Марка страны Гонделупы
Шрифт:
– Так ты его знаешь?
– Мы же вместе покупали!
– Почему же ты раньше молчал?
– Так вы меня про чай не спрашивали.
– А про что я тебя спрашивала? Про белую козу?
– А зачем вам Кирилка?
– вдруг насторожился Вовка.
– Что он вам дался?
Продавщица всплеснула руками:
– Опять не понимает! Я ж тебе объясняю: пусть приходит за сдачей. Он оставил у меня четыре рубля восемьдесят пять копеек. Теперь понял?
– Понял, понял!
– "Понял, понял", а ни с места! Беги и скажи ему, пусть приходит за сдачей. Ну,
– Тетечка!
– взмолился Вовка.
– Пустите меня! Вы опять уцепили... Я двинуться не могу.
Толстая продавщица окончательно возмутилась:
– Кто тебя уцепил? Беги! Кто тебя держит? Беги...
И Вовка побежал. Но теперь он бежал уже не домой, а прямо к Кирилке.
Так вот почему Кирилка был сам не свой на уроке арифметики! Вот почему даже не мог сказать, сколько будет четырежды два. Теперь понятно. Что и говорить: четыре рубля - деньги немалые. Небось и попало же ему за них! А все эта марка из пиратской страны... Как ее там?
Вовка несся как вихрь. В один миг он был возле заводского общежития, пробежал длинный коридор и толкнул крайнюю дверь той комнаты, где жили Кирилкины родные. С разбегу он оказался на самой середке комнаты, возле обеденного стола, за которым сидела Кирилкина тетка, тощая, длинноносая, с растрепанным пучком на затылке, Кирилкин веснушчатый дядя и Кирилкин двоюродный братик Генечка.
И еще за столом сидел какой-то совершенно незнакомый человек в меховых сапогах. Вовка с первого взгляда заметил их. Это были просто удивительные сапоги, чуть ли не до самого живота, да еще привязанные к поясу узкими ремешками. Таких сапог Вовка сроду не видывал.
– А где Кирилка?
– тяжело дыша, спросил он, обводя глазами сидевших за столом, среди которых Кирилки не было.
– Где ему быть!
– ворчливо ответила Кирилкина тетка.
– В школе...
– Нет его в школе, - сказал Вовка, - я сам из школы.
– Я же говорила: целый день гоняет, - принялась объяснять незнакомцу в меховых сапогах Кирилкина тетка.
– Вчера, например, послала его в гастроном за чаем, а он...
"Вот ябеда!" - подумал про себя Вова. Вслух же проговорил, сердито сверкнув глазами:
– Нигде он не гоняет... Он не такой, чтобы гонять. Просто у меня сидит. Я ведь после школы еще не был дома. Вы ему скажите, что сдача цела, пусть не боится...
– Какая еще сдача?
– взвизгнула Кирилкина тетка и вскочила со стула. Она чуть не уронила своего сына Генечку, который сидел у нее на коленях.
– Да та, что он вчера в гастрономе забыл, когда чай покупал... Сейчас я найду Кирилку, он может быть и у Пети, - сказал Вовка и направился к выходу.
– Мы вместе пойдем его искать, - вдруг сказал незнакомец, сидевший за столом и до сих пор не проронивший ни слова. И, как был, прямо в свитере, он вышел вместе с Вовкой на улицу. Только на голову нахлобучил меховую шапку с длинными, до пояса, тоже меховыми ушами.
Глава двадцать четвертая
Так где же он?
Чайник кипел чуть ли не целый час, сердито выбрасывая из носика белые облачка пара. Фыркал, пыхтел, булькал, стараясь изо всех сил напомнить
Но Петя и мама ничего не слыхали. Они были слишком расстроены, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как кипящий чайник.
Они все еще стояли в прихожей. Петя - как пришел из школы, в шубе и с портфелем, а мама - в своем кухонном переднике и с мокрым полотенцем через плечо.
– Но как ты мог? Как ты мог?
– в который раз повторяла мама.
– Я все понимаю... Но как ты мог так сказать Клавдии Сергеевне?
Петя плакал. Растирая слезы то маминым фартуком, то рукавом своей шубы, то кухонным полотенцем - всем, что попадало под руку, он всхлипывал:
– Сам не знаю... Не знаю сам...
Он уже рассказал маме об всем: как он на катке поссорился с мальчиками; как Вова с Кирилкой все шептались, а с ним не хотели дружить; и как ему из-за этого стало обидно, хотя, может, он сам еще больше виноват; и как на большой перемене он подошел к Леве Михайлову поговорить о той самой марке из пиратской страны Гонделупы, а Лева его прогнал, обозвал простофилей, да еще накричал на него. Ему после этого стало так обидно, что он даже заплакал. А потом Кирилка стоял у доски как пень. И что на него тоже нашло, на Кирилку? Ведь он же хорошо знает таблицу умножения на четыре. И вот ему, Пете, от всего этого стало так плохо, так стыдно, потому что он взялся ему помогать, чтобы Кирилка хорошо учился.
А уж потом все пошло кувырком... И теперь, как ему быть с Клавдией Сергеевной? И с Кирилкой? И с Вовой? И что будут говорить о нем в классе?
– Не знаю, что мне делать!
– всхлипнул Петя, вытирая последние слезы все тем же маминым передником.
Мама пристально посмотрела на него:
– Неужели не знаешь?
– Думаешь, надо перед всем классом?
– спросил он и представил себе строгие глаза Клавдии Сергеевны, когда он будет просить у нее прощения. "Нет, нет, нет...
– скажет она ему, - таких мальчиков я учить не намерена..."
И, может, сегодня он сидел последний раз на своей парте рядом с Кирилкой? И, может, сегодня Клавдия Сергеевна последний раз похвалила его и поставила в классный журнал пятерку? Неужели он никогда больше не увидит школы?
– Пойдем вместе, - просит Петя и робко глядит на маму.
– Ты и я.
– Ты разве трусишь, Петя?
– спрашивает мама.
Петя обижается:
– Нет, я не трус. А если она меня не простит?
– Простит. И я тебе совсем не нужна, чтобы поговорить с Клавдией Сергеевной.
– Она сказала, пусть придет папа или ты... Разве вы не пойдете? Или у папы нет времени?
– Папа очень занят, это правда. Но раз его вызывают в школу, время у него всегда найдется. А теперь беги поскорей к Кирилке.
– К Кирилке? Зачем к Кирилке?
– Ох, Петя, до чего ты глупый! Зови его скорее к нам. Скажи, что мы его очень хотим видеть. Скажи, что вместе будем делать завтрашние уроки...
– А может, он не захочет?
– Захочет.
– Только я раньше поем.