Марка страны Гонделупы
Шрифт:
– Ой, ой!
– пискнул Кирилка и открыл глаза. Над ним стояла все та же румянощекая уборщица и дергала его за плечо. При этом она кричала:
– Нет, вы только смотрите, что делается! Опять он здесь! Залез в детский вагон и спит в свое удовольствие! Теперь ты у меня увидишь...
Тут Кирилка залился горючими слезами:
– Тетечка, мы ничего здесь не трогаем. Мы только хотим на Север...
– На Север?
– вскричала уборщица.
– Сейчас я покажу тебе такой Север, что ты своих не узнаешь!
И вот тогда-то Тяпка
Он вылетел из-под лавки, зарычал, как лев, и вцепился зубами в веник уборщицы.
Сначала уборщица словно бы испугалась и даже чуточку попятилась. Но тут же выхватила веник из Тяпкиных зубов и как следует огрела им щенка.
– Ишь ты!
– с изумлением проговорила она, разглядывая собачонку. Ишь ты какой зверюга...
И уже не обращая внимания на уверения Кирилки, что Тяпочка очень смирный песик, она выбежала на площадку и крикнула тому, кто находился снаружи:
– Степа, Степочка, зайдите в детский вагон! Очень вас прошу...
Кирилка помертвел от страха, а Тяпка сразу как-то весь обмяк и уполз обратно под лавку.
– Сюда, Степочка, сюда, вот они!
– ласково пропела уборщица, широко распахивая дверь и пропуская кого-то вперед.
И когда на пороге появился огромный белокурый Степочка, ростом два метра без восьми сантиметров, настоящий Гулливер в милицейской форме, Кирилка и Тяпа поняли, что на Север им не попасть ни под каким видом.
– Что у вас тут, Варя?
– спросил милиционер, разглядывая с высоты своего огромного роста маленького Кирилку.
– Да вот, эта самая мелюзга собралась чуть ли не на Север, - развела руками Варя.
– Сначала залез в один вагон, я его выставила. Теперь вот сюда. И собака тоже...
– Понятно!
– прогудел милиционер и велел Кирилке сейчас же идти вместе с ним.
Все четверо - уборщица Варя, милиционер, Кирилка и Тяпа - вышли на вагонную площадку.
Затем несчастный Тяпа, получив хороший пинок, скатился вниз со всех ступенек и умчался неизвестно куда, горько сетуя на свою судьбу. У Кирилки сердце готово было разорваться на части от его жалобного визга.
Но что он мог сделать? Он покорно поплелся за милиционером в детскую комнату, где так бесславно должно было закончиться его северное путешествие.
В детской комнате никого не было. На большом письменном столе стояли телефоны, возле окна скамейка со спинкой, а из окна видна была станционная платформа и большие вокзальные часы.
– Тут посиди, - сказал милиционер и показал Кирилке на скамейку возле окна.
Кирилка сел, уныло опустив плечики. И пока он так сидел, глубоко подавленный и понурый, милиционер соединился по телефону с городской милицией и там узнал, что уже более часа ищут мальчика лет восьми, с большим коричневым портфелем, по имени Кирилка. И если мальчик, который снят с поезда, похож на того, которого ищут, пусть он посидит в детской комнате, пока за ним приедут родные.
– Пусть едут!
–
– Все соответствует: и портфель у него коричневый, и лет ему не более восьми, а как зовут его, сейчас выясним... Тебя как звать-то?
– проговорил милиционер, вместе с телефонной трубкой повернувшись к Кирилке.
Но скамейка, на которой только что сидел мальчик, была пуста.
Кирилка исчез.
Глава двадцать шестая
Владимир Чернопятко произносит речь
Вовка изо всех сил торопился в школу. Как плохо получилось... Может, все уже собрались в пионерской комнате, и только его одного нет. Может, все давно кричат: "Давайте начинать! Давайте начинать!" А пионервожатая Зина говорит: "Нельзя".
Конечно, нельзя, раз нет самых главных - Кирилки и его, Вовки.
А около председательского места два пустых стула. Приготовлены специально для них, для Вовки и для Кирилки. Кто-нибудь, может, и не прочь усесться на эти стулья, но пионервожатая Зина не позволяет. Говорит: "Нет, нет, эти места не для вас!"
Но как плохо, что нет Кирилки! Куда он мог деться?
Разумеется, он и без Кирилки не пропадет. Справится! Не маленький. Если надо, и речь скажет - встанет, протянет вперед руку, как на том плакате, который висит в коридоре на первом этаже, и начнет: "Передаю вам пламенный привет".
Интересно, а на столе во время заседания будет красная скатерть или какая-нибудь другая?
Лева-то Михайлов, наверно, уже там. Сидит и дрожит от страха. Так ему и надо! Думает только об одном: "Пусть они не приходят! Пусть они не приходят!"
Кирилка еще неизвестно будет или нет, а вот он, Вовка, обязательно будет. И Левка узнает, как обманные марки за настоящие выдавать. Вова и без Кирилки выведет Леву на чистую воду. Еще как выведет!
При этой мысли Вовка так возгордился, так напыжился, что стал не похож на самого себя.
Если бы у индюков были такие же черные блестящие глаза, как у Владимира Чернопятко, и если бы у индюков были такие же румяные наливные щеки, как у Владимира Чернопятко, и, наконец, если бы нос, круглый и розовый, точь-в-точь молодая картофелина, у индюков был такой же, как у Владимира Чернопятко, можно было бы смело сказать, что через порог школы переступил чванливый и надутый индюшонок, а вовсе не Владимир Чернопятко. И первый, кого встретил этот краснощекий индюшонок, был не кто иной, как сама пионервожатая Зина.
"Меня ищет!" - мелькнула у Вовки самодовольная мысль, и он весь расплылся улыбкой.
Однако пионервожатая на него и не глянула.
Она круто повернулась, так что концы ее красного пионерского галстука и обе косы разлетелись в разные стороны, и побежала по коридору к лестнице.
"Не видела", - подумал Вовка и, быстро раздевшись, помчался следом.
Зина побежала вверх по лестнице, и Вовка полетел за Зиной. Зина стала перепрыгивать через две ступеньки. Вовка делал то же самое.