Манифик

Темников Тимур

– Ну он, пока был добродушно-нетрезвым, согласился проехать. Ведь без ордера же и без повестки, я подумал, нам повезло. А если бы он был трезвым, кто знает, дал бы он согласие проехать в отдел?

– Вы сейчас серьезно, ребятки? Совсем, что ли, чердаки покосились? Он сейчас протрезвеет и в прокуратуру напишет, вы тогда останетесь с выговором и без премий как минимум на год, а я получу служебное несоответствие, потому что вас неправильно дрессирую. Совсем дураки?

– Так, Виталина Аркадьевна… – начал было оправдываться Семен.

Но Дрозд прервала его коротким и емким словом «заткнись» и велела притащить тело, в каком бы оно ни было виде, сюда

в кабинет, усадить бережно в кресло напротив ее стола, а перед этим стряхнуть пыль с его одежды, если она туда упала, и пригладить прическу, чтобы не видно было и потери одного волоса, если таковая имела место в момент его транспортировки.

– Так он лысый, – засмеялся Шура.

Дрозд с закрытыми глазами прошептала про песца и указала на дверь.

Когда клиента привели, убрали жесткий стул и придвинули под его пятую точку офисное кресло, усадили и поправили воротник на рубашке, он осмотрел шальным взглядом пространство и спросил, как здесь очутился. Следователь самым мягким тоном, на который была способна, рассказала ему, что товарищи привезли его сюда с единственной целью: выказать сочувствие его горю и узнать его мнение о том, кто мог такое совершить.

– А какое у меня горе? – спросил человек, взмахнул своей лысой головой, словно вскидывал длинную челку.

Стиснув зубы, Дрозд посмотрела на двух своих подчиненных, показала бы еще и кулак, но не хотела предаваться гневу при посторонних.

– Мы сообщили, – сказал Семен уверенно, на что его напарник быстро закивал головой.

Следователь выяснила у лысого гражданина, кем ему приходится Гордеева Екатерина Ивановна, шестьдесят девятого года рождения, и, получив ответ, что та приходится ему сожительницей, оповестила, что ее зверски убили вчера днем в квартире, где та была прописана.

Губы лысого гражданина разъехались в злорадной улыбке, и он тоном человека, наконец получившего долгожданное отмщение, произнес:

– М-м-м. Говорил я этой суке, чтобы она квартиру свою убогую продала. Нет же, держала зачем-то, шваль мелкая. А мы с ее копеечной зарплаты перебивались с хлеба на воду.

– Вы, наверное, хотели сказать «на водку»? – Брови следователя поднялись высоко над оправой ее очков.

Человек напротив опять ухмыльнулся:

– А я, может быть, и пью из-за нее. Это она меня заразила, змея членистоногая. Я, может, пил, чтобы успокоиться и в рожу ей каждый день не давать, а то бы все зубы выбил или убил бы вообще. – Он замолчал на секунду, а потом выдавил из себя противный, протяжный и прерывистый смех.

Дрозд посмотрела на своих удальцов и, едва заметно наклонив голову набок, кивнула, то ли забирая свои слова о неправедности их поступка обратно, то ли давая понять, что обвинения с них сняты.

Затем в сожителе убитой заговорило остаточное опьянение, и с упоением прокурора на обвинительной речи он рассказал историю о том, как Гордеева Екатерина Ивановна, шестьдесят девятого года рождения, а ныне жертва убийства, заразила его ВИЧ-инфекцией. А случилось это лет десять назад, он точнее вспомнить не мог, может, годом раньше или позже, но подобрала она его на скамейке пьяненького и со злым умыслом приволокла к себе домой. Отмыла его, отчистила, накормила слегка протрезвевшего и в постель с собой уложила. Дрозд, словно продолжая размышлять в манере человека, сидевшего перед ней на стуле, подумала, что сделала она это точно не по злобе душевной, а в поисках счастья человеческого, но спорить с собеседником не стала. Дальше Виталина услышала, что, в принципе, у лысого человека до этого была

прекрасная работа на складе, он был там на хорошем счету и его даже могли поставить начальником смены, но в его жизнь вошла женщина, которую он полюбил за доброту и заботу, а потому карьера его в своем росте остановилась, так как Катька, со слов лысого человека, не ограничивала его в приеме спиртного.

– Так, может, это вы ее инфицировали? – вдруг спросил Александр откуда-то из глубины кабинета.

Человек кряхтя повернулся к нему на кресле.

– Я тоже так сначала думал, – вздохнул он прерывисто, как обидевшийся ребенок перед тем, как сорваться в громкий истошный плач, – но, когда очередной раз в больнице лежал, где от алкашки прокапывался, мне сказали, что такие вот неприятные обстоятельства, дорогой Аристарх Николаевич, и у вас этот, как его, ВИЧ. Я сначала не понял, а потом до меня дошло. Я тогда испугался. Может, это я где подхватил, были там случаи, когда к друзьям уходил ненадолго, мамзели всякие встречались.

Дрозд только сейчас поняла, что не спросила даже имени человека напротив, и записала его на листке.

– Ну? – спросила Виталина. – Значит, могли и вы?

На что Аристарх Николаевич рассказал, что когда жена встретила его у больницы, то он побоялся завести разговор, а когда пришли домой, то рассказал, что теперь он не жилец, а ей надо провериться, может, она уже тоже. Та в ноги ему бросилась, руки целовала, просила прощения. Он опять не понял, а потом жена ему призналась, что у нее ВИЧ уже давно, и что живет она с ним долго, и все живут долго, просто таблетки надо пить, которые бесплатно выдают. И еще удивилась, почему так произошло, ведь она ему всегда сама презерватив натягивала.

Дрозд подумала, что патологоанатомы могли бы и поторопиться со своим заключением, а мужчина продолжал.

– Сама-сама! Вот дура! – возмутился лысый человек. – Она же тоже любила иногда синего на горло принять, да так, что уснет беспробудно, аж до хрюканья, как свиноматка, я ее и того, – он стукнул кулаком о ладошку, – а какой тут презерватив, с ним вообще неприятно как-то.

– Так ты ее насиловал, что ли? – брезгливо спросил Семен с другой стороны комнаты.

Теперь человек достаточно резво развернулся на кресле в его сторону, и даже тень страха упала на его лицо.

– Почему насиловал? Я по любви. Что ж я, любимого человека будить из-за такой ерунды стану?

В общем, после еще одного часа задушевных бесед выяснилось, что у клиента было алиби, которое требовалось еще, конечно, формально проверить, собрать показания от соседей, поговорить с местным участковым, но все сидящие в кабинете уже понимали, что опрашиваемый провалялся в запое, может, неделю, а может, месяц и вряд ли мог приехать в город, чтобы совершить расправу над женой. Да и незачем ему была такая расправа, он жил только благодаря убитой, ел, пил и осуществлял другие биологические потребности.

Когда его уводили обратно в обезьянник, чтобы проспался, а потом ушел в нужном ему направлении, Аристарх неожиданно затормозил перед самой дверью кабинета, вздрогнул, поднял вверх указательные пальцы, замер, словно на него снизошло озарение, оглядел потолок комнаты, будто заглядывался через него в небеса, и, широко открыв глаза, спросил:

– А с квартирой теперь что будет? Мы ведь с Катькой не расписаны!

Семен хлопнул его по плечу, возвращая к первоначальному направлению движения, и попытался что-то сказать, но Дрозд прервала его и ответила, что если нет наследников, то квартира отойдет государству.