Маршал Ней: Храбрейший из храбрейших
Шрифт:
— Карабинеры, храбрецы, за мной! Речь идёт о спасении Империи.
Генерал Бланкар сопротивляется, заявляя, что имеет строгий приказ Келлермана не двигаться без разрешения. Ней перебивает его:
— Здесь от имени Императора командую только я. Карабинеры, вперёд, за честь наших орлов!
По полю битвы движутся кавалеристы, лишившиеся своих коней. Маршал потерял около трети солдат и лошадей. С непокрытой головой, растрёпанный, в рваном мундире, измазанный грязью, он собирает силы для новых и новых атак. По меньшей мере 11 бросков кавалерии, хотя нельзя сказать точно, поскольку маршал собирает всех, кто ещё может держаться в седле. Кто-то даже видел, как Ней нервно бил плашмя своим клинком по английскому орудию. Прилив и отлив — французская кавалерия напрасно уничтожается на поле битвы, над которым, как и прежде, благодаря героическому сопротивлению английских пехотинцев, вцепившихся в землю, реет британский флаг. К 6 часам Ней получает официальный приказ захватить Ла-Э-Сент, его исходную цель. Выполнив эту задачу — упорный Баринг с сорока оставшимися в живых солдатами отступил, — Ней устанавливает шесть орудий конной батареи на небольшой возвышенности и посылает один батальон в песчаный карьер, который оставили солдаты 95-го английского
— Подкрепление? — восклицает Наполеон. — Где я его возьму? Смотрите сами, что у меня осталось…
В 7 часов на поле боя появляется прусский корпус Цитена. Чтобы поддержать моральный дух собственных войск, Наполеон — к великому огорчению Нея — приказывает распространить ложное известие о прибытии Груши. Маршал предвидит негативные последствия лжи Наполеона. Ней возмущён, о чем прямо скажет Фуше. Император использовал последние резервы. Что у него осталось? Гвардия! Она идёт в атаку, и Ней во главе первых пяти батальонов. Как и в предыдущих случаях, атака отбита. Это конец! Чуда не произошло, Груши не подоспел вовремя. Французы гибнут под ударами свежих частей армии Блюхера. Последний, дыша перегаром, крепко обнимает Веллингтона:
— Дорогой друг, — восклицает он на плохом французском, — вот это сражение!
На поле, усеянном телами погибших, появляется призрак. Это Ней, его ботфорты увязают в жирной земле, он чёрен от пороха, одежда в лохмотьях, один эполет разрублен ударом сабли, в руке — обломок клинка. Разбитая, но ещё не упавшая статуя. Кажется, что он и вправду ищет смерти, он вышел на двести шагов вперёд, но смерть, столь прожорливая в тот несчастный день, пренебрегает им — пока пренебрегает. Взгляд Нея выражает удивление, он углубляется в середину последнего каре и кричит, перекрывая грохот орудий:
— Смотрите, как умирает маршал Франции!
Но судьба приготовила другой конец князю Москворецкому.
Как рассказывает граф Семалле, уже вечером в день сражения Император поинтересовался судьбой Нея. Опасаясь, что маршал доберётся до Парижа раньше него и распространит там свою версию случившегося несчастья, Наполеон спешит возвратиться в столицу.{394} Нея мучает лихорадка, жестокая лихорадка, от которой страдает и душа, и тело. Отступая, он был оттеснён к Франу, где один офицер Лефевра-Денуэтта одолжил ему свою лошадь, на которой он добрался до Маршьенн-ле-Пон, что на реке Самбра. Там, в свою очередь, он пытается узнать, что стало с Наполеоном. Но напрасно: некоторые говорят, что он сгинул в гуще сражения, другие утверждают, что после нескольких безуспешных атак во главе Гвардии он был сброшен с коня и попал в плен. Всё теряется в пыли и тумане битвы. Маршал отправляется в путь и 21 июня при въезде в Париж узнает, что Император опередил его на несколько часов. В случайной карете в сопровождении немногочисленного эскорта Наполеон уже прибыл в столицу. Им больше не суждено встретиться.
Добравшись до Елисейского дворца, Наполеон принимает горячую ванну. Он говорит без умолку, описывает сражение, добавляя многочисленные «если бы». Император винит Нея, на что Даву находит мужество и честность, чтобы возразить, перебивая повелителя:
— Сир, верно служа вам, он завязал петлю на собственной шее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Одинокий всадник
Сильный человек — одинокий человек.
