные тем, что мы определили в ходе этих кратких заметок, привели бы к признанию ценности чести и благодаря своему публичному характеру, который они приобрели бы, стали весьма притягательными [85] . Новые движения являются первыми ответами на эту потребность. Они вышли из глубин того же движения, которое воодушевляло пишущего эти строки, поэтому мы ждем от них, что они определят предназначение нашего поколения [86] .

85

Ответы на вопрос «Эспри» по поводу духовных средств удивительным образом соответствуют идее (и даже самому выражению) «светский порядок».

86

Я сошлюсь на «Общество друзей Духа» («Communaut'e des Amis d'Esprit»), образованное в июле 1933 года (его устав опубликован в июльском номере журнала «Эспри») и впоследствии положившее начало различным замкнутым сообществам, а также на «Сообщество» («Communaut'e») и «Крестовый поход» («La Croisade»), представленные в «Эспри» в феврале 1935 года.

Ноябрь 1933 г. Октябрь — ноябрь 1934 г.

4. Уроки одного бунта, или Революция против мифов [87]

6 февраля 1934 года ^{51} явилось как бы молнией, пронзившей мрак, окутавший нашу эпоху. Она внезапно все осветила — и широкие пейзажи, и темные углы, порождая фантастические блики, которые так быстро возникали и исчезали, что до сих пор остаются загадкой для людей доброй воли.

87

Для лучшего понимания этого раздела не лишним будет напомнить, что он был написан по горячим следам беспорядков 6 февраля 1934 года

Они видят, сколько усилий прилагается к тому, чтобы включить этот день в великую историю. Они слышат велеречивые моральные восхваления в адрес этого дня.

Между тем, несмотря на все призывы, касающиеся чести и очищения, они чувствуют себя по-прежнему пребывающими в скверном мире, и они правы.

Мы говорили не о предреволюционном разложении, а о разложении, предшествующем 6 февраля. Те люди, которые год тому назад упрекали нас в том, что мы воем вместе с волками, сегодня прозрели: установленный беспорядок невозможно больше скрывать. Он вошел в разряд всеобщих очевидностей.

Мы говорим о новом разложении, разложении периода войны, которое началось в районе где-то 6 февраля. Лагерь вдруг раскрыл свои границы, собрав под свои знамена сыновей духа, взбунтовавшихся, но не отступников, которые отныне заняли оборонительные позиции, продолжая, правда, сохранять готовыми к атаке свои войска и

бездумных своих союзников. С началом сражений на первый план выдвигается ложь, являющаяся богом, присущим современным битвам. Наиболее серьезным событием этого беспокойного месяца явился не видимый беспорядок, а быстрое распространение лжи и духовных угроз, оказывающих воздействие на самих революционеров.

Пути движения лжи, которые мы уже описали, хорошо известны. Циничная ложь наименее опасна, особенно если она наталкивается на непоколебимое безразличие тех, кто стал жертвой обмана. Гораздо опаснее ложь, которая далеко не всегда ощутимо проникает в глубь человека и внутрь партий и превращает общественную жизнь в нечто противоречащее частной жизни, общезначимые слова — в то, что абсолютно не соответствует общезначимым актам. Ее наиболее опасной формой является миф.

Миф предстает как внешняя сторона нашей искренней убежденности, он обладает видимостью величия. При более близком рассмотрении убежденность оборачивается предвзятостью, которая не контролирует ни свои истоки, ни свои состояния, ни свои утверждения, а горячность — непристойной сентиментальностью, нередко граничащей с корыстными интересами и предрассудками. Чтобы придать спорам значение и потрафить одураченным, все прикрывается моральным красноречием, которое вводит в заблуждение простодушные сердца, а в сознание партии и каждого из ее членов внедряет самые привлекательные и вместе с тем самые корыстные устремления под флагом подлинных духовных ценностей. Так начинают предавать истину и самого человека. Эти чудовищные расплывчатые образования, где на первый взгляд наилучшее соседствует с наихудшим, благодаря тому, что они легко усваиваются в той неразберихе, в которой мы пребываем, создают иллюзию четкости, благодаря своей театральности — иллюзию дерзания, благодаря своим словесным ухищрениям — иллюзию духовности. Они ослепляют ум и волнуют кровь: грубая реальность событий, которая вовсе не требует упрощенчества, бремя ответственности каждого перед лицом перемен, которые потребовали бы больше самопожертвования, легко предаются забвению, когда встревоженные сердца любуются зрелищем, и вы без каких бы то ни было дополнительных усилий обряжаетесь в красивые одежды и получаете обильную пищу для собственных переживаний. Партии — это чудесные механизмы, устраняющие необходимость думать, делать выбор, действовать, и в то же время неустанно твердящие о мышлении, решимости, деятельности. Мифы — это привлекательные убежища, где заслуженный авторитет подменяется авторитетом пожалованным, внутреннее усилие — умиротворяющим раболепством. Безволие душ, о котором говорят образы, создаваемые «Комеди Франсез».

У мифов есть своя элита и свой плебс. Существует мелкобуржуазный способ обосноваться в мифе, как в уютном кресле. Существует героический способ потрясать мифом как знаменем и, не замечая его легковесности, отдавать ему все лучшее, что есть в твоем сердце. Особенно опасно то, что ныне мифы заполнили то пространство, которое религиозная жизнь оставила свободным у своих приверженцев. Из-за них люди готовы поубивать друг друга, и в этом величие мифа. Но меня ужасают эти смерти. Для человека распроститься с жизнью означает достичь своего завершения, и меня приводит в смятение то, что столько людей завершают свой жизненный путь ради политической лжи. Другими словами, это свидетельствует о том, до какой степени выросло обожествление государства.

Остается обозначить перспективы. Когда мы покушаемся на искусственно изобретенные почести, это не значит, что мы покушаемся на благородство. Говорят о демагогии: но как раз те люди, которые именно тогда, когда мы разоблачаем эту бесчестную ложь, прикидываются дурачками и по очереди обвиняют нас в том, что мы предпочитаем малодушие и слабоволие, или же в том, что мы принижаем добродетели обездоленных из-за лицемерного стремления к чистоте [88] . Как если бы подлинное благородство не было бы тем самым благородством, которое постепенно проникает в сердца обездоленных и немощных: мы не элита, мы не пуристы, но мы, выдвигая требования во имя чистоты, которая выше нас, говорим от имени слабых, робких людей, которым несть числа и к которым мы сами принадлежим: мы отвергаем придуманные почести и невероятное двуличие ради последовательного и безусловного достижения таких решений, принимая которые нам уже никак не избежать ответственности. В противоположность парадной революции мы хотим совершить трудовую революцию бедняков.

88

Тем не менее публичные лжецы должны быть названы поименно. Один из наших друзей в «Эспри» (январь 1934) разоблачил ту самую личную и коллективную мелкобуржуазную «честь», которая служит то для того, чтобы скрывать гниение, то для того, чтобы сбросить со счетов смиренные судьбы, то для того, чтобы с легкостью придать себе величие, не затронув ни одну из этих слабостей. Что касается самых высоких, а также и самых горделивых форм чести, то мы подчиняем их святости, которая соединяет в себе и величие и скромность. Именно это г. Массис в «Ревю Нувель» и г. Тьери Молнье в 1934 году назвали апологетикой безволия и малодушия. Агенты политической рекламы ныне могут утверждать все что угодно. Для них достаточно одного апломба. Но когда для этой цели ссылаются на Пеги, то наступает наша очередь кричать: «Держи вора!»