Марш 30-го года
Шрифт:
– А как же?
– Чудак, да что ты, старик, что ли?.. Вот так просто и иди, как по ровному.
Пацан перед последним пунктом стоит пораженный и улыбается.
Из детских домов нам все-таки не пришлось набрать требуемое число.
Многие приезжали с чесоткой и стргущим лишаем. Таких мы со стесненным сердцем отправляли обратно - лечить их было некогда.
С улицы был хороший самотек с первых дней октября и усиливался с каждым днем. Уже с утра в вестибюле, завернувшись в изможденные клифты
Дидоренко особенно любит с нами поговорить:
– Тебя принять? Ты же убежишь завтра...
– Дядя, честное слово, буду работать и слушаться. Дядя, примите, вот увидите!..
– А ты это откуда убежал на прошлой неделе?
– Дядя, ниоткуда я не убежал, я от матки как ушел, так и жил на воле все время.
– Вот посуди, на что нам принимать таких брехунов?
– Дядя, честное слово!..
– Ну, сиди пока здесь, просохнешь немного, вечероми совет командиров будет, может, и примут.
В дальнейшем новые пацаны уже и сами знали, что нужно ожидать совета командиров. Они поуютнее устраиваются в вестибюле и наполняют его тем своеобразным горячим и ржавым духом, от которого, как известно, плодятся вши и разводится сыпняк. Дневальный не пускает их дальше вестибюля, только после обеда дежурный командир придет и спросит:
– Вы как? Обедать привыкли?
Пацаны неловко улыбаются.
– Два дня ничего не ели.
– Ну, это ты, положим, врешь, а обедать все-таки пойдем.
Для них уже заведен постоянный стол, который после обеда внимательно осматривается ДЧСК, не осталась ли на нем "блондинка".
Вечером в совет командиров их вводят поодиночке.
Коммунары их видят насквозь и обычно долго не возятся.
– Это свой... В какой отряд?
– Давайте мне, что ли, - говорит Долинный.
– Забирай, сейчас же к Кольке тащи!..
Долинный поднимается с места.
– Вот твой командир, понимаешь?
– А как же... командир, знаю.
Но бывают случаи и неясные.
Посредине нашего тесного временного кабинета, заставленного неразвешанными портреами и зеркалами, вертится малоросрый пацанок. Матерчатый козырек светлой кепки оторван, но у него умненьке лицо, бледное, но умытое. Оне не знает, в какую сторону повернуться лицом командиры со всех сторон, а с разных краев кабинета на него сморят явные начальники: Швед - председатель, я - тоже как будто важное лицо, а сбоку Крейцер, случайно попавший на заседание.
Швед энергично приступает к делу:
– Ну, рассказывай, откуда ты взялся.
– Откуда я взялся?
– несмело переспрашивает
– Я родился...
– Ну, это понятно, что родился, а дальше что было?
– Дальше? Папа и мама умерли, а я жил я дяди. Дядя меня выгнал, говорил, иди, сам проживешь... Ну... я и жил.
Остановка.
– Где же ты жил?
– Жил... у тетки, а потом тетка уехала в Ростов, а я жил в экономии... там, в экономии заработал четыре рубля, четыре рубля заработал, пошел в Харьков, хотел поступить в авторемонтную школу, так сказали - маленький...
– На улице, что ли, жил в Харькове?
– На улице жил три недели...
Пацан говорит дохлым дискантом и чисто по-русски, ни одного блатного слова.
Командиры вопрошают его наперебой:
– А что ты ел?
– А я покупал.
– Все на четыре рубля?
– На четыре рубля... я еще зарабатывал, - говорит пацан совсем шепотом.
– Как зарабатывал?
– Папиросы продавал.
– Ну, разве на этом деле много зарботаешь?
– А я продавал разве коробками Я по штукам. По пять копеек штука продавал.
– Из противоположного угла кабинета:
– Где же ты брал папиросы?
Пацан поворачивается в противоположную сторону.
– Покупал.
– Почем?
– А по рублю тридцать.
Каплуновский серьезно и несмело произнесет:
– Чистый убыток входит...
Все смеются...
Швед говорит:
– Ты все это наврал.. Ты, наверное, прямо от мамы.
Пацан в слезы:
– Примите, честное слово, у меня никого нет... Я жил у тетки, а тетка говорит: пойди погуляй, а я пришел, а хозяйка говорит: твоя уехала с новым мужем в Ростов..
– С каким новым мужем?
– А я не знаю...
– Это было в каком городе?
– В Таганроге...
– Ну?
– Уехала с новым мужем и больше не приедет, а ты, говорит, иди. Так я приехал в Харьков...
– С кем?
– Там мальчики ехали...
– Это они тебе такое пальто обменяли?
– Угу. Один говорит: давай твой пиджачок...
– Сколько дней был в Харькове, говори правду!..
– Вчера приехал, а тут на вокзале мальчики говорят, в коммуне этого... как его...
– Дзержинского?
– Угу.. так говорят принимают, так я и пришел, тут еще один мальчик пришел... Колесников его фамилия... он там стоит.
– Ну, хорошо. Сколько двенадцать на двенадцать? Ты учился? В какой группе?
– Учился в пятой группе...
Со всех сторон один и тот же вопрос:
– А кто ж тебя учил? Где ты учился?
Но Крейцер останавливает командиров:
– Да бросьте мучители, вам не все равно!.. Пускай говорит, сколько двенадцать на двенадцать...
– Сто четыре, - улыбнулся более мажорно пацан.