Мария Магдалина (др. перевод)
Шрифт:
Глава седьмая
Анна понял, что не только удар его пропал даром, но что произошло нечто во сто раз худшее: Иисус, не становясь в противоречие с Писанием, своим поразительным ответом сокрушил, свел на нет суровый наказ закона, заставил оцепенеть в мгновенном параличе поднявшие камни руки, вызвал смятение в умах толпы и встревожил старейшин.
Великий в Галилее, он не стал меньше, по его мнению, в Иерусалиме; напротив, он вырос внезапно, приобрел сразу широкую популярность и стал возбуждать всеобщий интерес и любопытство.
Глаза
Это, однако, им не удавалось; каждый раз они терпели жестокое поражение – удар, направленный в самую сущность их верований.
Когда они приступили к нему с вопросом, почему он общается с самарянами и нечестивыми, Иисус ответил им:
– Не нуждаются здоровые в лекаре, а те, что болеют, – и затем стал развивать эту мысль в хватающих толпу за сердце притчах о блудном сыне, о потерянной овце, о пропавшей деньге и о ближнем – самарянине.
Когда они сокрушались, что он врачует в субботу, он спросил:
– Как мыслите: подобает в субботу добро творить или зло, сохранить человека или смерти оставить?
Не имея что ответить, они объявили, что в нем живет Вельзевул, и обвиняли его в том, что силою дьявольской возвращает он к сознанию бесноватых.
В ответ на это он в притчах и метафорах показал им, что не может дьявол изгонять дьявола.
– Никто ведь не может, – сказал он, – расхватать имущество властелина, войдя в дом его, если не свяжет сначала самого властелина. Когда властелин, вооруженный, охраняет дворец свой, имущество его находится в покое, доколе более сильный, придя, не одолеет его и не отымет всего оружия, на которое он полагался…
А потом, обращаясь к народу, он изобличал все лицемерие священнослужителей, которые в длинных одеждах с каймой видят весь смысл своего служения и под прикрытием долгих молитв поедают дома вдов. Он называл их племенем ящеров, слепыми вождями, которые обходят море и сушу, чтобы обратить хоть одного в свою веру, а когда это случится, делают его сыном геенны…
И, указывая на гробницы пророков, восклицал:
– Вы построили гробницы тем, которых отцы ваши убили, – вы дополняете меру отцов ваших. От рода вашего взыщется кровь всех пророков, которая пролита от сотворения мира, и от крови Авеля до крови Захарии, убитого между жертвенником и храмом, от вас – говорю вам – взыщется она.
На эти грозные слова у священников не находилось ответа; они вызывали такое
Из груди притесненной храмом черни вырывался глухой крик боли, тяжкий стон, исходящий словно из моря тьмы. Когда же он обращался со словами любви и всепрощения, когда восклицал:
– Придите ко мне все, трудящиеся и обремененные, и я дам упокоение рукам вашим, а душам – отдохновение! – народ колыхался, как поле ржи, слышались рыдания, из уст мужчин вырывались клики восторга, а из переполненных слезами сердец женщин слова любви, благословения матери его, чреву, которое его носило, и сосцам, которые его вскормили.
Дух соферов коробило, но они не решались поднять на него руку, опасаясь волнений толпы, которая считала его пророком. К тому же среди самих старейшин начинали пробуждаться сомнения: Иосиф Аримафейский, почтенный член совета, начал высказываться благосклоннее об Иисусе; Никодим – восхищаться.
– Все пророки громили! – заявил он однажды в заседании совета.
– Все громили, но громили в общих словах греховность мира, а этот на нас указывает пальцами, – пасмурно заметил Каиафа.
На это Никодим ответил с жаром:
– Вы обещали сокрушить его в прах, вы искушаете его, наседаете на него – и отступаете, развитые наголову. Я каждый день хожу его слушать и возвращаюсь, точно озаренный новым светом. Я дрогнул в глубине души, когда он однажды, глядя на меня, сказал: «Камень, который отвергли строители, стал камнем краеугольным…». Этот древний стих все время не выходит у меня из памяти.
Анна же, получавший точные отчеты о проповедях Иисуса, прибавил:
– И всякий, кто падет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет – сотрет того в прах – против нас направил он это пророчество. Дело, как видите, обстоит так, что или мы будем стерты, или он сокрушен в прах… Пусть продолжает говорить, пока не договорится до конца.
И старик от гнева едва был в силах перевести дух и посмотрел кругом таким грозным и непримиримым взглядом, что Иосиф затрепетал, смутился даже смелый Никодим.
В то время как совещались старейшины, простой народ продолжал восторгаться личностью учителя, в особенности же женщины, толпившиеся на путях, по Которым он ходил, стараясь прикоснуться к нему, так как испытывали при этом облегчение во всевозможных страданиях. Поднимали кверху детей, чтоб он благословил их, ловили и целовали край его плаща.
Желание увидеть Иисуса стало настолько всеобщим, что даже всякого рода неизлечимо больные, одержимые, прокаженные, изгнанные из города и жившие в пещерах, выбегали в рубищах из своих нор, чтоб видеть его хоть издалека.
А он в своей белой одежде, как архангел, расточал добрые слова, кроткие улыбки и шел, светлый, и спокойный, хотя знал, что начал борьбу не на жизнь, а на смерть с могуществом храмовников, и предвидел его конец.
В кругу его учеников тоже стали пускать корни тревожные предчувствия.