Марево
Шрифт:
"31 августа. Они вс трое стоятъ другъ друга; и братъ, и графъ, я… Да, поди-ка напиши на него эпиграмму….
"1 сентября. Что со мной длается? Что на странное состояніе ума? Отецъ говаривалъ, что чувствуя въ голов сумятицу, надо сейчасъ же поврить ее бумаг; черезъ день, черезъ часъ иногда, мы уже можемъ хладнокровно обсудить ваши мысли.
"Неужели мн жалъ разстаться съ вашимъ затхлымъ житьемъ? Неужели мн жаль людей, съ которыми у меня ничего нтъ общаго? Неужели такъ велика сила привычки, что передъ ней меркнетъ великое дло, которому я должна служить?
"Только ли этого мн жалъ?
"12 часовъ ночи. Безсмыслица! оставляю мои бумаги, кому угодно; теперь уже он во всякихъ рукахъ безопасны. Летучія мыши вылетаютъ на свтъ! Viens, Satan, viens mon bien-aim'e! Такъ говоритъ мой любимый писатель; иначе говорить — нечестно!
Нтъ, она не ребенокъ, думалъ Русановъ, расхаживая изъ угла въ уголъ; дти такъ не пишутъ…. Ясно, что чувство въ ней готово было проснуться, если не проснулось… За что же, за что такъ безжалостно погубить возможное счастье?…
Русановъ опять раскрылъ тетрадку, которую прочелъ далеко не всю, стараясь поскорй добраться до интересовавшихъ его обстоятельствъ. Опять нкоторыя мста остановили на себ его вниманіе.
"….Бываютъ дни, когда я такъ озлоблена противъ всего, что у меня длается головокруженіе; тоска меня давитъ такъ, какъ не давила даже во дни болзни и смерти отца; въ такія минуты съ особенною силой тянетъ меня въ какое-то неизвстное будущее; въ это время я не сомнваюсь въ его существованіи, и раскройся оно передо мною, я кинулась бы, не оглядываясь; проходитъ припадокъ, разсудокъ беретъ свое, и я пробуждаюсь будто посл пріема опіума"…
"….Я уврена, что онъ безкорыстно служитъ; но что онъ сдлаетъ одинъ въ подавляющей масс, какую пользу принесетъ одинъ муравей въ гнзд термитовъ? Нтъ, министръ Карла I не шелъ противъ общаго потока; онъ старался даже превзойдти его подвиги, и тмъ только и вызвалъ Кромвеля….
"….Онъ разсмшилъ меня этимъ выводомъ; Разв потому я не вышла, что женихи были плохи? Какъ можно выходить замужъ, когда все еще отзывается иногда заснувшая надежда? Ну, а если призывъ послдуетъ? Что тогда? Куда я посю моего благоврнаго?…."
Русановъ читалъ вплоть до ужина съ небольшими промежутками, во время которыхъ то разсянно ходилъ по комнат, то прижималъ лобъ къ холоднымъ, разрисованнымъ морозомъ стекламъ окна.
Майоръ сталъ замчать, что племяннику очень не по себ; это безпокоило его до такой степени, что когда, лежа уже въ постели, онъ долго видлъ въ его комнат огонь, хотлъ было пойдти къ нему, почему-то отдумалъ, и заснулъ съ тревожными мыслями. Часа въ два ночи, онъ проснулся, потянулся къ ночному столику за графиномъ, и опять увидалъ свтлую волосу въ щели двери…
— Володя, ты не спишь?
Послышался глухой, сдавленный отвтъ.
Майоръ накинулъ халатъ и вошелъ къ племяннику. Тотъ сидлъ за столомъ, подпирая голову рукой надъ тетрадкой; со щекамъ катились слезы…
— Что ты, голубчикъ? Что у тебя, болитъ, что ли, что?
— Ничего, отвчалъ тотъ, проворно сморкаясь:- скажите, дяденька, случалось вамъ переживать внутреннюю борьбу?
