Мария Федоровна
Шрифт:
После неё должна наступить совсем другая жизнь. Оставались сомнения и страхи за будущее, но в этот момент она не имела право придавать им значения. И не придавала. До поры…
Многое менялось: облик людей, их настроения, вид улиц и городов, повседневные занятия и заботы, весь уклад жизни. Мария Федоровна оставляет дорогой Аничков, где теперь должен расположиться госпиталь, и переезжает в Елагин Дворец, удаленный от центра столицы. На два последующих года этот старый Дворец стал ее домом. Она жила тут несколько месяцев вместе с Александром в 1880 году, и вот теперь обстоятельства заставили вернуться.
Здесь 10 августа 1914 года Императрица-Мать наконец-то смогла обнять
Теперь долг всех и каждого состоял в служении победе. Это касалось и членов Императорской Фамилии: мужчины отправлялись на фронт, а женщины помогали воинам в тылу, помогали кто как мог. Сестра Царя Ольга Александровна уехала работать в госпиталь в Киев, Греческая Королева-Вдова Ольга Константиновна служила в госпитале в Петрограде, Великая княгиня Елизавета Федоровна не покладая рук заботилась о раненых в Москве. Самоотверженно и страстно важнейшему государственному делу отдалась и Императрица Александра Федоровна. Она и ее старшие Дочери, Великие княжны Ольга и Татьяна, окончили фельдшерские курсы и стали сестрами милосердия.
Мария Федоровна не осталась в стороне. Она не могла остаться. Несмотря на слабость и возрастные недуги, регулярно посещала госпитали, бывала на смотрах войск. Она считала своей святой обязанностью морально поддержать тех, кто отправлялся на поле брани и кто пострадал там, защищая праведное дело. Она ощущала себя матерью этих простых солдат, которые в тяжелый час безропотно и стойко жертвуют своими жизнями во благо родной России.
Царица не могла ими налюбоваться, когда видела их в строю; они ей были еще милей и ближе, когда видела их в госпитальных палатах. В одном из писем в конце 1914 года признавалась: «Я посещаю госпитали так часто, как только могу. Это единственное мое утешение. Все наши дорогие раненые возвышают нашу душу: какое терпение, какая скромность и какой великолепный подъем духа! Я ими любуюсь от души и хотела бы стать на колени перед каждым из них».
Горестные известия о потерях близких на полях сражений не обошли стороной и Императорскую Фамилию. При атаке на прусские позиции 29 сентября 1914 года был смертельно ранен князь Императорской крови Олег Константинович, третий сын Великого князя Константина Константиновича и Великой княгини Елизаветы Маврикиевны.
Мария Федоровна всплакнула, услыхав об этом. Самого погибшего она видела всего несколько раз, но его отца знала хорошо и понимала, как тяжела ему эта потеря. Костя такой тонкий, такой впечатлительный, и сможет ли он выдержать столь жестокий удар!
В тот раз Константин Константинович устоял, но прошло восемь месяцев, и постигло новое горе: муж его старшей дочери Татьяны князь Константин Багратион-Мухранский 19 мая 1915 года погиб в бою. Сердце Великого князя, поэта, христианина, чадолюбивого отца не выдержало: через две недели он тихо скончался в Павловске. 6 июня состоялись похороны в Великокняжеской усыпальнице Петропавловской крепости.
Мария Федоровна шла за гробом милого Кости не плача. Смерть так часто ее навещала, что она уже не роптала, зная наверняка, что такова воля Всевышнего и надо смиряться, хотя это и так тяжело.
У нее уже столько было грустно-памятных дат, и почти каждый год приносил все новые и новые: 16 января (смерть Папа), 5 марта (смерть брата Вильгельма), 12 апреля (день смерти Никса), 20 апреля (смерть сына Александра), 14 мая (смерть брата
Людей её поколения уж почти не оставалось. Верная фрейлина Александра Оболенская (1851–1943), да и князь гофмаршал Георгий Шервашидзе (1844–1918). Остальные ушли, и одиночество всё чаще и чаще посещало. Мир становился каким-то неуютным, а порой и враждебным. Она уже многое не понимала, но не потому, что не хотела, а потому, что не могла.
Большинство членов Династии относилось к ней с почтением, но новых близких отношений ни с кем не сложилось. Они совсем другие, чем те, кого помнила и знала по своим старым годам. Какие-то высокомерные, циничные, легкомысленные. К службе и долгу относятся без должного рвения, а это недопустимо, это подрывает авторитет власти. Все претендуют на какие-то особые права, на исключительное положение, а сами часто палец о палец не ударят, чтобы добиться уважения заслугой. Ведь они первые подданные Государя, должны служить примером, но мало кто об этом задумывается.
Все думали, что начавшаяся война закончится через несколько месяцев, и Рождество Русская армия будет отмечать в Берлине. В этом не сомневалась и Мария Федоровна. Она негодовала, читая о злодеяниях германских войск во Франции, в Бельгии, в Польше. В октябре 1914 года узнала, что немцы заняли и разрушили Спалу (их Спалу!). Возмущению вдовствующей Императрицы не было границ.
Несколько утешала мысль, что из дома успели эвакуировать личные предметы Царской Семьи и, слава Богу, «ни до одной памятной вещи они своими грязными руками не дотронулись». Как это отличалось от поведения русских, которые, заняв охотничий замок Вильгельма II в Восточной Пруссии, оставили всё в неприкосновенности. Марии Федоровне рассказали, что офицеры, найдя там попугая кайзера, несколько дней обучали его грубым словам, которые, как она надеялась, их «он не забудет до будущего посещения Вильгельма».
Жестокая война затягивалась, а в 1915 году наступили тяжелые испытания. Весной германцы нанесли русской армии ряд поражений и продвинулись в глубь Западной России. Неудачи сразу же оживили всех недоброжелателей и злопыхателей, и усиленно начали циркулировать слухи о «темных силах», управляющих страной, о предателях и германофилах, окопавшихся на самых высших этажах пирамиды власти. Эти разговоры и утверждения достигали ушей Вдовствующей Императрицы. Они её беспокоили и печалили. Ну, почему все недовольны, почему так много дискредитирующих верховную власть утверждений?
Петербургское (ставшее теперь петроградским) высшее общество изменило свое название, но не поменяло свой сути. Все искали причины неудач и провалов в других, но никто не винил себя, своё легкомыслие, безверие и краснобайство. Анклавом измышлений и сплетен стала Государственная Дума, где задавали тон те, кто был хорошо известен в столичных либеральных салонах, и те, кто слыл своим в кругах профессиональных врагов Трона и Династии.
Так уж получилось, что чем дальше, тем больше стирались грани между одними и другими. Общественная истерия затмевала сознание даже тем, кто, как казалось, своим происхождением, положением и судьбой обязан был твердо стоять на страже монархических устоев. Но и они не выдерживали испытания. Убеждение в том, что Россией «управляют не те и не так», становилось расхожим.