Мария Каллас
Шрифт:
Глава 11
Лебединая песня
"Разрыву отношений с Менегини сопутствовало угасание ее вокальных возможностей или, возможно, разрыв явился причиной этого угасания. Ее жизнь с Менегини зиждилась на общих интересах, на взаимном уважении, на спартанской бережливости, на жесткой самодисциплине и суровой работе. Безрассудно дорогой вечер, устроенный в ее честь Онассисом после ее первою лондонского представления "Медеи", а также роскошное морское путешествие на "Кристине" вместе с сэром Уинстоном и леди Черчилль открыли перед ней новые перспективы и пробудили новые желания. Все это вдруг представилось ей той жизнью, к которой она подспудно всегда стремилась".
Вальтер Легге, "Божественная "
Страх перед трапецией
" A dato tutto a te "(Я
Керубини, ''Медея''
Между 5 и 10 сентября 1959 года Каллас записывала в Милане вторую пластинку оперы Понкьелли "Джоконда" о трагической судьбе одной певицы. Она пела уже не прежним необузданным, опаляющим голосом, как в записи "Cetra" 1952 года, где голос сам уже представлял собой драму, но пела с мастерством, которое является продуктом опыта и реакции на уменьшающиеся вокальные возможности. Меньшим можно достичь большего- Джон Ардойн отмечает, что она лучше контро-ровала свой голос на высоких нотах, где прежде он часто бывал неустойчив. Последнюю сторону третьей пластинки она считала - в противовес Ардойну — одной из лучших своих записей. Техасский критик так передает ее слова: "Кто хочет понять, каково мне было тогда, может это услышать".
Сразу же после записи она прилетела частным рейсом, оплаченным Онассисом, в Венецию. Начался новый круиз. На фотографиях того плавания перед нами предстает совершенно другая, веселая, раскованная и иногда кокетливо позирующая женщина. Из Афин она вылетела на концерт в Бильбао (17 сентября), на котором исполнила четыре арии: из "Дон Карлоса" "Эрнани", "Гамлета" и "Пирата", но выглядела безразличной и не сконцентрированной. Холоднее ее редко принимали, а более безликой и разочарованной критики вряд ли можно было себе представить. Назвав эти гастроли "глупым маленьким ангажементом", она вернулась в Афины и продолжила морское путешествие. "22 сентября, - пишет вдохновленный мифами Еллинек, - "Кристина" проходила по проливу между Сциллой и Харибдой, который не представлял опасности для современного Одиссея, потому что свою сирену он держал в крепких объятиях, что могли удостоверить фотографии. Но Мария Каллас объясняла это прессе иначе: "Никакого романа нет. С господином Онассисом и его женой - мы добрые друзья. Я надеюсь, вы не посягнете на нашу дружбу". Тем временем Тина Онассис находилась с двумя детьми в Нью-Йорке и была готова подать на развод.
23 сентября певица выступила с концертом в Лондоне. Программа была почти такой же, как в Бильбао, за исключением арии из "Эрнани", которую она заменила сценой сомнамбулизма из "Макбета" Верди. То, что Каллас не чувствовала себя уверенно, видно из ее просьбы: "Будьте снисходительны ко мне. Я нахожусь сейчас в весьма деликатной ситуации. Я должна зарабатывать себе на жизнь". Она была в прекрасной форме (Еллинек) и получила отзывы, по сути не содержавшие критики. Хотя ей предстоял еше один концерт 29 сентября, тем не менее она улетела в Милан, чтобы урегулировать с адвокатом бракоразводное соглашение, к тому же заболел Никола Решиньо, ее надежный, испытанный партнер, и не смог дирижировать. Вместо него концертом на лондонском телевидении, перенесенным на 3 октября, дирижировал сэр Малькольм Сарджент. В Берлине она тоже выступила только с одним концертом вместо запланированных двух. После этого она отправилась в Америку, дала один концерт из четырех арий - среди них, так же как в Берлине, была ария донны Анны "Non mi dir" из "Дон-Жуана два спектакля "Лючии ди Ламмермур" на сцене "Сивик Опера’’ была поставлена в Лондоне - там героиню исполняла Джоан Сазерленд - и привезена в Соединенные Штаты. Прежде чем Каллас выступила, о ее выступлении уже написали. Эльза Максвелл беседовала с Леонардом Бернстайном о приезде в США "столь знаменитой дивы".
Бернстайн: Что вы думаете о ней?
Максвелл: У меня нет никаких предчувствий.
Бернстайн: Но ведь вы должны иметь какую-то точку зрения.
Максвелл: Касательно моральной или музыкальной стороны?
Бернстайн: Обеих.
Не будем обсуждать мораль актрисы, лучше обратимся к морали тех, кто стоял на страже ее морали; процитируем лишь два сообщения об одном и том же вечере, состоявшемся после концерта 28 октября 1959 года в "Лоуз Мидленд Тиэтр" в Канзас-сити. В нью-йоркском "Джорнэл Америкен" можно было прочитать такие строки: "Мария Каллас вполне соответствовала своей репутации капризной девицы. Она заставила ждать губернатора штата Миссури и восемьсот почетных гостей из элиты общества Канзас-сити. Темпераментная дива оказалась слишком усталой, чтобы выпить бокал шампанского на вечере, устроенном в ее честь. Губернатор Джеймс Т. Блэйр, его супруга и супруга бургомистра Канзаса напрасно прождали великую единственную". Репортер журнала "Тайм", напротив, сообщал следующее: "После шквала аплодисментов Каллас поклонилась Гарри С. Трумену и вежливо произнесла: "Я польщена оказанной мне честью"; затем сказала благодарственные слова Канзасскому губернатору и после концерта приняла участие в вечере, на котором танцевала с присутствовавшими там миллионерами и жевала бутерброды с черной икрой".
Сразу после этого концерта началась подготовка к третьему театральному сезону
Кроме того, пока ей было трудно сконцентрироваться на вь полнении своих художественных задач. Прежней энергии было неоткуда взять - ее теперь хватало лишь на несколько представ лений или даже на короткие миги во время спектакля. Судя п всему, первое из двух представлений "Лючии" - с Джанни Раймонди и Этторе Бастьянини - едва не потерпело фиаско. Цитируемые Дэвидом А. Лоу высказывания критиков свидетельствуют о безграничном восхищении и учтивой сдержанности. "Как только она переходила на средний регистр и пела mezza voce писал Джон Розенфилд в газете "Даллас Морнинг Ньюс", -ее голос звучал превосходно. Так что с пронзительными высокими звуками приходилось мириться... В общем и целом, это была лучшая сиена безумия, какую за время ее гастролей нью-йоркской публике довелось услышать в стенах "Метрополитен". Рецензия Джорджа Сэкса из "Музыкального курьера" доказывает, что почитатель ее таланта оценивает сладостность звучания именно тех фраз, тех акцентов и нюансов, которые Каллас намеренно старалась довести до сознания публики, и что такие моменты оказались гораздо важнее тремоло в верхнем регистре. На этом представлении произошло нечто ужасное, нечто, от чего может оправиться только певец в начале карьеры. В сиене безумия Каллас попыталась взять верхнее ми бемоль. И смазала. Она была в панике. Едва опустился занавес, она воскликнула, совершенно сбитая с толку: "Но ведь я брала эту ноту, брала! Что же случилось? Просто не понимаю, что могло случиться". И чтобы доказать, что случиться ничего не могло, она пять раз подряд взяла ми бемоль третьей октавы по пути в гардеробную. Через два дня, на следующем спектакле, она была в лучшей форме, однако не рискнула взять верхнее ми бемоль. Больше она не отваживалась взбираться на трапецию. Но что такое ми бемоль - может спросить почитатель таланта певицы, любитель музыки, симпатизирующий критик наконец? Не свидетельствует ли это о фетишизации вокала, если обращают внимание только на одну фальшивую ноту? Ну что может значить один-единственный неудавшийся звук, если...
К сожалению, это лишь вопросы, одни только вопросы, которые прекрасно вписались бы в эссе "О культе красивого голоса" или "О фетишистском характере музыки и регрессе слушания", но не способствуют психическому освобожден певицы, которая, независимо от того, предписано это автором это всего лишь интерполяция, берет верхнее ми бемоль; которая вокальными трюками поразила и ошеломила публику. Бесспорно, смело взятое ми бемоль третьей октавы не представляет само по себе музыкальную ценность; однако подспудный страх испытываемый при мысли, что никогда больше не удастся завершить кабалетту коронным ми бемоль, означает для певицы поражение в битве за голос. Мария Каллас никогда не щадила свой голос, никогда не ставила его на карту и не приспосабливала, не "играла" им, как Аделина Патти, но она никогда и не была, как Патти, "законченным художником" (Верди), то есть безупречной поставщицей красивых звуков. Еше в юные годы, завершив однажды ми бемоль конец второго акта "Аиды", она, что называется, пошла ва-банк и, совершенствуя свой голос, добилась от него иного звучания, иного тембра, иных акцентов, чувственности, драматизма, что шло вразрез с разумными принципами певческого искусства: она нарушила один из постулатов пения, который гласит, что певец не должен выходить за рамки своих голосовых возможностей; она постоянно шла на риск, опьяненная успехом, снова и снова впадала в то экзальтированное состояние, которое не ведает границ. Одним словом: неудавшееся ми бемоль, в особенности на склоне певческой карьеры, значит больше, чем просто неудавшееся ми бемоль. Это не что иное, как падение при выполнении сальто-мортале.
9 ноября, вдень, когда ей предстояло петь Розину в "Севильском цирюльнике" (ее заменила Эуджения Ратти, которая во время записи "Бала-маскарада" пела партию Оскара), Мария Каллас вылетела в Италию для выяснения ряда процедур развода. Попав во время кратковременной остановки в Нью-Йорке в объятия репортеров, она дала им понять, чем привела в немалое изумление, что помирилась с Рудольфом Бингом. Однако на многочъисленные вопросы - вызвано ли это ее выступлением в “Метрополитен" или тому причиной ее связь с Онассисом она дала уклончивые, не проливающие свет на истинное положение вещей ответы.
Утром 14 ноября 1959 года она предстала перед судьей города Брешия Чезаре Андреотти, который допросил сначала Менегини и уже затем ее. После шестичасового разбирательства суд присудил певице дом в Милане, а ее мужу - виллу в Сирмионе. Она получила также все свои дорогие украшения и, что было очень важно, права на лицензии своих музыкальных записей. Менегини, который прежде требовал объявить ее виновной в разводе, удовольствовался в конце концов определением причины расторжения брака - по взаимному согласию сторон На другое утро певица вновь вылетела в Нью-Йорк, где счастливо избежала встречи с репортерами, и вскоре прибыла в Даллас как раз вдень генеральной репетиции "Медеи". Ее исполнение превзошло все ожидания. После повторного выступления 21 ноября 1959 года она вернулась в Италию.