Маршал Ней: Храбрейший из храбрейших

Перрен Эрик

Вечером 14 числа Ней, Мюрат, Даву и принц Евгений верхом отправляются к Наполеону, чтобы поздравить его с сорок третьим днём рождения. На фоне полковой музыки звучат сто залпов артиллерийского салюта. Императору это не нравится: не лучше ли сэкономить порох? Ней успокаивает его и даже заставляет улыбнуться, поясняя, что порох русский, захваченный у неприятеля. «Дело идёт к сражению, — предсказывает Наполеон, — я выиграю его, и мы увидим Москву».

16 августа 1812 года. С рассветом открывается Святой Смоленск, ключ и ворота России. Десять… Двадцать… Тридцать… Маршал Ней не может сосчитать зелёные и золотые купола церквей, сгрудившиеся за каменной городской стеной, возведённой ещё Борисом Годуновым.

Вековые пророчества гласят, что в тот день, когда враг захватит Смоленск, Россия перестанет существовать. Ни один выстрел не нарушал тяжело нависшую тишину. За почерневшими от времени стенами засели немногочисленные защитники. Ней настолько уверен в их малочисленности, что без всяких предосторожностей подходит ближе. Остатки сил Неверовского,

запершиеся в городе, не могут заставить его отступить. Когда Ней увидел, как его стрелки вынуждают передовые русские отряды отходить, он преисполнился энтузиазма: «Один батальон атакует целую крепость. С тех пор, как я воюю, никогда не видел такого блестящего военного действия!» Неожиданно грянуло «ура», маршал поворачивает голову и видит отряд, численностью от семи до восьми тысяч казаков, несущийся из зарослей. Западня! Ней окружен. Пуля, выпущенная почти в упор, попадает в шею. Жёсткий воротник маршальского мундира, в котором застряла пуля, спасает жизнь. Бригада Домманже выручает его и продолжает преследование казаков до простреливаемых орудиями подступов к Смоленску. Но сколько их? Нужно было получить такое весомое предупреждение, чтобы заставить маршала задуматься.

Вместе с Наполеоном они поднимаются на высоту, откуда видят отблески штыков в туче пыли, две длинные соединяющиеся колонны. Это войска Барклая и Багратиона, значит, перед французами вся русская армия. Теперь, в свой черёд, так же преждевременно, как Ней незадолго до этого, воспламеняется Наполеон. Он возбуждённо хлопает в ладоши и обращается к Нею: «Наконец они у меня в руках!»

17 числа Великая армия рассредотачивается, образуя пчелиный рой, в котором Смоленск занимает положение матки. Дивизии Нея, Даву и Понятовского концентрируются у городских ворот. Стоит нестерпимый зной. Император напрасно тратит всё утро, ожидая выхода русских, чтобы тут же навязать им классическое сражение, но он вынужден признать, что враг не собирается «упасть в его объятия». Потеряв терпение, в 2 часа пополудни он приказывает начать общий штурм. Теперь никто не сможет сказать, что Орёл провалил свой главный маневр, так и не попытавшись решить исход дела в прямом сражении. Стрелки Нея ринулись на лачуги и сады красненского предместья. 3-й корпус должен овладеть западной частью города. Густой дым артиллерийской стрельбы укрывает солдат, полчища нападающих обрушиваются на стены Смоленска. Многие русские позиции уже захвачены, тем не менее городские укрепления, которые упрямый Даву называл не иначе, как «рубашка города», задерживают продвижение французов. Усталый и измождённый маршал Ней, не обращая внимания на разрывающиеся поблизости снаряды, на неистовые крики пьяных казаков, безмятежно засыпает возле батареи. Генерал фон Шелер вынужден изменить приказ Нея, который выделил всего одну бригаду для атаки, а в реальности для успеха потребовались гораздо более значительные силы. Как пишет Сегюр, к атаке Нея, единственной «призванной решить дело», отнеслись без должного внимания.

