Мария Федоровна
Шрифт:
Мой новый внук Тихон нам всем принес огромное счастье. Он растет и толстеет с каждым днем и такой прелестный, удивительно любезен и спокоен. Отрадно видеть, как Ольга счастлива и наслаждается своим беби, которого она так долго ждала. Они очень уютно живут над погребом. Она и Ксения каждое утро бывают у меня, и мы пьем какао, так как мы всегда голодны. Провизию так трудно достать, особенно белый хлеб и масло. Мне их очень недостает, но иногда добрые люди мне присылают, чему я очень рада.
Князь Шервашидзе недавно приехал, что очень приятно. Он всегда в духе и забавен и так рад быть здесь, отдохнуть после Питера, где было так ужасно!
Я была очень обрадована
Понимаю, как тебе приятно прочесть Твои старые письма и дневники, хотя эти воспоминания о счастливом прошлом возбуждают глубокую грусть в душе. Я даже этого утешения не имею, так как при обыске весною всё, всё похитили, все ваши письма, всё, что я получала в Киеве, детские письма, 3 дневника и пр. и пр. До сих пор не вернули, что возмутительно, и спрашивается зачем?
Сегодня, 22 ноября, день рождения дорогого Миши, который, кажется, живет в городе. Дай Бог ему здоровья и счастья.
Погода вдруг переменилась, сильный ветер и холодно, только 3 градуса, и хотя топится, но довольно свежо в комнате, и мои руки мерзнут. Никита (сын Ксении. — А. Б.) был у дантиста К. (Кострицкий С. С. — придворный зубной врач, ездил в Тобольск лечить Царскую Семью. — А. Б.), только от него слышала о Вас немного. Радуюсь, что у бедной Алике больше не болят зубы и что он окончил со всеми свою работу. Надеюсь, что Иза Б. (Буксгевден. — А. Б.) благополучно приехала и поправилась после операции.
Пожалуйста, кланяйся им всем, то же Ил. Татищеву (Илья Леонидович, граф, сопровождал царскую семью. — А. Б.), кто с вами из людей? Надеюсь, что добрый Тетерятников поехал с тобою. У меня остались только Ящик и Поляков (казаки конвоя. — А. Б.), которыми я не могу достаточно налюбоваться, такие чудные, верные люди. Они служат у меня за столом и очень ловко подают.
6 декабря (день именин Николая Александровича. — А. Б.) все мои мысли будут с Тобой, мой милый, дорогой Ники. Шлю Тебе самые горячие пожелания. Да хранит Тебя Господь, пошлет Тебе душевное спокойствие и не даст России погибнуть.
Крепко и нежно Тебя люблю.
Христос с вами.
Горячо любящая Тебя Твоя старая Мама».
Все приближалось к концу. Лишь горстка пепла, лишь незабываемые образы былого помогли оставаться на земле. Господь давал нечеловеческие силы пережить мрачное настоящее и остаться в нежеланном будущем.
Когда до нее дошла весть о том, что Николай убит, она этому известию не поверила. Не могла поверить. И осенью 1918 года, получив письмо от своего племянника Датского Короля Христиана X, где тот выражал свои соболезнования, откликнулась ответом, в котором рассказала о своих чувствах.
«Эти вызывающие ужас слухи о моем бедном любимом Ники, слава Богу, все же неправда, так как после многих недель ужасного напряжения, противоречивых сообщений и публикаций я уверена в том, что Он и Его Семья освобождены и находятся в безопасном месте. Можешь представить себе то чувство благодарности Господу нашему, которое наполнило мое сердце. От Него самого я ничего не слышала с марта, когда Они еще были в Тобольске, потому ты можешь представить, какой кошмар
Она ловила каждое слово, любое известие, подтверждавшие желанную версию о спасении. Она им верила и с этой верой не рассталась до самой могилы.
Глава 22
Царица-изгнанница
Пребывание в Крыму представлялось Марии Федоровне ужасной, затянувшейся до бесконечности фантасмагорией. Трудности и опасности обступали со всех сторон. Но больше всего угнетало не отсутствие продуктов, дров или угля, а отрезанность от мира. Общение с близкими людьми было всегда для нее приятной повседневностью. С теми, кто не был рядом, она общалась письменно и неизменно находилась в курсе семейно-династических событий.
С весны же 1917 года все переменилось. Она не только не могла сама регулярно корреспондировать, но и практически не имела возможности получать известия извне. Весточки в Крым все-таки приходили время от времени, но с большим опозданием и главным образом с надежной оказией, которая случалась все реже и реже. Отрывочные известия она получали из Англии от своей сестры Александры и от своих датских родственников.
Информация о событиях в России тоже поступала по случаю. Она мало что знала о сыне Николае и почти ничего не знала о Михаиле. Кто-то что-то сообщал, ссылаясь на сведения каких-то сторонних лиц, но те, кто ее непосредственно окружал во время крымского заточения, сами ничего толком не знали. Нередко приходила одна и та же мысль: может быть, то и к лучшему, что они мало кого видят, так как все новые люди только и рассказывали о безумной жизни, наступившей с марта 1917 года. Подобные повествования порой действовали столь угнетающе, что возникало лишь одно желание: не быть на этой земле никогда. Но это всегда являлось лишь краткосрочным приступом меланхолии.
Жизнь дарована Господом, и этот бесценный дар Творца благочестивый человек отринуть не имел никакого права. Царица это знала. Знала она и то, что ее родственники за границей пытаются ей помочь, но сама этой помощи не просила и на нее не уповала. Она обращалась с молитвами только к Богу, и не существует ни одного указания на то, что Мария Федоровна просила кого-то из земных обитателей о спасении.
Между тем судьба Царицы серьезно заботила некоторых людей. Среди этих обеспокоенных было мало тех, кто когда-то ей поклонялся и клялся в верности. Эти почти все к концу 1917 года или были убиты, или разбежались и попрятались. В истории крушения России особо поражает один, в сущности общеизвестный, но упорно замалчиваемый факт: не было предпринято ни одной серьезной попытки спасти Николая II и его Семью, или Императрицу Марию Федоровну. Хотя еще совсем недавно их окружали толпы «верных слуг», уверявших, что «готовы пожертвовать жизнью» за них. Когда же наступил исторический час доказать на практике свою «преданность до гроба», то тут до настоящего дела и не дошло.
Потом, среди тех, кому удалось выбраться за пределы России, циркулировало много сказаний о том, как те или иные группы «верных и преданных» организовывали различные «акции по спасению», которые «в последний момент» срывались по тем или иным причинам. Все эти мифы, может быть, и убаюкивали совесть эмигрантов, но фактическую историю совсем не отражали. Выражений сочувствия и симпатий поверженные правители действительно получали немало, но эти чувства никак не преобразовывались в реальные общественные действия. Дальше каких-то конспиративных разговоров дело так и не сдвинулось.