XI. Поколебался
Дни все тянулись на хуторк стараго майора, одинъ другаго скучнй, одинъ другаго однообразнй. Съ каждымъ днемъ сталъ замчать дядя большія
— Да что ты сочиняешь что ли что? спросилъ однажды майоръ, выведенный изъ терпнія разсянностью племянника….
— Сочиняю, дяденька, отвтилъ тотъ, улыбаясь.
— Что жь такое? Ну-ка прочти!
— Да теперь что жь читать, уклончиво отвтилъ Русановъ, еще не кончено; всего листомъ сто написано….
— Всего? А сколько жь коего-то будетъ?
— А кто его знаетъ: сколько напишется…
— Да, что жь это? стихотворенія?
— Нтъ, дяденька, это серіозная статья… "Взглядъ на современное состояніе Россіи."
— Чей же это взглядъ-то?
— Что жь это за вопросъ, дяденька? Кто пишетъ, того и взглядъ…,
— А, ну, пиши, пиши….
Наступили Рождественскіе праздники. Старый майоръ все время хлопоталъ о приготовленіяхъ, лично присутствовалъ при паленіи огромнаго кабана, совщался со Стехой объ окорокахъ и колбасахъ; къ обдни снаряжали она вмст съ Іоськой парадный выздной экипажъ. Это было нчто въ род тарантаса-колымаги на стоячихъ рессорахъ, или, ближе къ истин, на ремняхъ, прикрпленныхъ къ четыремъ столбикамъ, — произведеніе глубокой древности, прочностью превосходившее новйшія издлія; во время позда оно имло обыкновеніе раскланиваться на об стороны — привычка, занятая вроятно у старосвтскихъ сильныхъ міра. Попасть въ сей экипажъ было еще трудне чмъ сломать его; надо было одною рукой ухватиться за верхъ, а другою за козлы, и потомъ, согнувшись въ три погибели, шагнуть въ него лицомъ къ задку; затмъ пассажиръ оборачивался и предпринималъ какое угодно путешествіе. Сначала подвергшись качк, не уступавшей самому сильному морскому волненію, онъ кричалъ: "Стой, вывалишь! Ай, батюшки!" Но потомъ убждался въ невозможности катастрофы и позволялъ кучеру распоряжаться по своему усмотрнію…
Ддъ майора строилъ его съ тмъ чтобъ и дти въ немъ здили, но немного ошибся въ разчет. Тарантасъ преспокойно отвозилъ четыре поколнія и ничуть не просился на покой….
Вмст съ племянникомъ пріхалъ майоръ въ приходскую церковь на Горобцовскомъ хутор и сталъ на клиросъ въ ожиданіи апостола; онъ очень любилъ читать его въ торжественные дни и славился въ околодк своимъ басомъ; Русановъ остался позади у колонки. Тонкія восковыя свчи въ паникадилахъ освщали бдную внутренность церкви; впереди стояли разодтыя, раздушенныя дамы съ дтьми, за ними помщики и густая толпа народа. Русановъ увидалъ Горобцовъ передъ амвономъ: ихъ было двое, Анна Михайловна и Авениръ. Кононъ Терентьевичъ усердно молился на видномъ мст…
"Каковъ? подумалъ Русановъ: я этого на нимъ не звалъ еще." Онъ отвернулся и увидалъ въ заднемъ уголк пару, поразившую его среди общаго самодовольства. Горпина, стоя на колняхъ, молилась со слезами на глазахъ; рядомъ съ ней стоялъ Грицько и только безсмыслегго глядлъ на нее, утираясь рукавомъ…
Долго шла служба, Русановъ увидалъ дядю и Конона Терегтьевича, пробиравшихся межь народа къ выходу, и тоже подошелъ къ нимъ.
— Ты, дружочекъ, зазжай за мной. Мн къ Конону Тереатьевичу нужно, сказалъ майоръ, и ухалъ съ нимъ въ небольшомъ возк. Іоська совтовалъ переждать небольшую метель, начинавшуюся мелкими хлопьями.