Манул
Шрифт:
Сквозь бабьи плачи угадывались слова склонившегося к телу жреца, вызванного для проведения похорон. Хоть и были сельчане обращены в истинную веру, не потеряли они своих коренных традиций, обмолвившись, что «господин охотник» все равно не в том состоянии, дабы провести обряд надлежащим образом.
Упомянутого охотника сельчане со всеми присущими почестями расположили на постоялом дворе выделив пару сведущих в врачевании баб. В себя Женс не приходил, а сами сиделки поговаривали, что и вовсе дело его гиблое, не жилое. Однако же не уходили — хорошо
Шинкарь, как того требовал обычай не входил, сидя на крыльце. Постарел, устал отец убитой. Залегли на его челе глубокие морщины, застыли на глазах невыплаканные слезы. Сидел он сгорбившись, сжимая руками голову.
Единственной и любимой была его дочка Сонька. И страдал от горечи утраты мужик, не глядя ни на людей, ни на мир. Ушел в себя, не проронив ни слова.
Люд его и не трогал. Обходили стороной, стараясь, лишний раз даже не смотреть. Не приличным было подсматривать чужое горе.
Однако же Юрий не мог отвести взгляда от шинкаря, от его глубоко горя. Чувствовал кровь на своих руках и вину, легшую тяжкой ношей на его плечи. Смотрел он на сгорбленную фигуру шинкаря и корил себя внутренне, ругал страшными словами.
— Ах, пане помощник охотника, какое все-таки горе! — к Юрию засеменила какая-то баба, держа в руках сверточек. — Никакого спасу нет от этих тварей! Чем же им дите малое не угодило? Сонька же была, словно божий одуванчик, светлая, добрая…
Простодушная замолчала, взглянув в искаженное яростью лицо Юрия.
— Д-да, она была просто ч-чудной… — кое-как выдавил из себя слова Юрий, мысленно желая бабке провалиться, куда подальше в Бездну.
— Ох, что-то я заболталась… Держите, пане помощник охотника, — женщина поспешно раскланялась, сунув пастуху в руки тот самый сверточек. Уходила она быстро, то и дело настороженно оглядываясь и смущенно хлопая глазами натыкаясь на злой взгляд Юрия.
Прав был во всем Лич, предсказав, что не будет парубку счастья за убийство. Опустил Юрий руки, отвернулся, и побрел куда глаза глядят, стиснув что есть мочи сверточек. Хуже вины жгла его та сладкая ложь, что в итоге преподнес он сельчанам. Мол, убил Соньку злой дух, и чуть их с Женсом к Ирриилу раньше времени не отправил…
Хотел поначалу Юрий раскаяться, да только не нашел в себе сил, глядя в людские лица. Он видел по глазам, какую правду они хотели услышать, и убоялся осуждения.
Вышел Юрий к полю, подставив лицо холодному ветру, усевшись на траву. Подтянул под себя ноги, открыв сверточек. Внутри оказалась небольшая булочка — всем на похоронах раздавали по традиции. Вылепленная буквально пару часов назад она еще была горячей, пахнув душистым хлебом и тыквой.
Парень откусил кусочек, не почувствовав вкуса. Потекли по щекам горькие слезы, и встал комом в горле тот кусочек. Прокашлявшись, он отложил булочку, прикрыв глаза.
А открыв, невольно охнул, протерев глаза. Куда только делось давнишнее поле? Он стоял на белоснежной равнине, сплошь поросшей ландышем. Дул легкий ветерок, принося легкий, ненавязчивый
— Рад тебя видеть.
Юрий обернулся, встретившись взглядом с мужчиной.
Высокий и худой, он был одет в белоснежную строгую хламиду, полностью скрывавшую его тело.
Лицо незнакомец имел приятное, располагающее. Был белокож и высок, с нежно-лазурного цвета глазами, принесшими ассоциации с рассказами о море. Отдельного внимания стоила его роскошная грива огненно-рыжих вьющихся волос, подобно языкам пламени, окутывающая его фигуру. И действительно, приглядевшись, Юрий углядел проскакивавшие то тут, то там огненные искорки.
— Кто вы? Где я? — прошептал юноша тихо.
— Я — Ирриил, не узнал? — мужчина снисходительно улыбнулся, подойдя ближе. — А это мои владения. Долина небесных ландышей — пристанище всех благочестивых душ.
— Никогда не слышал о такой, — прошептал юноша не уверенно. Не мог он поверить, что встретил вживую легендарное божество западных земель. Того, на кого молились целые страны, и за кого отдавали жизни охотники.
В своих фантазиях Юрий представлял себе Ирриила не таким…обычным. Он и предположить не мог, что западный бог так человечен, так близок людям. Лишь смотря в его глаза ему хотелось улыбаться и падать на колени, как перед родным отцом — всепрощающим и таким родным.
— Ну, теперь услышал, — Ирриил подошел вплотную. — Не просто так пригласил тебя я сюда. Слышу смятение в твоем сердце…
— Я убил человека, — прошептал Юрий. Врать не было смысла. Только не ему, и не в этом светлом месте, столь прекрасном, что слепило глаза.
Удивленно вздрогнул Юрий, когда бог, чуть поддавшись вперед приобнял его легонько, за плечи, прошептав на ухо:
– Знаю, все знаю. И прощаю. Ты избавил мир от Лича, и одна человеческая жертва — очень малая цена за этот подвиг.
— Но я ведь убил! А ведь мог, наверное, как-то перехитрить Лича. Чтобы он отпустил ее. У меня был выбор, и я ошибся, — запальчиво прошептал Юрий, пытаясь вырваться из неожиданно стальных объятий божества. Было невыносимо чувствовать спокойно тело его тела, и слышать его приятный тихий голос. Только не ему, согрешившему.
Ирриил только вздохнул, положив свою ладонь на голову пастуха. Провел нежно по запутанным, неровно остриженным патлам, словно отец, успокаивая, баюкая.
— И что бы ты сделал? — последовал его вопрос.
Юрий промолчал. Не знал ответа, но чувствовал, что из любой ситуации можно найти несколько путей решения.
— Что-то бы придумал, — наконец ответил он.
— Глупо сейчас горевать о прошлом, — Ирриил отстранился, заглянув Юрию в глаза. Глаза его потемнели, став светло-серыми. — Ты спас деревню, и это факт. Ты выполнил главную функцию меча ирриила. Разве твой спутник не говорил тебе, что меч ирриила не имеет права колебаться и сожалеть?