Наступает вечер, но небо не темнеет, оно остаётся ярко освещенным всю ночь. Красное и жёлтое пламя с хищным треском пожирало Смоленск. В 11 часов холодный и методичный Барклай-де-Толли отдаёт приказ поджечь город и отступить. Французские маршалы, генералы и солдаты потрясены апокалиптической картиной пламени, отражающегося в водах Борисфена. В 2 часа ночи Ней приказывает генералу Хюгелю занять мост через Днепр, что позволит 3-му корпусу войти в город. В 9 часов колонны Нея вступили в Смоленск. Повсюду обугленные трупы, взрывающиеся дома: тут и там отступающие оставили бочки с порохом. Дымящиеся руины — вот какой жуткий трофей достаётся французам! У городских ворот Наполеон собирает Нея, Даву, Мортье и Дюрока и произносит перед ними часовую речь. Он ищет аргументы и доказательства того, что русские значительно ослаблены и дезорганизованы. Глядя в недоуменные лица сподвижников. Император «старался убедить в этой иллюзии и их, и себя».^{274}

19 августа Наполеон работал в доме смоленского губернатора за столом, заваленным административными документами, груда папок соответствовала размерам Великой Империи. Он с удовольствием подписывал декреты, ставя название русского города, когда Борелли, заместитель начальника штаба Мюрата, рискнул помешать его и попросил об аудиенции. Император рассердился: разве он не просил не тревожить его, когда он занят гражданскими и политическими делами? Офицер настаивает, входит и докладывает, что у Валутиной горы русский отряд генерала Павла Тучкова отчаянно сопротивляется атаке войск маршала Нея.

— О чем вы говорите? — недовольно бурчит Наполеон. — Неужели там недостаточно наших войск? Неужели у врага 60 000 солдат? Это настоящее сражение?^{275}

Генерал Гюден из корпуса Даву, прибывший для усиления Нея, ранен в бедро, у него осколком разорвана икра. Атакующие стреляли прямой наводкой. «Когда он упал, Ней находился рядом, — рассказывал Лелорнь д Идевиль, — он встал во главе дивизии и командовал, как простой дивизионный генерал. Бой был жарким».^{276} В то же утро Император поручил Нею разведать направление отступления русской армии, при этом он настоял, чтобы маршал принял в свои ряды дивизию лёгкой кавалерии Брюйера: «В этой стране нужно передвигаться, имея 20 000 всадников. Это главное преимущество преследующего перед преследуемым».^{277}

Когда возник вопрос, по какой из двух возможных дорог ушёл неприятель, чтобы скрыть свои силы в лесу, Ней удержался от принятия поспешного

решения, за что его позже часто упрекали. Эту потерю времени не следует вменять в вину Нею, она никак не связана с его нерешительностью: задержка объясняется тем, что Наполеон, к сожалению, не был среди передовых войск. Барклай-де-Толли, считавшийся лучшим тактиком русской армии, но вскоре уступивший командование Кутузову из-за своей непопулярности, предпринял самый опасный для своих войск маневр — фланговый отход по Московской дороге. К счастью для него, французы этим не воспользовались. Принц Евгений Вюртембергский, которого позже сменил Тучков, сдерживал части Нея, давая возможность русским ускользнуть. Командующий Вестфальским корпусом Жюно, мозг которого уже был поражён болезнью, [77] категорически отказался спешить на помощь герцогу Эльхингенскому. Таким образом, маршал Ней остался в одиночестве в районе Валутиной горы, между лесистыми холмами, перед бесчисленными русскими крупнокалиберными орудиями, которые прицельно простреливали окрестности. Понадобилось не меньше девяти штыковых атак кряду, чтобы взять гребень, яростно обороняемый Тучковым, который сам оказался в плену.

77

Генерал Жюно был ранен в лицо при Рио-Майор во время Испанской кампании. Из-за ранения у него развилась психическая болезнь, сопровождавшаяся приступами сильной головной боли и помешательства. В 1813 году, во время одного из таких приступов, Жюно покончил с собой. — Примеч. науч. ред.

