Мария Магдалина
Шрифт:
К моменту кончины Карла II в 1309 году запущенный им «механизм» по распространению его культа достиг такого совершенства, что долго еще после того, как король покинул земную обитель, успешно справлялся с поставленной некогда задачей. И примером тому — поминальные проповеди четырнадцатого столетия, в частности, проповедь Джованни Реджина да Наполи, где последний рассказывает своей аудитории о духодной связи между королем и святой; в пятнадцатом столетии любовь Карла II к Марии Магдалине стала легендой. В первой главе я уже говорила о том, что доминиканцы из церкви Святого Максимина, озабоченные созданием легенды, в которой бы равным образом превозносились королевская и божественная власть, стали около 1458 года рассказывать о том, как Карлу удалось найти в Провансе останки святой Марии Магдалины [869] . Когда он находился в заключении, к нему в видении явилась святая. Она сказала, что освободит его, но за это он должен отыскать ее останки в церкви Святого Максимина. Затем Карл II должен был построить для нее базилику, учредить новый религиозный праздник и возвести новую монашескую обитель для доминиканцев, которых она избрала в качестве хранителей ее раки. Так, спустя почти два века после того, как принц нашел мощи святой в Провансе, появилась, наконец, легенда, рассказывающая о том, как ему удалось это сделать [870] . Эта легенда стала широко известна христианскому миру благодаря Силвестро Маццолино да Приерио (ум. в 1527 г.), доминиканскому монаху итальянского происхождения, который, совершив в 1497 году паломничество в церковь Святого Максимина, включил ее в сборник своих проповедей, «Аигеа rosa», самого популярного сочинения начала шестнадцатого столетия [871] . Так почитание Карлом II своей святой заступницы стало по прошествии какого-то времени материалом для легенд.
869
Об этой легенде и времени ее создания см. В. Montagues La legende dominicaine
870
Не следует, однако, забывать, что эта легенда, сколь бы убедительной она ни казалась, не выдерживает строгой критики. По легенде Мария Магдалина явилась в видении Карлу II, когда его держали в барселонской тюрьме, то есть между 1284 и 1288 годом. Но ведь нашел он мощи святой в 1279 году.
871
Монтань в своей «Доминиканской легенде» (с. 75) считал Aurea rosa «самой ходкой книгой». Более подробный разбор сочинения Силвестро дан в конце настоящей главы.
Curiae Familiares
Будучи хранителями раки Марии Магдалины в Провансе и объектом щедрости Карла II, доминиканцы были, несомненно, заинтересованы в усилении культа святой. Придворные Карла И, тоже, возможно, имели такие же мотивы для публичной демонстрации своей любви к Марии Магдалине, хотя их поклонение было, судя по всему, неподдельным. Во времена позднего Средневековья, когда между религией и политикой существовала тесная связь, не было лучшего способа продемонстрировать свою преданность королю, как выразить свое почтение его небесной заступнице. В результате многие знатные семейства Неаполя — сторонники анжуйского дома — брали в свои покровители его святую.
Пожалуй, именно выражением приверженности Карлу II объясняется появление фресок с изображением Марии Магдалины в построенной Минутоло часовне Святых Петра и Анастасии в неаполитанском соборе [872] . Филиппо Минутоло, каноник и дьякон собора, а также его семья являлись одними из первых союзников анжуйской династии. Уже в 1271 году Филиппо упоминается в записях анжуйского дома как consilarius и familiaris. И потому неудивительно, как заметил один исследователь, что, когда место архиепископа в Неаполе освободилось, новым главой епархии был назначен этот выходец из знатного неаполитанского семейства, держащего сторону анжуйской династии. В 1288 году, когда Карл И был выпущен из тюрьмы, Филиппо занял место епископа в столичном граде. Его епископство практически совпало с перестройкой собора, начатой Карлом И примерно в 1294 году. Именно здесь, в соборе, Минутоло возвел новую семейную часовню и вытребовал право быть погребенным в ней [873] . В часовне Минутоло, в глубокой и узкой нише, прорубленной в стене, где находится вход, стоит Мария Магдалина, наготу которой закрывают длинные ниспадающие волосы, ее руки подняты к груди — жест, призывающий зрителей обратить свое внимание на прославленную гробницу Филиппо. Это был заказ, как полагает Витале, «явно не без политического умысла». Появление образа Марии Магдалины в часовне Минутоло свидетельствовало о приверженности его семьи анжуйской династии [874] .
