Марево
Шрифт:
Приписка: "помшался!"
"Вна. 1847 г.
"Я не писалъ бы къ теб, еслибы до меня не доходили олухи, что ты непокоенъ духомъ, боле чмъ когда-нибудь озлобленъ омутомъ жизни, раскаиваешься въ постылой слабоети и страстно желаешь пострадать за правое дло. Vaut mieux tard que jamais! Настала минута искусить прошлое. Народы пробуждаются. Кошутъ и Гергей подняли знамя возстанія въ Венгріи. Франція Ледрю-Роллена, Ламартина, Виктора Гюго готова отозваться грознымъ эхомъ на первый пушечный выстрлъ. Въ Италіи глухое броженіе. Прізжай, ты найдешь меня во глав движенія. Снова твой
"М. Б."
"P. S. Посланецъ передастъ теб вс подробности…"
— А это отъ отца, подумалъ Русановъ, взявъ слдующее письмо:- его рука! Такъ и есть!
"Москва. 1853,іюля 30.
" Любезный другъ,
Николай Терентьевичъ!
"Письмо твое получилъ и нахожусь въ крайнемъ недоумніи. Если ты меня не морочишь, такъ у тебя сильно разстроена нервная система.
R. Tincturae Valeriana. 3 .
Aq. Laurocerae. 3j.
MDS. По 30 капель во время припадка.
"Очень, очень радъ, старый дружище, что ты наконецъ дома; а что до семьи, такъ плюнь ты на эти дрязги. Извстно не слдъ было жениться въ другой разъ, или ужь въ рукахъ держать бабу, коли вздорная. Радуюсь, что Инночка тебя любитъ; только я боюсь за нее; раннее развитіе губитъ дтей, а ты теперь вроятно поддаешь пару. Все что ты пишешь о воспитаніи на какихъ-то новыхъ началахъ, мн не понятно; это ваше дло, мыслителя. Я изъ своего Володьки ничего не хочу выдлывать, и пусть онъ будетъ честный работникъ и счастливый семьянинъ en d'epit de tout."
Русановъ улыбнулся на эту ошибку добряка, забытые образы прошли передъ нимъ, странное чувство охватило его…
"Пиши, да пожалуста не подсыпай того… попроще; оно не хуже, а то и до бды недолго. Эхъ, братъ, до сдыхъ волосъ дожилъ, а чего надо не нажилъ! Ну, скажи по совсти, не сумашедшее твое письмо? Скажи брату, чтобы прислалъ сала, да наливокъ.
"Иванъ Русановъ."
Владиміръ Ивановичъ сталъ перебирать письма, проглядывая ихъ мелькомъ; всего бы не перечесть въ недлю: письма были и шести европейскихъ языкахъ; встрчалась фамиліи боле или мене извстныя въ то время, боле или мене игравшія роль. Изъ этого онъ заключилъ, что отецъ его, въ простот сердечной, и не понималъ значенія своего стараго дружища; вроятно, и причина ссылки этого дружища, въ 1848 г., оставалась для него необъяснимою загадкой. Ясно было, что отецъ Инны былъ центромъ, около котораго группировалось сначала все мыслящее въ Россіи, а потомъ, когда онъ отшатнулся отъ этого кружка, вокругъ него стали собираться всевозможные элементы революціи 1848 года.
На одномъ изъ писемъ Русановъ нашелъ подпись Льва Горобца, и съ новымъ любопытствомъ принялся за чтеніе:
"Батюшка, смю ли я хоть разъ еще назвать васъ этимъ именемъ? Я не стою даже гнва вашего, но если я вамъ не сынъ больше, выслушайте человка въ отчаяніи. Я — одинъ, безъ средствъ, безъ имени, преступникъ, убійца. На нсколько дней я присталъ у раскольниковъ: что будетъ дальше — страшно подумать. Я не умю красно говорить, вы меня упрекали въ скрытности, не оттолкните же моей исповди…. можетъ-быть скоро меня не будетъ въ живыхъ.
