Манолито-очкарик (др.перевод)
Шрифт:
другое. А еще сказал, что с тех пор, как существуют фломастеры, во всем мире многие дети разрисовывали стены, и никто из них не знал, зачем.
– А когда фломастеров не было, дедуля? – задал я следующий вопрос.
– Когда не было фломастеров, на стенах рисовали карандашами, – ответил дедуля, – а до
карандашей – красками, а еще раньше тем, что под руку подвернется.
После долгих размышлений я сказал:
– Скорее всего, дети, которые рисовали животных в альтамирских пещерах, тоже
получали нагоняй.
–
– И обрати внимание, – от возбуждения я даже привстал на кровати, – теперь люди платят,
чтобы увидеть эти рисунки.
– Как видишь.
Я заснул довольный и счастливый. Думаю, это была самая счастливая ночь в моей жизни,
потому что я избавился от самого худшего в жизни нагоняя, потому что мой дедушка не сумасшедший, потому что он будет жить и не умрет до 1999 года, и потому, что через пять веков ученые со всего мира приедут сюда, чтобы посмотреть на полосы в карабанчельском доме. И во всех школьных учебниках будущего напечатают фотки.
На следующий день перед тем, как пойти в школу, я снова достал один из фломастеров
“Счастливой Пасхи. Рыбный магазин Мартин” и в самом уголке лестницы написал крохотными буковками: “Манолито-очкарик. Февраль 1993”.
Так я хотел облегчить ученым XXV века их исследования, и хотел, чтобы мое имя
красовалось на фотках, которые напечатают в книгах. Конечно, дедуля мне помог, но, в конце-то концов, изобретателем и исполнителем был я.
* “вязанка слов” – игра наподобие нашей игры в города, когда первый участник называет слово, следующий говорит слово, начинающееся на последнюю букву или слог предыдущего итд по очереди
Глава 9. Мир во всем мире
Десять дней и столько же ночей тому назад моя сита Асунсьон вошла в класс ровно в
девять утра, лишив нас тех пяти минут, которые мы каждый день тратим на взаимные упреки за вчерашние обиды друг на друга.
Сита Асунсьон набрала в грудь побольше воздуха, и почти все мы зевнули, поскольку
был слишком ранний час для выслушивания ее речей. Наша сита сказала следующее:
– Я хочу, чтобы в этом году мы подготовились к карнавалу так, словно это будет самый
последний карнавал в нашей жизни. Мы будем выступать на конкурсе Евровидения по маскарадным котюмам. Он будет проходить на карабанчельской дискотеке в следующую субботу. Там будут выступать дети из всех школ нашего квартала, и вы должны показать всему миру, что вы такие дети, как велит Господь, а не преступники, какими кажетесь. Мы не дали ей закончить. В классе поднялся такой гвалт, какого ты и не видал. Джихад вскочил с места, чтобы крикнуть:
– Предупреждаю: я переоденусь Суперменом и говорю об этом, чтобы больше никто не
нарядился им, потому что в этой галактике есть только один Супермен, и этот Супермен – я, и я не хочу набить кому-нибудь морду.
– А кем мне переодеться? – вмешался Ушастик. – У меня есть только костюм Супермена,
и мама не захочет покупать другой.
И понеслось: “А я.. и я… и я тоже…” – эхом раздавалось по всему классу, потому что у
всех мальчишек из века в век были одни и те же костюмы Супермена.
Джихад всех предупредил. Он вышел из себя и бросился на первого, кого поймал. В
такие минуты высочайшего напряжения ему все безразлично и все нипочем. Не понимаю, зачем ему нужно было хватать меня. Моя мама, скорее всего, права, когда говорит, что я, как четверг, вечно посередке. Хорошо еще, что у меня развиты рефлексы, и я быстренько защитился:
– Нет необходимости разбивать мне очки и на этот раз, Джихад. Все знают, что я
предпочитаю быть Человеком-Пауком.
Тогда вышел один чувак из класса и сказал, что это он будет Человеком-Пауком, а одна
девочка, которая хотела быть Красавицей потребовала Чудовище… Чтобы все расставить по местам, нам пришлось драться. Нам не оставалось ничего другого, потому что в моем классе драка – это единственный способ решения проблемы нашего сосуществования.
Сита Асунсьон была настороже, стукнула указкой три раза по столу, и это сразу напомнило
нам, что мы находимся в школе, в классе с одной беспощадной училкой, ситой Асунсьон. Училка говорит, что стучит по столу, чтобы отвести душу. В глубине души ей хотелось бы настучать по нашим головам, но ей не повезло, это запрещено испанской Конституцией. “Если бы не было Конституции, – говорит иногда сита Асунсьон, – вы стали бы прямее, чем свечи в Храме Гроба Господня”.
– Никаких Суперменов, Человеков-Пауков, ни Красавиц, ни Чудовищ, – заявила училка. –
Вы должны показать Карабанчелю, Испании, Соединеным Штатам и всей планете Земля, что вы славные детки, вы боретесь за мир во всем мире. И я подумала, что вы все, все тридцать детей-чудовищ нарядитесь голубями мира.
Не будь сита Асунсьон вооружена своей указкой, не будь она еще и нашей училкой, и не
будь мы компашкой трусов, мы хором крикнули бы: “Катись колбаской по Малой Спасской!”
Мы все были сильно разочарованы. Это разочарование было самым большим за всю нашу
жизнь. Мы умолкли, и ничто в этом мире уже не радовало нас. Тогда сита продолжила:
– Жюри Уличного Комитета присудит нам первый приз, потому что нет в Испании жюри,
которое отказалось бы присудить первое место тридцати ребятам, которые переоденутся в костюмы голубей мира. И сверх того, мы получим кучу подарков. На один день мы станем символами мира во всем мире, и нашим боевым кличем до субботы будет девиз: “Мы победим!”
Вот это нам понравилось. С таким боевым кличем, как этот, мы могли бы шагать до конца
света. В наших костюмах суперголубей мира мы победим всех ребят из всех школ квартала.