Маникюр для покойника

Донцова Дарья

Либо полная дура, либо кокетничает по привычке со всеми.

– Бывают исключения, – отрезала я и спросила: – Вам Катуков ничего на хранение не давал?

– Например? – кривлялась Вера. – Что имеете в виду: золото, брильянты?

– Нет, – еле сдержала я гнев, – документы, листочки синего цвета.

– Можете получить завтра в час дня, – пропела Вера.

– Я подъеду прямо сейчас.

– Вы-то подъедете, да меня не будет, ухожу по делам.

– Давайте пересечемся в метро.

– Езжу только на машине и, честно говоря,

не собираюсь ради вас менять планы. Завтра в час, раньше не приходите, мне следует выспаться. Адрес узнаете у Али.

И она швырнула трубку.

– Сука, да? – спросила Аля. – Просто редкостная дрянь, между прочим, говорит, опять замуж собралась.

Я записала адрес Веры и засобиралась. В прихожей, подавая мне куртку, Слава пробормотал:

– Последний супруг Веры, Марат Рифалин, оказался чудовищно ревнив, настоящий Отелло. Когда жена ушла от него, он пообещал убить Котю.

– Почему? – спросила я.

– А Вера опять с моим братом сошлась, – пояснил Слава, – ну Марат и размахивал пистолетом: «Застрелю, прямо в лицо, чтобы рожу красавчику испортить!»

– Жутко кровожадный тип, – встряла Аля, – сначала, говорил, застрелю, а потом обе руки обрублю, чтобы знал, как чужих жен обнимать.

– Кому он это говорил? – медленно спросила я.

– Мне, – сказал Слава, – позвонил и предупредил: «Передай своему брату – он не жилец».

ГЛАВА 22

Часы показывали всего лишь два часа дня, когда я вошла домой. По дороге купила вкусный торт «Медовик». Следовало отпраздновать окончание трудного дела. Завтра получу бумаги, а послезавтра Катя, радостно плача, станет обнимать домашних. Все-таки я молодец, нашла документы, размотала клубок до конца. Правда, не знаю, кто убил Костю, но, во-первых, я не нанималась на самом деле в уголовный розыск, а во-вторых, кажется, актера пристрелил кровожадный банкир Марат Рифалин. Причем выполнил это, как и обещал, – выстрелил в породистое лицо, а затем отрубил кисти рук. Я вспомнила окровавленные обрубки и вздрогнула. Конечно, Рифалин, иначе откуда Слава и Акулина могли знать такие ужасные подробности!

Тихо открыв замок, я вошла в прихожую и услышала сочные шлепки и злобные крики:

– Дрянь!

Подойдя на цыпочках к кухне, я увидела, как Виктория, красная от злобы, лупит кухонным полотенцем лежащую перед ней Аду. Мопсиха изо всех сил вжималась в пол, пытаясь спрятать голову, но удары сыпались со всех сторон. У холодильника в голос рыдала Муля, а Рейчел слабо подвывала из-под стола. Кошки, как правило, жившие на кухне в ожидании чего-нибудь вкусненького, испарились, хомяки запрятались в домик, даже жаба Гертруда затаилась в аквариуме.

– А ну прекрати немедленно! – заорала я, выхватывая у Виктории из рук кусок льна. – Не смей бить мою собаку, что она тебе сделала?

Гостья сверкнула разъяренными глазами:

– Собака должна знать свое место!

Я подхватила с пола трясущееся жирненькое

тельце. У мопсов от природы несчастное выражение на очаровательных мордочках, но на этот раз из глаз Ады текли самые настоящие слезы. За всю ее недолгую жизнь мопсиху никогда не били, и сейчас она просто не понимала, что за ужас творится вокруг. Прижав ее к себе, я рявкнула:

– Собака живет в этом доме, это ты должна знать свое место, что она сделала?

– Безобразие! – вскипела Вика. – Прихожу из магазина, а она спит в моей кровати, прямо на подушке!

– Убирай белье, а не оставляй разобранным диван.

– Но он тяжелый! Не могу я одна сложить!

Я хмыкнула:

– Хочешь сказать, что в твоем возрасте уже не под силу справиться со складным диваном?

Виктория осеклась.

– Спала на твоей простыне, и все? И за это ты избивала беззащитное существо.

– Смотри, – завопила Виктория, показывая мне разодранные колготки, – смотри, во что эта дрянь превратила чулки! Между прочим, я получаю только пенсию и не могу позволить себе лишние!

Я окинула внимательным взглядом ее красивый дорогой твидовый костюм, отметила золотой браслет, серьги, вдохнула запах французских духов и процедила сквозь зубы:

– Не надо расшвыривать вещи.

– Кто ты такая, чтобы делать мне замечания? – пошла в атаку Виктория. – Сама тут в гостях!

Я подхватила рыдающую от ужаса Мулю и, слыша, как два крохотных собачьих сердечка стучат в унисон возле моей груди, четко произнесла:

– Ошибаешься, бабуля. Это мой родной дом, я тут навсегда.

Виктория посинела от злобы и, не говоря ни слова, прошагала из кухни в прихожую, потом хлопнула входная дверь.

Я посмотрела на притихших собак и оповестила:

– Так, девочки, мы должны вознаградить себя за страдания. Вообще-то я купила данный продукт для Кирки с Сережкой, но он явно достанется вам.

Из сумки появилась упаковка отвратительно дорогого датского паштета из натуральной печени. Полукилограммовая коробочка стоит семьдесят рублей, разврат, да и только. В мгновение ока я разделила содержимое упаковки на три неравные части. Самую большую отдала стаффордширихе, две поменьше – мопсихам, на сладкое они получили по шоколадной, строго запрещенной всей кинологической литературой конфете. Говорят, сладкое наносит ущерб собачьему здоровью, но сегодня я врачевала душевные раны, и «Белочка» пришлась как нельзя кстати.

Очевидно, злость придает силы, потому что в оставшееся до прихода детей время я сделала обед, убрала квартиру, испекла эклеры и даже погладила Сережкины рубашки, Юлины блузки и пару Кирюшкиных брюк недавно купленным утюгом.

Ночью, когда дом наконец затих, я лежала в кровати, окруженная собаками, и думала, как пойдет моя жизнь после возвращения Кати. Скорее всего ничего не изменится. Она целыми днями занята на работе, значит, домашнее хозяйство достанется мне, что ж, вполне нормальная роль!