Маришка

Истомина Марина

Макс! Я его почувствовала по запаху быстрее, чем увидела. Значит, Тимка не отменил ничего! Он все понял!

Макс откинул меня за свою спину и за тем, что происходило дальше, я уже наблюдала оттуда. Алик, перелетев через несколько ступеней, вскочил на ноги. Он хотел было ринуться наверх, чтобы разобраться с тем, кто вмешался в его тщательно продуманный план, но оторопело застыл на месте. Толик тоже стал медленно, раскачиваясь в стороны, подниматься, потирая ладонью свой затылок.

Макс не произнес ни слова, но Алик, в глазах которого вместо ярости появился испуг,

сказал:

– Я понял. Тихо, тихо! Мы уходим…

Они быстро попятились назад и скрылись за дверью. Только тогда я взглянула туда, куда они оба смотрели. В руке у Макса был небольшой пистолет. Он зловеще поблескивал на свету тусклой лампы и говорил красноречивее любых слов. Макс быстро спрятал его в карман и повернулся ко мне. Я что-то попыталась сказать ему, но смогла только издать тихий, продолжительный стон и села на ступеньку. Стало вдруг так холодно, что, казалось, от резкого перепада температуры у меня пошли трещины по всему телу.

Макс сел передо мной на корточки и провел рукой по волосам.

– Они ушли, все в порядке, – сказал он, и его голос тройным эхом повторился у меня в ушах.

Я не помню, как дошла до квартиры и открыла дверь, но перед входом в зал я замерла и уже не смогла сделать ни шага. На моем пути непреодолимой преградой лежали перламутровые пуговицы от моей рубашки, выдранные рыжим Толиком. В голове промелькнули унизительные сцены, которые я пережила на этом месте. Я будто опять ощутила на себе его холодные, влажные руки. Стало трудно дышать, и я машинально схватилась за горло. Проклятый холод подобрался к горлу и блокировал там мышцы.

Макс обнял меня и крепко прижал к себе.

– Поплачь, – шепотом сказал он.

Только теперь я поняла, что у меня слезы просто ручьями льются по моим щекам. Я разрыдалась, дав волю своим эмоциям, которые уже все равно вышли из-под контроля.

Трудно сказать, сколько это продолжалось, но когда слезы наконец иссякли, Макс отвел меня в спальню и уложил в кровать. Он с жалостью смотрел, как я беззвучно всхлипываю и сотрясаюсь от холода, которого он не чувствовал. Да уж, жалкое зрелище. Но что поделаешь? С этим холодом я не умею справляться. Он должен отступить сам, но в этот раз вряд ли получится быстро.

Макс накрыл меня теплым пледом, но, видя, что озноб от меня не отступает, спросил:

– У тебя есть что-нибудь успокоительное?

– Не надо, я сейчас сама успокоюсь. Очень холодно, успокоительное от этого не поможет.

– Может, тогда просто воды?

Я кивнула. Макс вышел из комнаты и вернулся, неся в руках стакан с водой и кусок хлеба. Он поднес к моим губам стакан, крепко придерживая другой рукой мою голову. Я сделала большой глоток, от которого у меня вылезли на лоб глаза. В стакане вместо воды оказалась водка из холодильника. Вероятно, Макс увидел ее еще тогда, когда приносил мне лед для губы. Он не дал мне увернуться, и мне пришлось сделать еще несколько больших глотков.

– Что ты… что ты мне дал? – прохрипела я и закашлялась. – Зачем?

– Чисто в медицинских целях, – спокойно ответил Макс и затолкнул мне в рот хлеб.

У него в кармане брюк зазвонил телефон. Пока я

училась заново дышать, он встал с кровати и стал отрывисто отвечать в трубку:

– Да, Тимур, ты был прав, но уже все в порядке… Ресторан отменяется… Нет, помощь не нужна. Справится, да. Посижу пока с ней. До завтра.

Макс опять сел рядом со мной на кровать и улыбнулся.

– Извини. Я знал, что ты не выпьешь это добровольно.

Моя голова отяжелела и я закрыла глаза, потуже кутаясь в покрывало.

– Ты просто не представляешь, от чего вы с Тимкой меня спасли.

– А что они хотели? Ну, кроме… очевидного?

– Документы на квартиру. Они остались у Алика. Макс! – Вдруг осенило меня, и я подскочила в кровати, лихорадочно натянув на себя плед. – Надо же в милицию заявить об этом!

Голова от моего рывка закружилась, и я тут же упала назад на подушку.

– Обязательно, – успокоил меня Макс. – Никуда эти ублюдки не денутся, даже не сомневайся. И документы еще сами принесут. Ты, главное, успокойся и полежи немного. Завтра все решим.

Я почувствовала, как слабость накатила на меня, раздавливая под своей тяжестью. Я закрыла глаза и вздохнула.

– Как же холодно… – прошептала я еле слышно. – Я полежу, только ты не уходи, пожалуйста…

Мне показалось, что при этих словах у меня шел пар изо рта. Наверное, именно так и замерзают в сугробах?

Я увидела руку Макса. В глазах все уже расплывалось, но мне не хотелось, чтобы рука растворилась во сне. Я ухватилась за нее. Она была горячей. То, что мне сейчас нужно. Я улыбнулась: какие же у него красивые и горячие руки…

– Я не уйду, – услышала я сквозь сон.

9

Расслабляющая истома во всем теле не дала сразу проснуться. Я потянулась немного и вздохнула. Приятный запах, ставший уже таким знакомым, был прямо рядом со мной. На душе так спокойно и хорошо, что хочется, чтобы этот сон не заканчивался… Сон? Я широко распахнула глаза, подняла голову и встретилась с взглядом Макса. Он улыбался одними глазами. Лицо его, как всегда, было неподвижно.

Я нахмурилась и села в кровати. Судя по свету из окна, уже было утро. Макс лежал рядом со мной на спине, закинув руки за голову. Он был в одежде, только его рубашка на груди была изрядно помята. Видимо, она служила мне ночью подушкой. Я же была закутана в плед и сверху еще укрыта теплым одеялом.

– Ты… остался? – зачем-то спросила я.

Макс наконец улыбнулся мне. Его карие глаза стали теплыми и чуть светлее обычного. Это тепло меня так уютно обволакивало, что захотелось снова лечь и прижаться к нему.

– Я же пообещал тебе, что не уйду, поэтому пришлось остаться. Ты мерзла всю ночь. Сейчас уже не холодно?

Я отрицательно качнула головой:

– Сейчас уже нет. Видишь ли, у меня слабая нервная система и этот озноб был из-за нее. Обычно после сильных стрессов я еще несколько дней мерзну и не могу уснуть без снотворного. Водку я стараюсь не использовать. Кстати, для того, чтобы я опьянела, мне не обязательно давать ее пить. Достаточно дать понюхать крышку от бутылки.