872
Сведения, приводимые дальше, взяты мною из работы Джулианы Витале. См. Giuliana Vitale Nobilita napoletana della prima eta angioina: Elite burocratica e famiglia в L’Etat Angevin, 562–565.
873
Об убранстве данной часовни см. Bologna I pittori, 79–90, и Evelina Borea I ritrovati affreschi medievali della Cappella Minutolo nei Duomo di Napoli, Bollettino d’Arte, 4-й выпуск, 47 (1962): 11–23. Фреску с изображением Магдалины см. рис. 12. Часовня Минутоло упоминается в одном известном литературном произведении, а именно в Декамероне Боккагго, в новелле об Андреуччио из Перуджии (день второй, пятая новелла).
874
Vitale Nobilita, 564.
Выражением преданности Карлу II через почитание Марии Магдалины также объясняется и присутствие в капелле Пипино в церкви Сан-Пьетро а Маиэлла фрескового цикла тринадцатого столетия со сценами из жизни святой. «Тезкой» часовни является Джованни Пипино да Барлетта (ум. в 1316 г.), который возглавлял в 1300 году крестовый поход Карла II против арабской колонии в Лучере [875] . Разгоряченный одержанной победой, он, видимо, в благодарность за свой военный успех записался в церковные благодетели и в 1300 году основал церковь Святого Варфоломея в Лучере на том месте, где его сбросили с лошади [876] . В начале четырнадцатого столетия он, вероятно, финансировал строительство неаполитанской церкви Сан-Пьетро а Маиэлла, названной так в честь Пьетро делла Морроне, отшельника, ставшего впоследствии Папой Целестином V, которого все считали марионеткой анжуйского двора. Как и Филиппо Минутоло, Джованни Пипино демонстрировал преданность своему государю тем, что в фамильной капелле отдавал дань почтения святой заступнице Карла И. Капелла Пипино была расписана фресками со сценами из жизни Марии Магдалины [877] . Здесь изображены следующие эпизоды: ее обращение в доме Симона фарисея, noli те tangere, ее проповедь в Марселе и марсельское чудо. Показательно то, что здесь также встречается эпизод из «Золотой легенды», обычно не включаемый в изобразительные циклы о ее жизни [878] . Она посвящена чудесному воскрешению рыцаря, убитого в сражении. Иаков Ворагинский ничего не говорит о том, как погиб этот рыцарь, лишь фреска в капелле Пипино вносит в этот вопрос некоторую ясность. На ней спешенный рыцарь и его конь погибают, а затем благодаря вмешательству Марии Магдалины вновь оживают (рис. 36). Определенную роль при выборе темы для фрески сыграло, вероятно, то, что Джованни Пипино сам недавно в Лучере при схожих обстоятельствах столкнулся со смертью. Выходит, что капелла Пипино была определенной «рекомендацией» как его земному покровителю, Карлу И, так и небесной заступнице, Марии Магдалине.
875
Болонья считает, что заказчиком часовни является Джованни Пипино, граф Альтамура, господин Бари и гофмейстер Роберта Мудрого (сына Карла II), I pittori, с. 313–314. Впрочем, не все разделяют данную точку зрения; например, я не согласна с ней по причинам, изложенным ниже. Каролина Брузелиус полагает, что церковь Сан-Пьетро а Маиэлла была возведена по приказу Карла II, и приводит доводы, не оставляющие от предположения Болоньи камня на камне. См. Charles I, Charles II, 101.
