Марфа окаянная
Шрифт:
— Сам грамоту видел? — спросил с гневом в голосе Иван.
— Видать не видывал, но подслушал у Борецкой Марфы, посадничьей вдовы, в самом тереме её, гнезде осином. Сын её Дмитрий Исакович грамоту зачитывал, а смутьяны одобряли.
— Тебя-то как допустили до сего? — искренне удивился великий князь.
Бородатый поведал про свой скомороший маскарад, и Иван, слушая лукавого дьяка, не мог удержаться от одобрительной усмешки. «Жизнью ведь, пожалуй, рисковал, — подумал он с невольным уважением. — Десятью рублями одарю. Хотя не много ли?.. Хватит и трёх». Эти неприятные мысли вновь настроили Ивана на раздражительный лад, и усмешка исчезла с его лица.
— Грамоту запомнил ли?
— Памятью не обидел Господь, — приободрился Бородатый. — Что слышал, затвердил
— Говори!
Бородатый подумал, почесал за ухом и начал медленно и отчётливо:
— К Казимиру обращаясь, записали они: «А наместнику твоему без посадника новгородского суда не судить. А судить твоему наместнику по новгородской старине... — Он искоса взглянул на великого князя. Тот казался спокойным. — А дворецкому твоему жить на Городище, на дворце, по новгородской пошлине. А наместнику твоему судить с посадником во владычном дворе на обычном месте, как боярина, так и житьего, так и молодшего, так и селянина. А судить ему в правду, по крестному целованью, всех равно. А пересуд ему иметь по новгородской грамоте, по крестной. А во владычен суд и в суд тысяцкого, а в то тебе не вступать, ни в монастырские суды, по старине...»
— Указывают, значит, во что вступать, во что не вступать королю, — зло усмехнулся Иван. — Как же, послушается он их! Дальше говори.
— «А на Новгородской земле тебе, честный король, сёл не ставить, не закупать, ни даром не перенимать, ни твоей королеве, ни твоим князьям, ни твоим панам, ни твоим слугам. А что во Пскове суд и печать и земли Великого Новгорода, а то к Великому Новгороду по старине. А держать тебе, честный король, Великий Новгород в воле мужей вольных, по нашей старине и по сей крестной грамоте. А на том на всём, честный король, крест целуй ко всему Великому Новгороду за всё своё княжество и за всю раду литовскую, в правду, без всякого извета...»
— Во Псков посла умного следует послать, — произнёс Иван. — Мыслю, Ивана Товаркова {26} . И дьяка с ним. Кого посоветуешь?
Бородатый почесал за ухом:
— Курицына бы хорошо, да здесь он тоже нужен. Шабальцева можно [35] .
— Передай, чтоб завтра ждал в сенях у меня. Погляжу. Тебе с Курицыным велю наставленье псковичам изготовить. Да не в лоб, а с ласкою к ним, с обидою нашей на новгородцев. Псков, он ведь тоже на волоске повис. Поди не спрашивали псковичей, когда подлую грамоту измышляли! Что решили даровать Казимиру?
26
Мыслю, Ивана Топоркова. — Иван Фёдорович Товарков-Пушкин (? — 1480-с гг.), знатный московский дворянин, приближённый великого князя Ивана III, в 1460 — начале 1480-х гг. неоднократно ездил с посольствами в разные русские земли, в частности в 1470 г. в Новгород, где присутствовал на вече, утвердившем проект договора с королём Казимиром. На этом вече Товарков должен был зачитать послание великого князя, предостерегающее Новгород от договора с королём, но, как сообщают летописи, московский посол имел слабый голое и его чтение, заглушаемое выкриками сторонников договора, никому не было слышно. Известны также посольства Товаркова в Псков в 1470 и 1471 гг. Род Товарковых-Пушкиных происходит от героя Невской битвы 1240 г. Гаврилы Алексича, к этому роду принадлежал и А. С. Пушкин.