Говорят — у нас нет возможности проверить точность этого утверждения, — что Ней позволил себе оскорбительное высказывание в адрес генерала Гюдена, на что тот, прежде чем броситься на врага, ответил: «Сейчас вы увидите, как моя дивизия захватывает позицию, которую приказано взять». Маршал Ней, которого Даву упрекает в том, что он пожертвовал дивизией Гюдена, заблуждался, сообщая Императору: «Это сражение можно считать одним из самых упорных среди всех, что можно выдержать. Оно составит славу оружия Его Величества».^{278} В 11 часов вечера Ней в почерневшем от пороха и измазанном кровью мундире останавливает боевые действия. Безусловно, он может гордиться тем, что поле боя осталось за ним, но русская армия спасена — она продолжает отступление. Если бы Наполеон оказался на месте, чтобы приказывать Мюрату, Нею и Жюно, сражение при Валутиной горе могло изменить ход кампании. Попробуем взглянуть на ситуацию глазами генерала Маршана. Генерал совершенно объективно сообщает супруге: «Мы участвовали в жестоких, но совершенно бесполезных боях. Их единственным результатом была гибель значительного числа солдат как с одной, так и с другой стороны. Генерала Гюдена <…> следует считать погибшим. Он был передан под командование маршала Нея и заплатил за это слишком дорого».^{279} В душу победителя закрадываются чувства побеждённого.

3-й корпус встаёт лагерем недалеко от поля боя под Валутиной горой, усеянного разлагающимися трупами, опрокинутыми повозками, брошенным оружием и убитыми лошадьми. Ставка маршала — простой шалаш — выделяется лишь тем, что расположена выше груды трупов, распространяющей заразу.^{280} Герцог Эльхингенский предаётся невесёлым размышлениям в одиночестве. Ни взятие Смоленска, ни победа при Валутиной горе не пробудили в нем оптимизма, пошатнувшегося из-за постоянного отступления «чёртовых мужиков», которые как мираж исчезают, только к ним приблизишься. До сих пор Ней слепо шёл за Императором, теперь во взгляде маршала читается вопрос: как рассеять свои опасения? Дух победителя не покидает маршала, обеспокоенного, но не отчаявшегося. Он жаждет победы и распаляется, когда думает о новом Фридланде. Он успокаивает себя мыслью, что, когда Наполеон войдёт в Кремль, царь будет вынужден подписать мир. Ней не из тех, кто долго топчется на одном месте. Уже 20 августа он предлагает Императору начать преследование противника на Московской дороге: «Если вы сочтёте полезным, я каждую ночь буду атаковать русскую армию, причём всякий раз силами новой пехотной бригады. Так мы принудим русских и ночью оставаться в боевой готовности, в то время как войска Вашего Величества будут отдыхать, чтобы утром со свежими силами продолжать поход».^{281}

Наполеон благодарен Нею за преданность и старание в момент, когда остальные военачальники, включая Мюрата и Бертье, выступают за отход. Бертье, верному и послушному начальнику генерального штаба, приходится терпеть императорский гнев:

— Убирайтесь! — кричит ему взбешённый Император. — Вы мне не нужны, Вы превратились в гнойную рану. Уезжайте во Францию! Я никого не удерживаю силой!

— Когда армия стоит перед лицом врага, — с достоинством отвечает Бертье — вице-коннетабль [78] не оставляет её. Он берет ружье и встаёт в солдатские ряды.

78

Коннетабль — высшая военная государственная должность в средневековой Франции, упразднённая в 1627 году по настоянию кардинала Ришелье. Наполеон, став императором, восстановил эту должность. Он возвёл своего брата Людовика в государственные коннетабли, а Бертье — в вице-коннетабли. После Реставрации должность была снова упразднена. — Примеч. науч. ред.