Маркиза де Ганж
Шрифт:
— Конечно, мы все сделали вид, что поверили рассказу Эфразии, — как бы между прочим заметил однажды Теодор в разговоре с г-жой де Шатоблан, — но, сами понимаете, трудно поверить, что ваша дочь могла незапятнанной выйти из рук Дешана. Мне очень хочется верить, что она ни в чем не виновата, но ведь, пригрозив женщине пистолетом, разбойник может сделать с ней все, что захочет. Да и в ее отношениях с Вильфраншем тоже, по-моему, не все чисто: если бы она не одобряла его ухаживаний, их отношения не были бы столь близкими. Понаблюдайте за ними обоими, и вы увидите, ошибаюсь я или нет.
— Я не могу поверить в истинность ваших слов, сударь, — ответила г-жа де Шатоблан.—
тихая сельская жизнь. Но, как вам известно, даже при дворе, где столько поводов забыть о добронравии, она не воспользовалась ни одним.
— Тогда как объяснить историю с разбойником?
— Моя дочь жива, и это уже отметает любое обвинение. У нее был выбор: смерть или бесчестье; она жива, значит, невиновна.
— Напротив, значит, она виновна, — возразил аббат.
— Нет, сударь, ни в коей мере. Если бы ее вынудили поступиться принципами морали, она сама бы прервала нить своей жизни.
— Пусть будет по-вашему! Тогда, сударыня, предоставляю вам свободу самим выяснять, что произошло дальше. Но поверьте, ее приключение в Бокэре, загадочное заточение в монастырь по приказу епископа Монпелье, скорое возвращение Вильфранша — все это, повторяю вам, вызывает самые серьезные подозрения относительно благонравия вашей дочери, не говоря уж о раскаянии, которое постоянно гложет ее. А так как каждый новый упрек погружает моего брата в великую печаль, то я прошу вас сохранить нашу беседу в тайне. Дальнейшие события покажут, кто из нас стал жертвой: вы — вашего легковерия или я — моей подозрительности.
— Сударь, мне понятны причины, по которым вы умалчиваете о своих подозрениях, они, в отличие от ваших подозрений, обоснованны; тем не менее ничто не дает мне повода с такой же легкостью усматривать злой умысел в поведении дочери... я ни на секунду не усомнилась в правдивости ее рассказа, ни на секунду у меня не возникло повода для беспокойства. Чтобы за-
ставить меня утратить уважение и любовь, кои я всегда питала к дочери, мне нужны явные и очевидные доказательства.
И все же первый шаг в дело внесения раздора между матерью и дочерью был сделан. Понимая, что в его интересах сохранять хорошие отношения с г-жой де Шатоблан, абфат продолжал рассыпаться перед ней в любезностях и более к сей щекотливой теме не возвращался.
Не сказав никому о своем разговоре с Теодором, через две недели г-жа де Шатоблан покинула замок. К счастью для одной стороны и к несчастью для другой, за это время Вильфранш не сделал ни одного шага, подтверждающего подозрения, которые аббат столь усердно пытался посеять в душе матери Эфразии.
В это время из Ниццы пришло письмо от шевалье де Ганжа, где тот, сообщив, что воинские обязанности пока удерживают его вдали от дома, выражал надежду, что в недалеком будущем он сможет увидеть родных и наконец познакомиться с невесткой, о которой кругом говорят только хорошее. Это желание побуждает его как можно скорее завершить дела, дабы не откладывать удовольствие знакомства да неопределенно долгий срок.
Как видите, настало время познакомить вас с новым персонажем нашей истории, тем более что в дальнейшем ему предстоит сыграть в ней весьма важную роль. Шевалье де Ганж был младшим в семье. Ловко скрывавщий
Убедившись, как опасны и коварны враги, окружившие нашу нежнейшую, благочестивейшую и добродетельнейшую героиню, читатель, без сомнения, содрогнется. Но не будем торопить события: прежде чем история наша подойдет к концу, нам еще надо многое вам рассказать.
Ежегодно накануне того дня, когда Церковь велит нам поминать усопших, этого грустного и торжественного праздника, ведущего происхождение свое из незапамятных времен, когда люди чувствительные начали ощущать, сколь многим они обязаны тем, кто уже завершил свой земной путь, каждый, кто соблюдает сей день, непременно проникается самой трогательной набожностью и высочайшим почтением к религии. Поселившись в замке, г-жа де Ганж в этот день всегда посещала лабиринт, а точнее, находившийся в нем склеп, сооруженный по приказу ее супруга, где в урочный час маркиз хотел быть погребенным вместе с милой Эфразией. В этот раз, по причине всего случившегося, г-жа де Ганж с трудом заставила себя пойти в лабиринт: священный трепет, более похожий на страх, нежели на благоговение/охватил ее.
Около пяти часов вечера она, как обычно в одиночестве, приблизилась к черному мраморному склепу. Белесый туман заволакивал последние отблески заходящего солнца, медленно оседавшего за горизонт, и разлитые в воздухе тишина и спокойствие позволяли внимать велич< ственному звону колоколов, доносившемуся с стороны городка и напоминавшему, что звук; ми этими человек просит Предвечного присс единить свои слезы к слезам людским. Сопрс вождаемые зловещими криками ночных пти] печальные колокола придавали этому мрачном уголку торжественную и трогательную атмосфс ру. Казалось, в воздухе звучат стоны тех, ком мы только что отдали дань уважения. Их бе< плотные тени, уподобившиеся клочьям туман; сновали над невидимыми для взоров отверстым могилами, пытаясь поскорее заманить нас в сво мир.
Впав в забытье, Эфразия надолго замирает, только пронзительный крик пронесшейся над гс ловой птицы выводит ее из благочестивого состсяния, доступного только наивозвышеннейшим и чувствительных натур. Взволнованная окружающей ее обстановкой и криком птицы, напомнив шим ей клич вестника смерти, она опускается на колени и, молитвенно сложив руки, кладет их на уступ мавзолея.
— О Господь милосердный! — восклицает она, вложив в этот возглас всю свою пылкую прг ведную душу. — Если и дальше мне суждены о/ ни только несчастья, позволь мне избежать и: Пусть я уже сегодня займу свое место в это последнем пристанище, где впоследствии ко мн присоединится мой обожаемый супруг, дарованный мне Тобою. Продолжи дни его на этой земл< дабы в памяти его еще долго жила та, что умерл; боготворя его. Но если эта суетная мысль оскорбительна для Тебя, тогда, о Господи, лиши эту разию способности любить мирской любовью, пусть любовь ее принадлежит только Тебе, ведь Тебе одному я обязана теми немногими счастливыми минутами, коими я наслаждалась до сегодняшнего дня. Возьми меня в лоно Твое, о Господи! Я всегда преклоняла колени перед образом Твоим, через любовь познала я существование Твое, и эта любовь пылает в моем сердце.