35
Курицына бы хорошо, да здесь он тоже нужен. Шабальцева можно. — Фёдор Курицын (? — после 1495 г.) — дьяк великого князя Московского Ивана III. Выполнял различные дипломатические поручения. В 1482 г. от имени великого князя заключил выгодный Москве договор с венгерским королём Матвеем, в 1494 г. удачно осуществил сватовство сына Ивана III князя Ивана Ивановича Молодого к дочери молдавского господаря Стефана Елене Волошанке.
Иван Шабальцев (вторая половина XV
— Десять соляных варниц в Русе.
— Это ему для разогреву только. Про нас что сказано?
Бородатый наморщил лоб, вспоминая дословно слышанное в боярском тереме Борецкой:
— «А пойдёт князь великий Московский на Великий Новгород, или его сын, или его брат, или которую землю подымет, ино тебе, нашему господину честному королю, вести на конь за Великий Новгород и со всею со своею радою литовскою против великого князя и оборонить Великий Новгород...»
— Величают, значит, «нашим господином» Казимира! — Иван скривился, как от зубной боли. — Как архиепископ сие допустил, что под латынскую веру пошла его паства?
— Иона плох совсем, — промолвил Бородатый. — До Рождества едва доживёт. А про веру боярами оговорено особо.
— Вспоминай!
— «А держать тебе, честному королю, своего наместника на Городище от нашей веры, от греческой, от православного христианства. А у нас тебе, честный король, веры греческой православной нашей не отымать, а римских церквей тебе, честный король, в Великом Новгороде не ставить, ни по пригородам новгородским, ни по всей земле Новгородской...»
Иван Васильевич глубоко задумался, глядя во тьму слюдяного окошка. Бородатый не решался прервать думу великого князя и стоял переминаясь с ноги на ногу. Наконец осторожно решился подать голос:
— А ведь сию грамоту и переписать возможно.
Иван пристально посмотрел на него свинцовыми своими глазами. Дьяк напряжением воли принудил себя не отвернуться. Страшные глаза постепенно смягчились, и Иван спросил вдруг почти ласково:
— Что затеял, Степан Тимофеевич?
— Надобно договорную сию грамоту при нас иметь. Пусть себе хранится до удобного часа. А словеса про веру православную мы не впишем. Пусть думают про смутьянов, что вероотступники они.
Иван прищурился. Понимающая улыбка заиграла на красивом лице.
— А подписи?
— Это тоже сделаем, есть у меня один фряз [36] ловкий. По образцам изобразит всё чисто.
— Действуй, Степан Тимофеевич, — кивнул Иван одобрительно и добавил строго: — Чтоб ни одна душа не ведала! Не то!..
Дьяк согласно поклонился.
Зная скупость великого князя, он не обольщал себя надеждой крупно заработать на поддельной грамоте. Но даже и даром готов был исполнить эту работу с удовольствием, из-за любви к искусству тайной политической интриги, влияющей на судьбы городов, народов и властителей. Его талант проявился при Василии Васильевиче Тёмном, дремал после смерти его, когда Степан служил великой княгине Марии Ярославне, но лишь при сыне их Иване Васильевиче обещал раскрыться в полной мере.
36
Фрязами на Руси называли итальянцев.
— Всё у тебя? — спросил великий князь. Он устал за день, а нужно было ещё обдумать наедине новости, привезённые дьяком из Новгорода.
Бородатый, вновь почесав по привычке за ухом, сообщил:
— Василий Ананьин едет с посольством. Велено ему быть миролюбивым, об отступничестве отчины твоей Новгорода Великого не ведающим ничего, успокоить тебя делами земскими, мелкими. Новгород время хочет выиграть.
— Догадываюсь, — произнёс Иван задумчиво. — И нам бы время не помешало. Сделаем вид, что верим ему.
— Так, так, — закивал Бородатый. — А в посольстве у Ананьина купец из немцев соглядатаем послан.
Глаза Ивана сверкнули яростью.
— Обнаглели псы! Забыли, с кем игру играют! Уши отрежу немчину!
— Сбереги свой гнев, Иван Васильевич, — склонился Бородатый в поклоне. — Не лучше ли живым немца обратно отпустить со сведениями ложными? Пусть уверуют в Новгороде, что невелика ныне рать твоя и к походу не готова. Дозволь, сам улажу с купцом.
Иван помолчал, подумав.