Марка из Анголы
Шрифт:
Кириллу тогда казалось, что он никогда не простит этого отцу. А вот теперь...
— Ликвидирую твой самоотвод! — негромко сказал отец, увидев Кирилла, и укоризненно посмотрел на лежащие рядом колышки.
А весна уже совсем вступила в свои права. Журчащие ручейки пропали, оставив чистыми землю и тротуары. Почки на деревьях распустились, и даже кое-где появилась прозрачная травка. И совсем пошла на убыль лужа у «Звездного».
РОДНЫЕ
В
«Подумаешь, какая воспитательница выискалась! У нас в интернате много таких!»
И Славка верно угадал. Люся действительно была школьницей. Она училась в десятом классе, а в свободное время работала в детской комнате отделения милиции.
Молчал Славка недолго.
— Елку срубил в парке. Хотел продать,— откровенно признался он.— А из интерната сбежал.
— История!..— протянула Люся, когда он закончил свой невеселый рассказ.— Что же теперь делать будем?
— Только матери не говорите,— тихо попросил он.
На другой день в интернате Славку к директору не вызывали. Но ребята из шестого «А», узнав откуда-то, что вчера вечером Славку в интернат привела какая-то девушка, спросили:
— Кто это?
— Сестра,— соврал Славка.
— У-у!.. Значит, вы родные...
Этот день для него тянулся мучительно долго. А когда на улице совсем стемнело и зажглись фонари, в интернат пришла Люся.
— Славка,— позвали его,— к тебе сестра!
— Здравствуй,— сказал он и неуклюже протянул руку.
— Ну что, уроки выучил? — спросила Люся.
Она тоже испытывала какую-то неловкость. То ли от своего серьезного тона, то ли от нарочитости вопроса, который показался ей неуместным.
— Выучил!
Он и вправду сегодня впервые за последнее время по-настоящему, на совесть вызубрил уроки.
— Ну, если так, то пошли погуляем...
В этот вечер они говорили обо всем: и о спорте, и о кино, и об интернате. Славка даже похвастался, что умеет рисовать, и в следующий раз обещал показать свои рисунки.
Но рисунков у него было немного, и он два дня усиленно рисовал. Потом, когда она снова пришла в интернат, Славка с гордостью показал целый альбом своих работ.
— У тебя хорошо получается,— похвалила она.— Но нужно больше рисовать с натуры. Попытайся изображать на бумаге все, что видишь.
Ходили потом они и в кино, и в театр, и на каток.
Люся часто приезжала к Славке в интернат, а один раз, в субботу, засидевшись в ожидании его матери, сказала:
— Слава, мама твоя, наверное, сегодня уже не придет...
— Не придет,— согласился мальчик.— В ту субботу она тоже не приезжала.
— Не огорчайся. Хочешь, поедем ко мне? Я тебя познакомлю со своей мамой. Побудешь у нас, а потом я тебя провожу до интерната.
Славка
Однажды в Люсиной квартире раздался звонок. Она открыла дверь. На пороге стояла немолодая женщина в ярком пальто с блестящими пуговицами. Пережженные перекисью водорода волосы выбивались из-под малинового платка.
— Видите ли,— произнесла незнакомка,— я мать Славика...
— Здравствуйте, здравствуйте, проходите, пожалуйста...— всполошилась Люся.
— Нет, проходить я не буду и задерживать тебя тоже. Я пришла попросить тебя: оставь ты моего Славика...
— Почему? — непонимающе спросила ее Люся.
— Почему?..— переспросила гостья и, посмотрев на свою юную собеседницу, добавила: —Какая ты воспитательница! Ты же еще жизни сама не знаешь. Чему ты можешь научить его? Тебе сколько лет? Двадцать? Двадцать пять?
Люсю удивил этот вопрос — ей не было еще и восемнадцати, и двадцать, двадцать пять лет, о которых упомянула Славкина мама, ей казались очень далекими.
А женщина, почувствовав, что разговор с Люсей, к которому она готовилась, не сможет иметь никакой убедительности, перешла на мягкий тон:
— Вот у тебя есть мама и папа, а у него только я, мать. И он должен знать только меня! Прости! Уж какая я есть, но я мать, и он должен быть только со мной. Не отбивай его от меня...
— Да что вы!..— попыталась возразить Люся, но, увидев слезы в глазах женщины, сказала: — Хорошо... Я больше не буду с ним видеться.
— Спасибо тебе.
И она, какая-то сгорбленная, что так не вязалось с ее яркой внешностью, направилась к лифту.
...Из интерната Люсе позвонили не сразу. Сначала пришла из детской комнаты Ольга Николаевна, спрашивала, что случилось и почему Люся перестала бывать у Славика, ведь так все шло хорошо.
Но она ничего не сказала.
Молчала она и на заседании комитета комсомола, который обсуждал вопрос о невыполнении поручения комсомолкой Никифоровой.
— Ты же предала парня!
— Бросила его в самую трудную минуту! — раздавались возмущенные голоса.
— Ведь это не в игрушки играть,— говорил секретарь.— Перевоспитание подростков — дело серьезное, кропотливое. Вот, сразу не получилось, так и руки опустила, перестала даже к нему ходить. Не ожидали мы такого от тебя.
Комитет принял решение объявить Никифоровой строгий выговор.
Она не оправдывалась и не протестовала.
— Зайди ко мне на перемене,— сказал ей как-то директор школы.
Она пришла.
— Тут тебе все из интерната звонят.
— Из какого интерната? — переспросила она.