Мармеладка
Шрифт:
А вот с рисованием неожиданно возникли проблемы – художница больше не могла заниматься любимым делом. Причём в прямом смысле: стоило взять карандаш или кисточку, и вскоре руку начинало ломить, а потом и простреливать сильной болью от плеча до локтя. Люси немедленно обратилась к врачу. Тот, выслушав сбивчивый рассказ девушки, нашёл только одно объяснение:
– Скорее всего, вы просто устали, слишком много рисовали в последнее время. Вам нужно отдохнуть, хотя бы несколько дней, а потом уже стараться не перетруждать руку.
Хартфилия послушно выполняла все рекомендации, но лучше от этого не стало. Если физическое здоровье потихоньку восстанавливалось,
Люси рисовала с тех пор, как себя помнила. Когда будущая художница поняла, что те разноцветные палочки, которые подарила ей, несмотря на уверения родителей, что ребёнку ещё слишком рано заниматься рисованием, любимая тётушка, могут оставлять на бумаге следы, мир для неё перевернулся. Хартфилия рисовала всегда и везде, где и когда могла. Это порой походило на сумасшествие, но рисование было необходимо девочке, как воздух.
И вот теперь этот воздух кончился. Забитые горечью потери лёгкие ныли, и Люси порой казалось, что она медленно умирает, задыхаясь без того, что когда-то было едва ли не смыслом её жизни. Нет, девушка не разучилась рисовать, и педагоги по-прежнему хвалили её работы, хотя и отмечали некую скованность мазков или штрихов, но списывали это на повреждённую руку. Однако сама Хартфилия чётко осознавала, что дело вовсе не в больной конечности, а в ней самой, в том чувстве опустошённости и отчаяния, которое, словно вата, окутывало её с головы до ног, не давая нормально жить и творить. Но как выйти из этого состояния, девушка не знала, Единственная надежда была на время – ведь, как утверждали многие, оно избавляет от любых ран. Возможно, ей тоже повезёт попасть в список удачно излечившихся пациентов.
В тот день Люси с утра была дома. Переделав немногочисленные домашние дела, она снова встала перед мольбертом, надеясь закончить натюрморт с голубой вазой и парой фруктов. Но, сделав несколько мазков, вынуждена была отложить кисточку – в дверь позвонили. На пороге стоял…
– Нацу?! – Хартфилия не ждала сегодня гостей, а друга в особенности: они не виделись больше двух недель, и девушка уже и не надеялась на встречу – Риу, добрая душа, поведала ей, что видела однажды, как Драгнил подвозил на мотоцикле до магазинчика Штраусов блондинку с короткой стрижкой. Люси решила, что у Нацу появилась девушка, поэтому у него и не было времени на общение со старой подругой.
– Привет! – молодой человек нисколько не изменился за то время, что они не виделись. – Можно войти?
– Да, конечно! – Хартфилия отступила в сторону, пропуская друга в квартиру. – Ты надолго? Может, чаю?
– Не откажусь, – кивнул Драгнил.
– Тогда проходи, – девушка махнула рукой в сторону студии, – а я чайник поставлю, – сделав пару шагов в сторону кухни, она вдруг остановилась и обернулась: – Нацу, твой шарф… Он там, на подоконнике. Кстати, ты подумал над предложением господина Джона? Преподаватель опять спрашивал меня, что ты решил.
– Над каким предложением? – нахмурился молодой человек. –
– Хорошо, – художница кивнула и всё же ушла на кухню, чтобы накрыть на стол. Она только успела поставить на плиту чайник, как её окликнул Драгнил:
– Люси! – девушка выглянула в коридор и с удивлением обнаружила друга около входной двери. – Извини, мне надо идти.
– А как же чай? – растерянно спросила Хартфилия.
– Давай в другой раз, ладно?
Люси только кивнула. Глупая, как она могла подумать, что всё станет, как раньше? Это просто невозможно. От внезапной обиды и боли ей захотелось поколотить стоящего напротив Драгнила, но девушка лишь привычно растянула губы в улыбке.
Проводив гостя и выключив уже не нужный чайник, художница вернулась в студию. Рисовать не хотелось, словно кто-то надавал ей по рукам, но Хартфилия упрямо потянулась к краскам. И застыла, увидев на маленьком столике стоящую рядом с палитрой коробочку. Точно такую же, как та, в которой были мармеладки для той сессии. Люси нахмурилась: странно, ведь она точно помнила, что выбросила коробку. Или ей показалось? Девушка, протянув руку, взяла непонятно как оказавшийся в её квартире предмет и замерла: судя по весу, эта коробка была полной. Хартфилия села на софу, медленно откинула крышку и так же медленно выдохнула: все ячейки были заполнены ярко-жёлтыми мармеладками – такими же, как та, последняя, лимонная, кажется. И что всё это значит? Пожалуй, есть только одно объяснение: Нацу понравился лимонный мармелад, и он купил себе ещё такой же, а коробочку просто забыл, когда заходил в студию за шарфом. Надо позвонить и сказать ему об этом.
Однако её опередили: зазвонивший мобильный высветил на дисплее номер Драгнила. Люси нажала на зелёную клавишу, принимая вызов, и уже хотела было попенять молодому человеку на его память, но Нацу заговорил первым:
– Ты просила дать ответ для господина Джона, по поводу позирования. Передай ему, что я согласен. Только…
– Что только? – сразу напряглась художница.
– Предупреди его, что у меня особые условия оплаты.
– Какие? – голос вдруг снизился почти до шёпота, и стало так страшно, будто сейчас Люси ждала не ответ на свой вопрос, а, как минимум, оглашение приговора.
– За свою работу я беру только мармеладками. Кстати, лимонные – мои любимые.
Горло перехватило судорогой, и перед глазами всё поплыло. Как же?.. Что же?.. Мысли путались, бестолково метались в голове, принципиально не желая приводиться в порядок.
– Я… Нацу, я… – её собеседник терпеливо ждал, не торопя, но и не помогая. Хартфилия сделала глубокий вдох, загоняя поглубже внутрь истерику (или что там грозило вырваться наружу?), и медленно, едва ли не по слогам, сказала: – Знаешь… Мне кажется, я знаю одну художницу… Твои условия ей подойдут.
– Ты уверена? – уточнил Нацу.
– Да, абсолютно, – Люси даже кивнула, хотя молодой человек не мог её видеть.
– Тогда… – голос в трубке потеплел, обрёл какие-то неизвестные, но до нельзя приятные нотки. – Тогда завтра, как обычно?
– До завтра… – Хартфилия, нажав отбой, снова опустила взгляд на наполненную сладкими кусочками коробочку и внезапно засмеялась – легко, непринуждённо, как раньше. Палитра едва ли не прыгнула ей в ладонь, а тонкая беличья кисточка невесомо и быстро запорхала по казалась бы безнадёжно сухому и мёртвому рисунку, добавляя в него живые, искрящиеся нотки – ярко-жёлтые, со вкусом лимона.