Маркиза де Ганж
Шрифт:
Насмерть перепуганная, Эфразия содрогнулась: зловещее предчувствие охватило ее, и присутствие сего чудовища в человеческом облике стало для нее нестерпимым. Кровавая пелена застилает ей взор, ей кажется, что все фурии ада слетелись к ней, дабы отнять у нее последнюю надежду.
Оставив невестку свою в ужасных душевных терзаниях, негодяй направился к младшему брату с намерением подтолкнуть его к решительным действиям. Ему удалось убедить шевалье, что тот глубоко заблуждается, не пытаясь подтолкнуть Эфразию уступить его настойчивым просьбам: ему совершенно ясно, что невестка их, несомненно, оказывает шевалье предпочтение.
— Если ты готов к бою, можешь не сомневаться —
Поверив словам аббата, доверчивый шевалье летит к Эфразии, но, несмотря на оказанный ему
чрезвычайно любезный прием, он по-прежнему покидает невестку с несбывшимися надеждами.
История с герцогом де Кадруссом доставила маркизе немало неприятных минут: стараниями тех, кто хотел ее погубить, события были изрядно приукрашены и искажены. В свете только и говорили, что об этой истории, и маркиза де Ганж приняла решение уединиться. Более полугода она никуда не выходила, дабы клевета не могла настичь ее. Постепенно ее похождения начали забывать.
Маркиза никого не принимала, и сделала исключение только для Вальбеля и шевалье.
— Послушай, — однажды обратился к сообщнику шевалье де Ганж, — кротость и учтивость не помогли нам войти в доверие к этой женщине. Пока она аскетическим своим поведением перетягивает на свою сторону общественное мнение, мы, наоборот, все больше отдаляемся от цели. Нельзя, чтобы репутация ее вновь стала безупречной: наша задача — полностью очернить ее. А если мы промедлим, в конце концов все поверят в ее добропорядочность и наши планы вновь потерпят крах. Так не дадим же ранам затянуться; надо разбередить их, пока они еще не зарубцевались. Теперь твоя очередь, Вальбель; ты все знаешь, так что постарайся вести себя умнее, чем Кадрусс: жертва наша наконец должна погибнуть окончательно и бесповоротно.
— Как же взяться за дело? — задумался Вальбель. — Нам нельзя ошибаться, на этот раз победа должна остаться за нами.
— Разумеется, только не забудь дать мне такое же обещание, которое дал герцог.
— Я дам тебе такое обещание, но, признаюсь, сделаю это чрезвычайно неохотно, ибо не стану
скрывать, что каждый раз, когда я вижу твою невестку, любовь моя к ней только возрастает. Какой образец милосердия, добродетели, чистоты! Какое содружество грации и ума! Друг мой, она — ангел, коего небо окружило демонами единственно для того, чтобы она с честью вышла из всех испытаний. Светильник благоразумия освещает ей путь, а ее непреклонность вновь освободит ее из наших рук такой же чистой, какой мы намереваемся заманить ее к нам в силки.
— Я в этом сомневаюсь, — ответил шевалье. — Наши сети прочны, мы расставим их повсюду, и, высвободившись из одной ловушки, она немедленно угодит в другую, и мы станем хозяевами положения. Итак, что мы придумаем на этот раз?
— Не знаю, эта перепуганная птичка крайне редко выпархивает из своей клетки.
— Значит, пока она нам доверяет, — вступил в разговор Теодор, — нам нужно выманить ее из клетки.
Решение принято, и вот уже г-жа де Шатоблан получает письмо от своего поверенного, где тот предлагает ей немедленно прибыть в Марсель, дабы уладить вопрос о доходах с некоего дома, стоящего в этом городе и являющегося частью наследства Ношера. В конце письма поверенный уверяет г-жу де Шатоблан, что поездка не займет у нее более недели, и предлагает ей остановиться в том самом доме, который стал центром споров. По его утверждению, он находится почти в центре города, а именно на Большом бульваре. Понимая, что любые дела, связанные с наследством, следует уладить как можно скорее, мать Эфразии решает ехать без
поездка утомит Эфразию, г-жа де Шатоблан не только не считает нужным предложить дочери поехать вместе с ней, но даже не оставляет ей адреса, где она намеревается остановиться. Спешно собравшись, она говорит дочери, что жить будет в доме на бульваре, а если дела заставят ее задержаться, она напишет ей письмо и сообщит свой точный адрес.
Эфразия в ужасе: муж ее только что уехал по делам в Ганж, мать покидает ее, и она остается в Авиньоне совсем одна. Но г-жа де Шатоблан уверенно заявляет, что раз шевалье останется с ней, значит, бояться нечего; с тем она и отбывает. Увы, никакие предчувствия не закрались в ее сердце!
На следующий день шевалье явился проведать свою невестку. Едва он вошел, как наученная горьким опытом маркиза уже с порога стала просить и умолять его не приводить никого с собой.
— Моего мужа нет в Авиньоне, а потому мне следует быть особенно благоразумной.
Похвалив ее за осторожность, коварный де Ганж заявил, что если бы она всегда поступала столь осмотрительно, ей бы удалось избежать множества неприятностей; впрочем, она, кажется, наконец поняла, как следует вести себя, дабы ни у кого не вызывать нареканий. Маркиза искренне благодарит брата мужа за проявленное по отношению к ней участие и, не устояв перед искушением, открывает ему свое сердце.
— Ах, милый шевалье, — со свойственным ей простодушием и искренностью обращается она к нему, — скажите, чем я не угодила мужу, отчего за мою пылкую любовь он платит мне холодностью?
— Ваше поведение было излишне легкомысленным, — ответил де Ганж. — Вы знаете: муж
считает вас виновной, и, как бы вы ни уверяли его в обратном, вам вряд ли удастся переубедить его, ибо со стороны ваши поступки выглядят как тяжкие преступления. Только время способно все расставить на свои места. Вы знаете Альфонса: он доверчив и добр, однако он требует бережного к себе отношения. Он ужасно не любит, когда его обманывают; узнав о лжи, он становится страшен в гневе. Рассчитывайте на мое содействие, Эфразия; я употреблю все усилия, чтобы вернуть вам его сердце, коего вы, без сомнения, достойны.
Не в силах совладать со своими чувствами, очаровательная маркиза, рыдая, падает на грудь шевалье, и слезы благодарности и добродетели дождем орошают вместилище преступления и обмана. В порыве нахлынувших на нее нежных чувств, питаемых ею к супругу, омраченная горечью разлуки, Эфразия не замечает, что бесценные слезы ее не только не взволновали развращенное сердце одного из самых злейших ее врагов, а напротив, лишь подогрели преступную страсть его. Впрочем, шевалье постарался скрыть свои истинные чувства, сделав вид, что сочувствует невестке. Он целует ее, утешает; и та, ободренная сей видимостью дружеского участия, показавшегося ей необычайно искренним, рассказывает ему об аббате.
— Мне показалось, что он очень зол на меня, — пожаловалась она шевалье. — Он вытащил на свет старую клевету и заявил, что как никогда уверен в моей виновности. Ах, какая это мука, когда с тобой обращаются как с преступником, в то время как ты ни в чем не виновата!
— Я полагаю, — тоном искреннего сострадания отвечает де Ганж,— что Теодор влюблен в вас.
— О нет, нет, — живо возражает маркиза, уверенная, что саму эту мысль следует уничтожить вовсе, — не говорите так, брат мой! Брат ваш, в отличие от вас, необычайно суров, и ему повсюду мерещатся преступления. И все же он, как никто иной, не может не быть убежден, что я никогда не совершала тех проступков, которые он мне приписывает.