Марина. Хорошо ли ты меня знаешь
Шрифт:
Из дневниковых записей Марины
Ты все время занят. Ты приходишь с работы, но и дома говоришь только о работе, о своих встречах, чувствах, делах, отношениях с другими людьми. Когда последний раз ты спрашивал, чем я занималась сегодня днем? Чем я живу, о чем думаю? Ты ничего не знаешь обо мне. А я знаю о тебе все. Если какая-нибудь женщина придет и скажет вдруг: «Мадам, я любовница Вашего мужа» — я только рассмеюсь в ответ. Потому что я знаю о каждом часе твоей жизни. Но обо мне ты не знаешь ничего, кроме моей внешней оболочки. Ты поставил меня на постамент под названием
Лондон, 2005.
Первый же удар согнул его пополам, второй — сзади, должен был попасть по затылку и разбить его голову, но, в тот момент он уже падал, согнувшись. Уже возле земли неловко повернулся на бок и увидел их лица. Стоявший ближе всех занес ногу для удара. «Убьют», понял Мишкин. Это была холодная констатация факта. Когда-то давно он занимался айкидо, как множество молодых людей в девяностых. Но это было двадцать лет и двадцать килограмм назад, до сломанного носа, вывихнутой челюсти и поврежденной спины. Против четырех — молодых и здоровых — никаких шансов.
Удары продолжались, но вдруг он понял, что слышит лишь звуки ударов, а боль — это боль от уже нанесенных. Кто-то дрался, но его больше не били. Раздалось несколько криков, затем звуки драки смолкли, кто-то помог ему подняться и куда-то повел. Следить за событиями было сложно, темнота урывками наползала и отползала обратно, затаиваясь, как зверь в засаде.
Когда он пришел в себя настолько, чтоб видеть и думать, они уже ехали в машине. Мимо мелькали огни улиц. За рулем сидел Сережа.
Как же хорошо! Жить, просто жить…
— Вы с ума сошли! — были первые Сережины слова. — Вам нельзя ходить по городу одному. А вы к тому же нашумели, только ленивый не слышал о том, что вы ищете Форша.
— Да, получилось плохо. — Констатировал Иннокентий Борисыч. — Спасибо, Сережа. Огромное спасибо. Ты спас мне жизнь, они меня чуть не убили.
В ответ тот что-то пробурчал.
— В отеле что-нибудь осталось? — Через некоторое время спросил он. — Что-то нужное? Документы, деньги?
— Деньги.
— Сколько?
Мишкин ответил, Сережа присвистнул:
— Придется заехать. Риск, конечно, но вряд ли они успели… Я пойду. С таким лицом вам нельзя.
Под отелем машина простояла ровно пять минут. За это время Сережа успел взять из камеры хранения деньги и выписать Мишкина из номера. Выскочив из отеля, он быстро нырнул в машину и резко стартовал. Похоже, порывистость была в его характере. Вряд ли за ними действительно кто-то так уж гнался.
Квартиру, в которую Сережа привел Иннокентия Борисыча, снимал кто-то из русских иммигрантов. Она находилась в недорогой части города, состояла из трех комнат с кухней и ванной, в каждой комнате жило несколько человек. Все это были заробитчане — некоторые на легальном положении, но многие жили по просроченным визам, перебивались мелкими подработками и искали способы остаться. У Сережи тут был свой угол, с большинством соседей он состоял в приятельских отношениях. Можно только удивляться, как много он успел за такое короткое время. А ведь они с Димой его сильно недооценивали!
— Итак, — сказал
— Вы были правы. Это было похищение.
Первое подтверждение того, что Марина жива. До сих пор это были не более чем фантазии озабоченных друзей, стремление мужа справиться с горем. Но все это не имело и капли доказательности, и, как песочный замок, грозило быть смытым первой же волной надвигающихся фактов.
Иннокентий Борисыч шумно вздохнул и закрыл глаза. Он бы должен радоваться, но почему-то хотелось плакать.
— Это доказано? — Спросил он.
— Вполне.
— Как?
— Мы нашли исполнителей. Тех, кто разбил машину и транспортировал женщину.
— А они не могли придумать это под давлением, гм, ваших людей?
— Нашли ее вещи — сумку и кое-какие бумаги. Мы пока не знаем заказчика… вернее знаем, но… — он замялся.
— Продолжай.
— Челюсть сам назвал этого человека. Они были знакомы — много лет назад. Но мы знаем, как его звали тогда, мы не знаем, как его зовут теперь, и где он живет. Ничего, кроме предположений.
Повисла тишина. Вопрос, которого он до сих пор тщательно избегал, теперь громко требовал, чтоб его задали.
— Что их связывает? — Наконец спросил Иннокентий Борисович. — Что общего у Марины с Челюстью?
Он был готов ко всему. Что у нее был любовник, что любовник ее бандит, что она вместе с ним разрабатывала план нападений, воровала брильянты — что угодно, но только не то, что услышал в ответ.
— Они вместе учились.
— Что?
— В университете. Они были однокурсниками, он тогда еще не был… Челюстью. Ну, вы понимаете, девяностые. Тогда много чего происходило. Они были друзьями. Потом его посадили. Понимаете, ему приятно видеть ее имя в газетах. Он часто говорил, что умный человек пробьется и без чужой помощи, и всегда приводил в пример Марину Сергеевну.
— И поэтому он приставил ко мне тебя?
— Он меня не приставлял.
— В смысле?
— Я вызвался сам.
Как говорила Алиса, «все страньше и страньше».
— Почему?
— Я его племянник.
— Ну и что?
— Да он мне все уши прожужжал, когда я поступать собирался. Пойди туда, пойди сюда, Марина то, Марина се. Ну, я и поступил. Марина Сергевна вела у нас историю культуры.
Тут Сережа почему-то покраснел и свернул тему. Иннокентий Борисович не настаивал. Для одного дня достаточно откровений. А если, как он подозревал, что-то оставалось за скобками Сережиного рассказа, то у каждого мальчика должны быть свои секреты.
И все-таки Сережа не утерпел. Ночью, когда все улеглись и засыпали, он сказал:
— А я вас тогда видел. Вы приходили на факультет. С цветами.
Иннокентий Борисыч не ответил. Когда-то, действительно, он приходил на факультет с цветами. Когда-то давно, и безо всякого повода. Но потом все реже и реже.
Ч.1. 4. Американская глава
Лос-Анджелес, 2005.
Спустя несколько дней в Америке Дима мог бы признаться, что он разочарован. Если бы решился, конечно.