876
Puglia (TCI) (Milan: A. Garzanti, 1978; 4-й выпуск), 240–241.
877
Об убранстве данной церкви см. Bologna I pittori, 313–317.
878
Он изображен только в «Leggendario Ungherese» (рис. 35) и, вероятно, в цикле в Понтресине. Последний, впрочем, так поврежден, что точно определить тему фрески не представляется невозможным.
Другим примером лояльности к Карлу И, выраженному через поклонения его святой покровительнице, является капелла Бранкаччи [879] . Мы уже обращали свое внимание на то, что в 1308 году Карл II произвел платеж Пьетро Каваллини, работавшему в то время в церкви Сан-Доменико Маджоре, в той, которую молодой принц пытался в 1283 году вновь освятить, сделав ее покровительницей Марию Магдалину. В той же церкви Каваллини расписывал семейную капеллу Бранкаччи, покровителем которой являлся кардинал Ландольфо Бранкаччи (ум. в 1312 г.), еще один сторонник короля. В 1294 году Папа Целестин V назначил его кардиналом Сант-Анджело. Не было большой тайной то обстоятельство, что на большинство сделанных понтификом назначений оказывал влияние Карл II. Дальнейшее повышение по службе Бранкаччи было связано с интересами анжуйского дома, и в 1295 году Папа Бонифаций VIII назначил его папским легатом в неаполитанском королевстве [880] . Ландольфо Бранкаччи, желая засвидетельствовать королю свое почтение, велел изобразить три сцены из жизни Марии Магдалины в семейной капелле Святого Андрея, при этом расходы взял на себя не кто иной, как Карл II [881] .
879
См. Vitale Nobilita, 565.
880
О Ландольфо см. I. Walter «Brancaccio, Landolfo» в DBI13 (1971), 784—85. В 1299 году он был вновь назначен папским легатом в Regno, обязанность, которую он делил не с кем иным, как Джерардо Бианчи.
881
Сохранились две сцены. Это noli те tangere и Магдалина-пустынница (рис. 19). Утраченная сцена — это, судя по месту ее, обращение Марии Магдалины в доме Симона фарисея.
Финальный акт пропитанного политикой благочестия со стороны неаполитанский знати был исполнен в 1309 году, в год смерти Карла И. Рыцарь Маттео Караччио основал церковь Святой Марии Магдалины близ Триперголе, в районе Поццуоли, прямо за стенами Неаполя [882] . Показательно то, что в том же районе между 1300
882
Camera Annali, vol.2, 173.
883
О больнице, упомянутой в завещании Карла II, см. ibid., 177.
Обсуждение того, что я называю политическим благочестием, в основном затрагивает только Неаполь, столицу анжуйского королевства. Однако это понятие помогает также осмыслить некоторые акты почитания Марии Магдалины и в центральной Италии. Джулиан Гарднер недавно высказал предположение, что алтарь Марии Магдалины, освященный в 1297 году в римской базилике Святого Иоанна Латеранского, является не чем иным, как свидетельством крепости уз, связывавших анжуйскую династию и папский престол в конце тринадцатого столетия [884] . А освящен алтарь был не кем иным, как Джерардо Бианчи Пармским (ум. в 1302 г.), папским легатом в Неаполе и королевским советником при анжуйском дворе [885] . (Не забывайте, что Бианчи так высоко ценили в Regno, что в период междуцарствия, до коронации Карла II, он исполнял должность вице-регента королевства.) Заслуживает внимания надпись-посвящение на алтаре, ибо она является свидетельством тесных отношений между папским престолом и анжуйским домом. Она гласит следующее:
884
Julian Gardner Seated Kings, Sea-Faring Saints and Heraldy: Some Themes in Angevin Iconography в L’Etat Angevin, 115–126.