"Да, Леонъ былъ скрытенъ, Леонъ былъ негодяемъ, мотомъ, развратникомъ…. Многихъ огорченій, многихъ безсонныхъ ночей стоилъ я вамъ…. Кто же виноватъ? Батюшка, не для оправданія себя пишу, я былъ бы послднимъ изъ подлецовъ, еслибы вздумалъ упрекнуть васъ. Вы не отдали меня въ одинъ изъ тхъ домовъ, гд гибнутъ тысячи подобныхъ мн; вы не бросили меня, какъ лишняго щенка, на произволъ судьбы; вы открыто говорили: это мой сынъ, и я росъ наравн съ меньшими братьями, привыкъ называть домъ вашъ — нашимъ домомъ, садился за свой столъ, разъзжалъ верхомъ по отцовскимъ помстьямъ, и гордо подписывалъ вашу фамилію на запискахъ къ пріятелямъ. А васъ-то какъ любилъ, съ какою жадностію прислушивался къ каждому слову на урокахъ! Я старался отличиться передъ братьями, я хотлъ быть достойнымъ васъ. Что же перевернуло дтскую голову? Одно слово. Кто-то изъ хуторскихъ въ сердцахъ назвалъ меня: байстрюкомъ {Незаконнорожденный.}. Меня поразило новое слово, какъ сейчасъ помню ваше смущеніе при моемъ вопрос! Вы наказали сгоряча неосторожнаго паробка, но слово мн запало и я допытался значенія. Оно стало моею b^ete noire, я росъ, и оно росло со мною; я развивался, и оно развивалось до полнаго сознанія моей безправности во всхъ отношеніяхъ…. Наступило юношество; идеалистъ и романтикъ по воспитанію, я думалъ найдти чистую женскую душу, которая замнила бы мн все; я отдался со всмъ жаромъ молодости…. Что жь отвтилъ мой идеалъ? Батюшка, еслибы вы слышали, какимъ горькимъ смхомъ смюсь я теперь, вспоминая прошлое…. Она соглашалась выйдти на меня, когда я буду генераломъ….
"Я сталъ скрытенъ. Каждая улыбка чужаго человка ври моемъ появленіи колода меня, въ каждомъ слов мн чуялось оскорбленіе; я сталъ чуждаться людей, семья, васъ, себя наконецъ. А молодость брала свое, жить хотлось, кровь играла…. Тутъ-то и принесло дядю съ его философіей. Съ какимъ восторгомъ услыхалъ я, что вс люди равны, что незаконное рожденіе — абсурдъ, что ранги и привилегіи — безсмысленные выродки кастъ, что теперь всми силами надо разрушать отжившіе предразсудки…. Все это въ отвлеченіи слышалъ я и отъ васъ, но мн въ голову не приходило примнить это къ себ…. А дядя ударялъ прямо по больному мсту. Какъ мн весело стало врить въ одного себя, въ свою силу! Какъ я гордился передъ товарищами прозвищемъ удалаго паренька безъ роду и племени!… Я все думалъ, что завоюю себ свое право и съ безпощадною
"Вотъ что хотлъ я сказать вамъ, вотъ на что, къ несчастію, у меня ни разу не хватило духа, пока я жилъ съ вами…. Забудьте же, дорогой мой, если не можете простить вашего сына Льва Горобца."
— Это живой человкъ писалъ, подумалъ Русановъ, еще разъ перечитывая письмо; это не сфабрикованный взглядъ на жизнь, не теоріи, долбней вбитыя въ голову: это живая мысль, живое слово.
Еще нсколько писемъ перебралъ онъ, пока не добрался до послдняго. Съ первыхъ же строкъ оно совершенно завладло его вниманіемъ.
"Безцнное дитя мое, единственное утшеніе послднихъ дней надломленной моей жизни, теб пишу я, Инна, чтобы не пропади даромъ труды мои. Мн ужь не долго маяться по свту, не доживу я до полнаго развитія твоихъ физическихъ и нравственныхъ силъ, а это самая страшная эпоха въ жизни человка; тутъ онъ стоитъ у трехъ сказочныхъ дорогъ съ извстными теб надписями, стоитъ межь двухъ потоковъ, которые борются отъ вка, увлекая за собой все что живетъ; къ одному изъ нихъ надо пристать, надо идти направо или налво; на средней тропинк и съ конемъ пропадаютъ. Ты понимаешь эти мысли; но большая разница понимать жизнь, и стать съ ней лицомъ къ лицу; задрожитъ и поблднетъ молодое существо, когда поднимется передъ нимъ занавсъ той обширной сцены, на которую придется ему выступить; вотъ въ эту-то минуту общай мн, дитя мое, перечитать это письмо. И задай себ вопросъ прямо, безъ лживыхъ увертокъ: по какому пути ты пойдешь? И почему ты пойдешь именно по этому пути?
