Марш мародеров
Шрифт:
Дом Кекина встречает их настороженной тишиной. Стараясь не оставлять следов, друзья огибают ту часть здания, что выходила на улицу Галактионова, пролезают через пролом в каменной ограде во двор и поднимаются по замусоренной лестнице на третий этаж. Анфилада пустых комнат, высокие двери, рассохшийся паркет. Грязные стекла почти не пропускают дневной свет и в помещениях царит полумрак. Мебели здесь нет вообще никакой - судя по всему, на этаже готовился ремонт.
– Пыль, паутина!
– с наслаждением говорит Ник,
– Хорошо!
– Чего хорошего-то?
– впервые после истерики в подвале подает голос Эн.
– Бр-р-р-р… Мерзость.
– Хорошо, потому что сразу видно, что тут никого не было. Всё, отдыхаем.
– Жрать охота, блин!
– Хал выразительно хлопает себя по тощему животу.
– У кого чё есть?
Съестного оказывается не густо. Ник стелет на полу пластиковый пакет и выкладывает на него пару лепешек из перетертой пшенки, Эн добавляет небольшой кусок тушеной кабанятины, завернутый в бумагу, у Хала находится твердый, как камень, ломоть сыра и банка просроченных шпрот. Воды тоже мало - меньше литра.
– Бетте, обедаем!
– татарин садится прямо на пыльный пол у импровизированного стола, достает нож.
Едят молча, стараясь не уронить ни крошки. Ник замечает, что Эн все время прислушивается к чему-то. Наконец, он не выдерживает и тихо спрашивает:
– Ты чего?
– Там, на лестнице… шуршит что-то.
– Кошка, может?
– Или крысы?
– предполагает Хал. Подцепляет кончиком ножа последнюю шпротину, закидывает в рот и вздыхает: - Хорошо, но мало, блин!
– Может, посмотрите?
– Эн со страхом косится на приоткрытую дверь, ведущую на лестничную клетку.
Ник поднимается, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не трещал паркет, подходит к двери, выглядывает.
– Да нормально все! Ну что, братцы-кролики, чего дальше делать будем?
– В Цирк нам нельзя, - заявляет Хал.
– Блин, курить охота.
– Тебе всегда что-то охота. Раб желаний, - осаживает его Эн.
– Давай, не отвлекайся.
– Да, в Цирк нельзя, - соглашается Ник.
– Там теперь всем заправляют эти… аковцы.
Хал мрачнеет.
– Я вам с самого начала говорил, блин, что Асланов этот - гнида. Как он Бабая и всех остальных развел… Если бы сразу навалились, примочили бы гадов, блин. А теперь всё, саубулыгыз, ипташляр[19]. Надо из города уходить.
Эн снова оглядывается на дверь.
– Нет, там кто-то есть! Слышите? Ходит…
– В потолке открылись люки… - бормочет Хал, хищным движением вытирает нож о полу куртки и низко пригнувшись, крадется к выходу.
Ник и Эн настороженно следят за ним. Скрип рассохшихся досок теперь слышится всем, он очень явственный и идет, как всем кажется, с нижнего этажа.
– Ну, чего там?
– шепотом окликает татарина Ник.
– Там - абсолютно ничего, - скрипит вдруг в комнате знакомый
– Здравствуйте, господа.
Эн от неожиданности охает. Ник резко оборачивается. Хала буквально подбрасывает, и он в одно мгновение оказывается посреди комнаты, выставив перед собой нож.
Невысокий, щуплый человек в длинном плаще стоит у окна, опираясь на все те же старые вилы.
– Филатов!
– облегченно вздыхает Эн.
– Как же вы нас напугали!
– За такие штучки… - начинает Ник угрожающе.
– Анансыгым!
– ругается Хал и добавляет по-русски: - Козел, я чуть не обделался!
– Старые дома часто обманывают своих постояльцев, - туманно говорит невозмутимый Филатов.
Он абсолютно бесшумно проходит на средину комнаты, скидывает на пол рюкзак, кладет рядом вилы и садится. Серое, морщинистое лицо его не выражает никаких эмоций.
– Вы, я вижу, только что изволили отобедать. Позвольте и мне потрапезничать, со вчерашнего вечера ничего не ел.
– Да легко, блин… - Хал убирает нож и неожиданно брякает: - Прошу вас.
– Какой там «отобедать», - грустно вздыхает Ник.
Филатов резиново улыбается, быстро стреляет водянистыми серыми глазами на Ника, Эн, а длинные тонкие пальцы его уже расстегивают клапан рюкзака.
Через несколько секунд перед потрясенными ребятами разворачивается настоящая скатерть-самобранка. Свежие огурцы, печеная картошка, вареные яйца, зеленый лук, ополовиненная пачка галет и - о, чудо!
– жареная на вертеле утка. Большая, румяная, истекающая соком утка, призывно растопырившая свои чуть обугленные крылышки. Этот великолепный натюрморт довершает бутылка с выцветшей этикеткой.
– «Зубровка», настойка горькая, - судорожно сглатывая слюну, читает Хал.
– Филатов, да вы волшебник!
– улыбается Эн.
– Угощайтесь, - радушно предлагает тот в ответ.
– И без церемоний. Вы ж чуть живые. А силы вам еще понадобятся.
– Откуда вы знаете, что нам понадобится?
– медленно, чтобы никто не заметил, как ему на самом деле хочется есть, беря картофелину, спрашивает Ник.
– Я всё знаю, господа - и про Цирк, и про произвол Асланова. Слухами земля полнится.
– Да откуда он взялся-то, хорек это?
– с набитым ртом интересуется Хал.
– Кружка у меня одна, пить будем по очереди, - проигнорировав вопрос, скрипит Филатов и скручивает крышку с бутылки.
Он достает из кармана плаща зеленую кружку с отбитой по краю эмалью, наливает на два пальца - к ароматам снеди прибавляется острый запашок «Зубровки» - и слегка торжественно провозглашает:
– Ваше здоровье, господа! Как я уже сказал, оно вам еще понадобится.
Влив в себя настойку, Филатов ставит кружку, с хрустом отламывает от утки ножку, закусывает и вытирает жирный рот огромным фиолетовым носовым платком.