885
О Джерардо см. Peter Herde Bianchi, Gerardo в DBI 10 (19168), 96-101.
Во имя Бога аминь. В год 1297 алтарь капитула был освящен по повелению Бонифация VIII, господина Джерардо Бианчи, епископа Сабины, в знак почитания Христа и блаженной Марии Магдалины. Тело святой, кроме головы и руки, похоронено в алтаре вместе с мощами многих других святых [886] .
Не надо забывать, что к 1293 году по приказу Карла II голова и рука Марии Магдалины были помещены в изготовленные по повелению короля ковчеги, хранящиеся в церкви Святого Максимина. Также следует помнить и о том, что в апреле 1295 года, в годовщину переноса останков святой, Папа Брнифаций подтвердил подлинность ее мощей, находящихся в церкви Святого Максимина. Бонифаций VIII и Бианчи, близкие друзья Карла II, несомненно, помнили о хранящихся в Провансе мощах, когда составляли приведенную выше надпись. В последнем предложении сказано, что в новом алтаре нет головы и руки Магдалины, что, по-моему, является косвенным указанием на то, что они хранятся в другом месте, то есть в уже широко известной к тому времени церкви Святого Максимина. Латеранский алтарь, следовательно, является как памятником святой от Джерардо, Бианчи Пармского, так и свидетельством о годах, проведенных на службе при анжуйском дворе. После своей кончины в 1302 году этот доминиканский кардинал был погребен перед алтарем Марии Магдалины. Мы можем предположить, что Карл II, который во время похорон нес покров для гроба, хотя и горевал, несомненно, из-за смерти доверенного советника, тем не менее был, вероятно, доволен тем, что отныне почитание Марии Магдалины приобретает в базилике Святого Иоанна Латеранского, самой известной в Риме тринадцатого столетия, официальный характер. Любовь Карла II к святой начала распространяться и за пределы Regno.
886
Латинский вариант надписи см. Saxer Le culte, 215n. Сакcep замечает, что алтарь Бианчи — это подновленный алтарь той же святой, освященный при Папе Гонории III. Он утверждает, что хранившиеся в нем реликвии были привезены в качестве военной добычи из Крестового похода 1204 года.
Также не исключено, что именно почитание Карлом II Марии Магдалины оказало свое влияние на заказчиков часовни Марии Магдалины в Ассизи, построенной примерно в 1312 году. Не следует забывать, что ее покровителем являлся Теобальдо Понтано, францисканский епископ Ассизи, которой до этого служил при Карле II в Regno сначала епископом Кастелламаре ди Стабиа, а затем в Террачине. В 1296 году Папа Бонифаций VIII назначил его епископом Ассизи [887] . Если учесть великолепие изображений Марии Магдалины в часовне, не остается никакого сомнения в том, что епископ искренне почитал эту святую (рис. 13). Впрочем, истоки такого поклонения неясны. Не исключено, что любовь Карла II к святой породила либо усилила почтительное чувство у Понтано к Марии Магдалине: или, с другой стороны, любовь Карла II к святой, выражавшаяся преимущественно щедрыми дарами доминиканскому ордену, вызвала у францисканского епископа определенное чувство белой зависти. Возможно, часовня Мария Магдалины, возведенная по заказу Понтано в францисканском духовном центре, является на самом деле ответом на попытки доминиканского ордена сделать себя проводником ее культа. Воздвигая часовню Магдалины в Ассизи, епископ указывал на свои Союзнические отношения с анжуйской династией и одновременно заявлял о правах францисканцев на святую. В любом случае возможно, что эта часовня, по выражению одного ведущего историка искусств, являлась «выдающимся примером пропаганды того, что с того времени стало анжуйским культом» [888] .
