Марфа окаянная

Махотин Сергей

— К чему это? — нахмурился Тимофей, косясь по сторонам и готовясь подороже продать свою жизнь. Нож на поясе был скрыт полой кафтана, его ещё не обыскивали. Он подумал было побежать, оттолкнув ближайшего к нему мужика, но за каждым движением Тимофея следили настороженно.

— Уж позволь нам полюбопытствовать скуки ради, — продолжал предводитель. — Люди мы тёмные, в лесу живём, интересно человечка богатого послушать.

Тимофей догадался, что стал жертвой шайки разбойников, и стоял молча, раздумывая, как ему вести себя с ними и как поразумнее

ответствовать рослому предводителю.

— Да это же Трифоныч! — раздался вдруг знакомый голос. Тимофей с удивлением повернул голову и не сразу узнал в неопрятном, лохматом мужичке холопа новгородского Проху.

— Трифоныч это, ткач московский, пиво я у него пивал! — говорил с возбуждением Проха, обращаясь к предводителю. — Фатьяныч, не замай его, душевный он человек, жизнью поручусь!

— А кто за твою жизнь поручится? — насмешливо спросил предводитель, которого Проха назвал Фатьянычем. — Для ткача уж больно знатно одет он. А конь-то красавец отколь такой у ткача? А? Что молчишь, Трифоныч?

— Конём неправедно завладел, — произнёс Тимофей. — Заберёте себе, упираться не стану. Несчастливый этот конь, горе сам находит.

— Неправедно, баешь? — поднял бровь Фатьяныч. — Уж не наших ли ты обычаев человек? Послушать тебя желание сильное имею. Ты ручки-то назад заведи, робята мои их свяжут у тебя.

— Нельзя без того? — спросил Тимофей.

— Нельзя, мил человек, — сочувственно произнёс предводитель. — Да ты не кручинься. Понравишься нам, развяжем.

— А не понравлюсь?..

— Хе-хе-хе! — засмеялся Фатьяныч, но ничего не сказал более.

Двое мужиков заломили Тимофею руки за спиной и крепко стянули верёвкой запястья.

— Полегче вы! — огрызнулся он.

Его подтолкнули в спину, и Трифоныч направился вместе со всеми вглубь леса по едва заметной тропе, виляющей между соснами. Проха суетился, то подбегал к предводителю и что-то говорил ему заискивающим голосом, то возвращался к Тимофею, виновато улыбаясь и произнося:

— Ну, ты не бойсь, всё обойдётся, може, ещё...

— Не мельтеши, — велел ему Тимофей. — Ты-то сам как здесь?

— Долга сказка, — ответил сокрушённо Проха. — Даст Бог, всё расскажу от начала до сего дня, заслушаешься...

Шли не меньше получаса. Коня татарского вели за собой. Тропинка привела к ручью в шаг шириною. Разбойники двинулись вдоль ручья и вышли наконец на довольно просторную поляну, упирающуюся в песчаный откос. Наверху откоса стояла огромная сосна. Песок, осыпаясь, постепенно обнажил её могучие корни чуть не наполовину, и они образовали нечто вроде крыши. Под ней Тимофей увидел вход в пещеру, вырытую, по-видимому, на месте барсучьей или лисьей норы. Посреди поляны дымилось кострище. Сюда уже подкладывали новые сучья, разводили огонь.

— Садись отдохни, мил человек. — Предводитель кивнул Тимофею на поваленный сосновый ствол с облупившейся корою.

— Руки-то развяжи, — попросил Тимофей.

— Развяжу, развяжу, когда надо

будет, — ответил тот. — Сейчас-то они ни к чему тебе. Ну, сказывай.

— Пока руки не ослобонишь, ничего не буду сказывать, — твёрдо сказал Тимофей.

Предводитель хмыкнул, затем не спеша вынул из ножен длинный нож с костяной ручкой и приставил его к Тимофееву горлу:

— Не будешь?

Тимофей сглотнул горькую слюну. Остриё ножа укололо кожу, на лезвие скатилась капелька крови.

— Не буду, — повторил он негромко, глядя в глаза разбойнику.

Тот опустил нож, обошёл Тимофея сзади и перерезал верёвку. Тимофей сел, потирая запястья.

— Не из робких ты, гляжу, — сказал предводитель, устраиваясь рядом. — Взаправду, что ли, ткач московский?

— Был когда-то...

И в самом деле, Тимофею странным показалось бывшее ремесло с его спокойной и тихой домашней работой. Он представил маленький дворик в Китай-городе, жену, дочек и подумал с печалью, что навряд ли увидит их вскорости, если вообще увидит когда-нибудь.

— Бывал я на Москвы, — промолвил предводитель мечтательно. — Гулялось там хорошо. Правда, похмелялось плохо!

Он громко захохотал, хлопнув Тимофея по плечу, словно приглашая того разделить с ним шутку. Тимофей, однако, ничего смешного в словах Фатьяныча не нашёл и сидел нахмурившись. Тот оборвал смех и, сердито взглянув на Тимофея, переменил тон:

— Ты вот в молчанку со мной надумал играть. А я и без того про житуху твою ведаю. Хошь, тебе же про тебя расскажу? — Не дожидаясь ответа Тимофея, он лукаво взглянул на него и продолжил: — Ремесленничал ты худо-бедно, семье на прокорм хватало, однако не шибко на деле своём богател. А тут беда стряслася, пожар ли, мор, долг непосильный, тебе лучше знать. И надумал ты, а скорее не надумал, а случайного человека послушался, в ополчение великокняжеское записаться. Горы золотые насулили тебе, ты и поверил, дурак. Вот и вся сказка. Верно?

Тимофей с удивлением посмотрел на него:

— Ты ведун, что ли?

— А! Угадал, значит. — Фатьяныч был доволен произведённым впечатлением. — Одно в моей сказке не сходится, и любопытно знать мне: куда и зачем в одиночку ехал ты на таком коне чудном и отколь у тебя одёжа добротная така, ополченцу простому недоступная?

— Ополченцем я ране был, ныне стал сотник, — ответил Тимофей.

Фатьяныч кивнул:

— Понятно тогда. Ну и где обоз твой, далече?

— Какой обоз? — не понял Тимофей.

— Который ты оберегать должон от воев новгородских либо от иных лихих людей, хоть от меня.

— Эх, — вздохнул Тимофей, — тут одним словом не объяснишь, издалека надо начинать.

— Ну что ж, — сказал предводитель, — начни с Божьей помощью. Ты, гляжу, не торопишься, мне тоже торопиться некуда, послушаю.

Тимофей поколебался и начал рассказывать свою историю. С того, как погорел на Москве. По одному стали подходить другие разбойные люди, им тоже хотелось послушать. Проха вставил слово: