Мария Каллас
Шрифт:
После долгих обсуждений Каллас согласилась спеть по крайней мере один спектакль, чтобы доказать английской публике которая с давних пор хранила ей верность и проявляла по отношению к ней благородство, что она отказалась выступать не из каприза. Тем не менее часть лондонской прессы довольно сердито откомментировала ее отказ. В первых трех спектаклях вместо нее пела Мэри Кольер. Мария Каллас прибыла в Лондон 3 июля. В "Дейли экспресс" можно было прочитать, что один канадский бизнесмен, проживавший в отеле "Савой" по соседству с певицей, проснулся ночью, разбуженный музыкой из "Тоски". По его высказыванию, певица была, скорее всего, в хорошей форме. 5 июля 1965 года публика, присутствовавшая на благотворительном гала-представлении, услышала голос, ведший мелодию с величайшей осторожностью. От пылкости предыдущих выступлений не осталось и следа. И тем не менее более проникновенно и выразительно, как в этом представлении, она редко когда
Вряд ли Мария Каллас думала о том, что это представление станет ее прощанием с оперной сценой. На будущее были запланированы ее выступления в Лондоне в партии Нормы и в Париже в партиях Виолетты и Медеи. Однако все эти планы рухнули, актриса словно оказалась в царстве теней. Она провела лето на Скорпиосе. Строила планы, искала новые пути продолжения карьеры и занималась этим со все большим отчаянием, так как ее отношения с Онассисом все чаше омрачались его переменчивым настроением и злобными выходками, которые мужчина может позволить себе только в случае, если он потерял уважение к женщине. "Что ты представляешь из себя? Ничего.
– очевидно, такие слова бросал он в лицо ей. "У тебя осталс только свисток в горле, да и тот уже не свистит". Порой грек так оскорбительно вел себя, что однажды Франко Дзеффирелли не выдержал и потребовал от него - правда, безрезультатно - ответа за его наглое поведение. Сандер Горлински, ее лондонский агент, тоже слышал, как Онассис кричал на певицу: "Заткнись... Ты пустое место, певичка для ночного клуба". Горлински далее рассказывал: "Я надеялся, что она схватит бутылку и бросит ему в голову. Но нет, она встала и просто вышла из комнаты. Он держал ее в ежовых рукавицах". Как стало известно от Стасинопулос, она даже не произвела на свет ребенка, о котором так страстно мечтала, - если только это официально высказанное желание не было продиктовано страхом продолжать карьеру, непременно продолжать, карьеру, над которой она была уже не властна.
Ora posso morir (''Сегодня могу умереть (ит.)'')
"Красивые женщины обречены быть несчастливыми", - пишет Теодор Адорно в своем труде "Minima moralia". И даже те, для кого условия складываются благоприятно, благодаря происхождению, богатству, таланту, - даже их словно преследует рок, и они одержимы стремлением к разрушению самих себя и любых чисто человеческих отношений. Оракул предлагает им лишь выбор разных роковых обстоятельств. Потом они платят счастьем за условия рока; они сами не могут любить — и отравляют любовь к себе самим, оставаясь с пустыми руками. Или же привилегия красоты придает им мужество и уверенность, чтобы расторгнуть этот договор о выборе. Они серьезно относятся к обещанному им счастью и не скупятся растратить его, подтверждая всеобщее мнение, согласно которому им нет необходимости даже предъявлять свою значимость".
Мария Каллас была пленницей своей карьеры и в связи с этим - мученицей вожделенного, так и не состоявшегося счастья. Ее характер и идеал женственности, в соответствии с которым она формировала свой характер и творила саму себя, были порождением мужского окружения. Оно, пишет Адорно, уверенно культивирует в женщинах способность самокорректиров-и и в искусстве ограничения проявляет самое безжалостное астерство. Подобно Свенгали , демоническому учителю пения, Серафин, Менегини и Легге вылепили из маленькой девочки с необыкновенными способностями, честолюбием, коплексом неполноценности и музыкальностью неподражаемую художественную фигуру, которой суждено было сиять в лучах мировой славы. Оборотная сторона этой карьеры, грандиозной и в то же время гротескной, довольно сомнительной — не без ее собственной вины - карьеры, заявила о себе именно в тот момент, когда певица попыталась воплотить в жизнь иной идеал женственности: быть красивой, окруженной поклонниками обожаемой женщиной. Но едва только она начала входить в новый образ, сначала модной красивой женщины, затем желанной возлюбленной, как на нее обрушились все несчастья.
О последних годах жизни Марии Каллас написано очень много книг, бесконечно много. После развода с Баттистой Ме-негини приватной жизни у нее уже не было, не осталось ничего сугубо личного, интимного. Более того, все интимное, личное превратилось, как лаконично и метко выразился Дэвид А. Лоу, в "непристойное": "Книга читается взахлеб, — комментирует он свой взгляд на книгу "По ту сторону легенды", - но после такого чтива хочется встать под душ". Не только книга Арианны Стасинопулос, но и опусы Нади Станчофф или родной сестры Каллас Джеки, вздымают тучи пыли над
Последние двенадцать лет жизни Марии Каллас - между 5 июля 1965 года, когда она в последний раз ступила на оперную сцену, и 16 сентября 1977 года, днем ее смерти в Париже - мало связаны с исполнительской деятельностью певицы. Это были двенадцать лет постоянных страшных поражений. Знаменитый режиссер Джозеф Лоузи предлагал ей сняться в картине "Бум" по Теннесси Уильямсу в роли стареющей актрисы, забытой всеми звезды, которая живет одними воспоминаниями и которую посещают лишь ангелы смерти. Но Марии Каллас не хотелось начинать карьеру киноактрисы — а она не оставляла такой мысли после предложения Карла Формена сняться в фильме "Пушки Навароне" - с роли старой актрисы.
Висконти хотел видеть ее в фильме о Пуччини в роли певицы, которая походила бы на Марию Ерица, но этот план тож рухнул. Постоянным оставалось лишь одно непостоянство певицы, но это непостоянство было вызвано не ее капризом и умыслом, а только страхом и неуверенностью. Непостоянство, которое в точности соответствовало непостоянству голоса, который, как пишет Реми, поразив небывалым по красоте звуком в тот же миг переходил почти на крик. Вплоть до 1967 года Мишель Глотц пытался заставить Каллас выступить в театре или поработать в студии звукозаписи. Все было напрасно. Висконти планировал поставить с участием Каллас в Парижской опере "Травиату" Верди; но режиссер и певица выдвинули такие требования, какие по тем временам оказались, видимо, невозможными. Она просила, как сама рассказывала в 1970 году, "от двадцати до тридцати репетиций с оркестром и хором", а поскольку этого не разрешили, то проект сорвался.
Впрочем, Каллас скрывает истинную причину этого срыва: никто из импресарио, режиссеров и дирижеров уже не рассчитывал на нее, даже если бы она и получила эти двадцать-тридцать репетиций - для постановки оперы с участием Каллас любой театр, даже в 1970 году, сделал бы невозможное возможным. Еще в 1968 году студия EMI планировала записать "Травиату", но от этого намерения пришлось отказаться, поскольку Каллас упала и сломала ребро. Однако могла ли она уже тогда, в 1968 году, петь Виолетту? После разрыва отношений с Онассисом она порывалась снова начать сценическую деятельность. Даже брала уроки у своей старой учительницы Эльвиры де Идальго, чтобы избавиться от вокальных проблем, которые вынудили ее в сорок один год покинуть сцену.
Но когда в Париже в феврале 1969 года она записывала в студии арии из опер Верди — "Сицилийская вечерня", "Корсар", "Ломбардцы" и "Атилла" под управлением Решиньо, - ей пришлось опустить ряд высоких нот, их должны были записать позднее. Впоследствии Решиньо рассказывал, что певица продвигалась вперед, как улитка, она была даже не в состоянии пропеть одну за другой несколько фраз, не говоря уже об арии. Такая работа "действовала ему на нервы", поскольку он чувствовал, что Каллас потеряла уверенность в себе. Запись одной-единственной арии превратилась в своего рода "лоскутную работу и, стало быть, практически в работу фокусника, которого нова и снова изобличают и совершенно несправедливо! Ну что ожно сказать, если приходится вырезать неудавшийся звук и менять его; что можно поделать, если неудавшаяся фраза записывается до тех пор, пока не получится "идеально". То же самое происходит и на репетициях перед выступлением, где речь идет о достижении потенциального совершенства. Но эти записи последних лет предпринимались исключительно для поддервания духа вокального и драматического таланта, и это делает честь всем участникам, потому что они не сдались и не прекрати работу.
"Если бы фильм имел успех, он означал бы новый виток в е карьере", - пишет Стасинопулос о попытке певицы выступить в роли киноактрисы и начать другую карьеру. Под руководством режиссера Пьера Паоло Пазолини она сыграла Медею, не оперную Медею Керубини, а Медею классической мифологии "в современном восприятии". Но у современников оказалось слишком мало способностей для восприятия классической мифологии или архаичного трагизма. Фильм не имел успеха, и, пожалуй, это было даже правильно, вполне в духе времени; вполне логично, что он не имел успеха, потому что совершенно не соответствовал духу времени - как не соответствовала ему художественная и политическая мораль Пазолини. Этот фильм почти без диалога, вернул Каллас к искусству мимики и жестов. Его премьера состоялась 28 января 1970 года в Парижской Опере в рамках гала-представления, на котором чествовали исключительно миф Марии Каллас. В театре присутствовал весь парижский бомонд. Но кого и за что он чествовал? Уж во всяком случае не певицу, а если и возносил хвалу актрисе, то лишь как дань памяти о певице, которая отказалась, несмотря на усиленные уговоры Лукино Висконти, сниматься в очередном фильме, словно предчувствовала, что следующий фильм положит конец мифу Каллас, разрушит его до основания.