887
О Теобальдо и фресках с его изображением см. гл. 10. Лоррейн Шварц обратил внимание на странный символ в часовне, вероятно, указывающий на связь с анжуйской династией. На фреске «Прибытие в Марсель» изображена «странная фигурка, состоящая из башенки с амбразурой, окруженной двумя флагами, на каждом из которых виден символ коммуны Ассизи. Под башенкой висят две перевернутые короны». По мнению Шварца, одна из перевернутых корон напоминает об отречении святого Луи Тулузского, сына Карла II, отказавшегося от престола ради того, чтобы стать францисканским монахом. Луи умер в 1297 году, его тело было перемещено во францисканскую церковь в Марселе, и в тот же год Ассизи заключил договор о союзе с Неаполем. Если принять во внимание все эти совпадения, то не исключено, что странный символ, изображенный на фреске «Прибытие в Марсель», служит епископу Понтано для того, чтобы указать на свои союзнические отношения с Анжуйской династией. См. Schwarts The Fresco Decoration, 193–198. Следует также учесть и то, что роспись часовни и процесс канонизации Луи почти совпадают. О причастности Анжуйской династии к канонизации Луи см. гл.1, прим.123.
888
Gardner Seated Kings, 123.
Несмотря на то что «анжуйский культ» процветал среди familiares Карла II в Неаполе и к концу тринадцатого столетия стал проникать за границы Regno, особенно в гвельфс-кие цитадели Умбрии и Тосканы, он никогда не имел под собой твердой почвы в беспокойном мире тех, кто обитал вне рафинированной атмосферы круга придворной знати. Хотя Карл II старался называть многочисленные религиозные учреждения по всему mezzogiomo в честь своей святой покровительницы, показательным, несомненно, является то, что в ряде случаев эти названия так и не закрепились за ними. В Неаполе жители не восприняли нового названия церкви Святого Доминика и по-прежнему называли и называют ее до сих пор церковью Святого Доминика [889] . Также в Неаполе церковь Святого Августина так и осталась церковью Сант-Агостино алла Зекка, несмотря на попытку Карла II переименовать ее. Не удалось ему это и в Абруццо: церкви Святого Франческа в Сульмоне и святого Доминика в л’Акуиле, по-видимому, недолго носили имя Марии Магдалины. В отличие от Тосканы, где к четырнадцатому столетию ее имя, как мы видели, стало одним из четырех самых распространенных женских имен святых, оно, судя по всему, в Неаполитанском королевстве такого признания не имело [890] . Возможно, это обстоятельство свидетельствовало о сопротивлении народа непопулярной династии. Знатные семейства Неаполя имели вескую причину почитать святую анжуйского дома. Их поклонение святой доказывало их лояльность по отношению к новым правителям mezzogiorno, и они, как правило, получали щедрую награду за свои старания. Простому люду Regno, обозленному налоговой политикой и ненавидящему новых французских господ, мало что перепадало. И поэтому в них не было ни капли почтения к новому культу. Начиная с Сицилийской вечерни они сопротивлялись иностранному владычеству французов. По сути своей, как мне кажется, безразличное отношение народа к культу Марии Магдалины являлось одной из сторон сопротивления или, лучше сказать, откровенным вызовом власти анжуйской династии на юге Италии.
889
Вот описание этой церкви, сделанное в восемнадцатом столетии: «Benche detto serenissimo Re facesse intitolare la detta chiesa col nome di S. Maria Magdalena, questo titolo регт non lo ritenne, ma perserverr sempre col nome di Chiesa di S. Domenico, stante l’uso gia fatto antecedentemente di chiamarla cosm». ASN, Mon. Sopp. San Domenico Maggiore, fasc. 25, f. 8.
890
Так, например, имя Магдалина не встречается в списке умерших монахинь обители Святой Патриции в Неаполе. См. Anna Maria Facchiano Monasteri femminili e nobilita tra medioevo ed eta moderna: Il necrologio di S. Patrizia, sec. XII–XVI (Salerno: Ed. Studi Storici meridionali, 1992); ср. списки из Тосканы и Умбрии, гл. 10, прим. 836–839.