На другой день после Ватерлоо маршал Ней встречает Жозефа Фуше, своего антипода, Макиавелли того времени, человека без эмоций, прямого, будто накрахмаленного, с непроницаемым гипсовым лицом, которое никогда не выдаёт никаких чувств. Ней дорого бы дал за возможность вычеркнуть из своей жизни эпизод в Лон-ле-Сонье, без которого его жизнь после Ватерлоо могла бы быть безоблачной. Ней признаётся Фуше, который до возвращения Людовика XVIII был ответственным за все государственные дела, что он не «человек ситуации», что с его характером он не может быть ни бесстыдным обманщиком, пользующимся политической конъюнктурой, — понял ли Фуше, что маршал намекал именно на него? — ни беспощадным мстителем, отвечающим силой на силу. Герцог Отрантский присоединяется к рассуждениям маршала. Как всегда, главным становится слово «жертва». Надо было слышать, с каким сокрушённым видом он его произносит. Фуше обрабатывает Нея: «Вы стали жертвой амбиций Наполеона, жертвой его обмана». Именно это и хотелось услышать маршалу. Император в своём поражении обвиняет Нея, Фуше это подтверждает, добавляя, что в бонапартистских кругах о Нее «рассказывают ужасы». Ловкий герцог иносказательно преподносит маршалу желаемое и продвигает свои пешки, подталкивая Нея к большому жужжащему улью, который представляет из себя Палата пэров в тот момент, когда Наполеон отказывается от престола в пользу своего сына. Голос Храбрейшего из храбрых предопределит решение в ходе дебатов по поводу Ватерлоо. План Фуше требует, чтобы большинство Палаты выступило против Наполеона, чтобы похоронить саму мысль о новой Французской кампании. Что бы ни говорил по этому поводу Анри Уссэ, ядовитая отповедь, с которой маршал готовится выступить, порождена стоном, хотя и идущим из глубины души, но всё же навеянным другим, а именно — Жозефом Фуше. Он намерен манипулировать Неем, как и Даву, и Карно — людьми, которые в военной стратегии разбираются лучше, чем в политике. В благодарность за оказанные услуги Фуше обеспечит паспорта Нею. Позже Ней обвинит его в предательстве, что тоже не исключено, если поверить «Мемуарам» де Семалле, который заявляет, что герцог Отрантский испытывал личную неприязнь к маршалу.{395}
«Всё это неправда, чистые выдумки, вас обманывают и те, и другие». 22 июня 1815 года в Люксембургском дворце перед собравшимися пэрами Ней неожиданно прерывает Карно, который после прочтения акта отречения Наполеона вдруг поднялся на трибуну, чтобы представить оптимистический отчёт Даву относительно больших потерь противника, состояния французских ресурсов и наличия более 50 000 человек под командованием Сульта. «Вас обманывают во всём и повсюду.
113
Известно несколько вариантов этой речи, в частности, тот, что опубликован в Moniteur, где приводится отчёт о данном заседании, к сожалению, неполный. Представляется, что рассказ Вильмена ближе к истине (Villemain A.-F. Souvenirs contemporains d'histoire et de litt'erature: In 21. Paris: Didier, 1853-1855. T. II. P. 308-312).
— Своим выступлением я хотел принести пользу стране, — будет позже оправдываться он. — Неужели я не понимал, что, если Людовик XVIII вернётся, меня расстреляют?
Но сейчас со своей фальшивой скорбью князь Москворецкий считает себя неприкосновенным. Однако демонстративная горечь, сквозящая во всех высказываниях Нея, ни в коей мере не способствует восстановлению его испорченной репутации. Все партии стремятся смешать с грязью обескровленного маршала. «Его немыслимое заявление принесло больше вреда, чем проигранное сражение, — говорят в армии. — После его речи многие молодые люди дезертировали, дух Национальной гвардии подорван».{398} А со стороны роялистов доносятся угрожающие реплики другого свойства, но не менее кровожадные: «Разве идущее сверху требование публичного отчёта о своем поведении в день сражения не является само по себе серьёзным наказанием для маршала? Несчастный маршал, Вы будете себе самым безжалостным судьёй, потому что Ваши признания явно обвиняют Вас, Ваша же совесть и вынесет Вам суровый приговор».{399}
23 июня Палата пэров отказывается заслушать ответ Нея на речь Друо, который со слезами на глазах отдал должное нечеловеческим усилиям армии. Маршал Ней полностью теряет уважение людей. Здравый смысл должен бы продиктовать ему совершенно определённую линию поведения: держаться в тени, сделать так, чтобы о нем побыстрее забыли. Макдональд позволяет себе заявить, что спасение зависит от того, с какой быстротой Франция — а не Ней — вернёт Людовика XVIII. Фуше понимает, что следует учитывать мнение народа, мнение армии, взгляды Палат, но не мнение Нея. Герцог Отрантский назначает Массену, а не Нея командующим национальной гвардией. Поскольку маршала лишают возможности публично выступать, он берётся за перо. Фуше получает письмо Нея, в котором тот пытается очистить себя от наветов личных друзей Императора, обвиняющих его в ошибках при Ватерлоо. Фуше немедленно публикует письмо, потому что подобная антинаполеоновская литература, да ещё за столь известной подписью, должна отвратить некоторых неисправимых сторонников Императора от их идола. И действительно: «В данном послании не обойдён упрёками генералитет Наполеона. Письмо даёт истинную картину этой кошмарной битвы»{400} Для Фуше, подготавливающего возвращение короля, письмо Нея — настоящая находка. Военный авторитет Наполеона рушится окончательно, и Ней играет в этом далеко не последнюю роль. Приличия требовали от маршала не участвовать в подобных демаршах, но что значит честь, когда речь идёт о возможности спастись во время бури? Ней убеждает себя, что, по крайней мере, его собственные интересы совпадают с интересами страны.
30 июня, когда союзники стоят уже у ворот Парижа, Нею предоставляется последний случай выступить в пользу капитуляции без сопротивления, как говорится, «не вынимая шпаги из ножен». Архиканцлер Камбасерес пригласил его, а также нескольких членов Палаты пэров собраться, чтобы во время дружеской встречи спокойно обсудить создавшееся положение. Сульт, Мортье и Груши также высказываются за капитуляцию. Особенно старается Сульт, он стремится показать себя перед роялистами, расположение которых он надеется завоевать ещё раз. По общему мнению, армии Веллингтона и Блюхера могут одним решительным ударом завладеть столицей. Но маршал Лефевр, генералы Газан, де Лаборд и Дежан выступают за сопротивление. К моменту появления морского министра Декрэ дискуссия обостряется. Министр предлагает присутствующим пройти в зал заседаний. Встреча закончилась безрезультатно.{401}