"Если ты пойдешь по пути, завщанному теб отцомъ, ты будешь его мстителемъ, потому что въ тебя вложены великія силы… если ты пойдешь противъ отца, я не сужу тебя; свобода прежде всего; но неужели моя Инна пойдетъ противъ отца?
"Николай Горобецъ."
Приписка рукой Инны: "прочтено 27 іюля 1859 г.".
Юлія нашла Русанова въ глубокомъ раздумьи; онъ не слыхалъ ея прихода, пока она не затормошила его; она было засмялась, но невольно замолкла, пораженная серіознымъ выраженіемъ его лица.
— Это отецъ, говорилъ Русановъ:- это отецъ! Смущаетъ невинную двочку; для чего? Чтобъ она отомстила за его неудачи, за его озлобленіе! Ха, ха, ха! Это какой-то сумашедшій домъ!
— Что жь лучше было бы, еслибъ она осталась на всю жизнь съ завязанными глазами?
— И вы? И вы? сказалъ Русановъ, окончательно пораженный.
— Нате дневникъ, сказала Юленька, подавая тетрадку.
— На что мн его? Разв я не знаю, что она благоговла передъ однимъ именемъ отца….
— Я ничего не знаю, а все-таки она желала, чтобы вы прочли и его.
— Ну, такъ я возьму его съ собой; я и такъ битыхъ три часа читалъ, надо освжиться….
Дверь распахнулась, и вбжала Врочка съ письмомъ въ рук.
— Къ теб, моя милая, отъ Горобца; читай, читай скорй!
— Что жь тутъ особенно интереснаго? говорила Юлія, распечатывая письмо и прочла вслухъ.
"Милая кузина, увдомьте моего почтеннйшаго дядюшку, что меня исключили изъ гимназіи…." У Юліи руки опустились.
— Въ самомъ дл, какая радость! усмхнулся Русановъ.
"Скажите чтобы не заботился обо мн. Ни по примтамъ, ни по паспорту, отыскать меня нельзя, а документы пусть возьметъ на память изъ гимназіи. Мн надоли наши учителя дуботолки, и я отправляюсь за границу доканчивать образованіе. Здсь чортъ знаетъ о чемъ спорятъ, а писать не выучили (,.!?:") разставьте по усмотрнію.
— Что жь? сказалъ Русановъ:- присоедините къ фамильной переписк….
— Васъ это такъ радуетъ? язвительно проговорила Врочка.
— Вы извините меня пожалуста, если я не отвчу; мн пора.
Русановъ пожалъ руку Юленьк и ухалъ.
X. Дневникъ
"С.-Петербургъ. 3 іюля 1861 г.
"Я никогда не думала о дневникахъ; а чмъ прикажете заняться, когда нельзя отойдти отъ больнаго? Читать? Но немногіе знакомые наши разъхались на лто; книгъ привезти не кому, а общедоступныхъ я не читаю; шить не умню; а музыки и помину не можетъ быть — до того разстроены нервы отца. Писать дневникъ отъ скуки — это я еще допускаю. Всякій другой — глупость.
"Выяснимъ себ эту мысль.
"Полезно ли писать дневникъ въ видахъ образованія слога? Мн нтъ никакого дла до той пользы, которую извлекаетъ пансіонерка изъ своихъ ежедневныхъ упражненій. По моему, слога не должно быть; пришла мысль, ну и напиши ее такъ, чтобы другой могъ разобрать; больше не треба!
"Можетъ-быть иметъ значеніе записыванье мыслей, наблюденій, тирадъ для памяти? Вздоръ! если мысль, фактъ или сентенція нашли дйствительный отзывъ въ васъ самихъ, такъ времени не изгладить того что вошло въ плоть и кровь; а не вошло, значить не надо.