Маршрут Оккама
Шрифт:
Два гостя вышли словно бы по нужде — да и пропали.
— Куда Костомаров подевался? — вспомнил, позволяя лакею разуть себя, Салтыков.
— Сыщется! — беззаботно отвечал пьяноватый Нарышкин. — Завтра же всенепременно!
Однако тут он был неправ — оба новоявленных приятеля пропали и из палатки, и из салтыковской жизни навеки.
Они вышли на свежий воздух и, озираясь, отошли подалее от бивака, окружившего на эту ночь почтовую станцию.
— Что я тебе говорил? — напустился высокий на своего неразговорчивого товарища. — Кто был
— Ну, ты. А где же она храм нашла? Мы ведь ехали той же дорогой — не было никакой церкви.
— Была, я видел. Помнишь, когда обоз остановился? Потом еще говорили, что это крестный ход пропускали? А потом мы ее проехали, она чуть выше стояла, на горке.
— И ты помнишь, где это было?
— Найдем! — беззаботно отвечал высокий. — Вот только придется там до утра торчать…
— На паперти? — осведомился скептический его спутник.
— Подайте бедному слепому на третий телевизор!.. — вдруг развеселившись, загнусил высокий.
— Тихо ты! Вот только — кто же это? Вовчик или Лешка?
— Вовчик, — уверенно сказал высокий собеседник. — Во-первых, он знает про пятна в небе. Во-вторых, натура артистическая… Жерар Депардье!.. Лешка бы не догадался сесть на паперти и проповедовать гипотезу о четвертом измерении.
— Вовчик бы как раз не додумался сидеть на одном месте и ждать, пока за ним придут, — возразил скептик. — Он бы уже мотался между Москвой и Питером, как наскипидаренный кот. Это — Лешка. Он знает — если разминулись, нужно встать столбом и ждать. У нас однажды так уже было.
— Хорошенькое «разминулись»…
Седла они оставили у палаток Салтыкова и Нарышкина. Взвалив на плечи седла и невольно закутавшись в вальдтрапы, они пошли к ложбинке, куда пустили пастись на ночь всех распряженных и расседланных коней. Найти в большом табуне своих было бы нелегко — но они и не пытались, а поймали за недоуздки первых попавшихся. Как сумели, оседлали, вывели на дорогу и, отойдя подальше, сели верхом.
Церковь, очевидно, была где-то на полпути между станциями. Отъехав порядочно от бивака, всадники стали изучать местность, выпуская из черного цилиндра длинный белый луч, который прыгал по окрестностям. Занимался этим высокий, скептический же то и дело одергивал его, чтобы не баловался.
Как оказалось, он был прав.
Уже тогда, когда эти двое отправились в ложбинку, за ними пошел человек, которого они, переговариваясь, не заметили. Был он один, двигался бесшумно, а главное — не проронил ни слова. Заговорил он уже потом, вернувшись к распряженным каретам.
— Наши куда-то поперлись на ночь глядя, — сказал этот человек другому, который, возможно, в карете ночевал, но не исключено, что просто прятался. — И такие деловые!
— Думаешь?..
— А все может быть.
— Что же они — две недели тут взад-вперед шастают, а среди ночи вдруг догадались?
— Ну, этого я знать не могу.
— Докладывай по порядку.
— Сидели в палатке у Салтыкова, в карты резались. Потом туда девчонка прибежала
— Что говорила?
— Приветы передавала. Салтыков с княгиней — того, ну, девчонка туда-обратно бегает.
— Запись есть?
— Есть.
— Сам ее прослушал?
— Меня лакей спугнул, я за дерево встал, а потом и девчонка ушла. И полчаса спустя — наши оба.
— Дай-ка запись.
Человек в карете надел наушники, подключенные к ящичку, и несколько минут молчал.
— Ты прав, это — кто-то из них. Нашелся, холера. Персты Божьи! Надо же додумался! Кретин!
— Кретин не кретин, а сработало.
— Говоришь, к церкви поехали? Будут его с утра на паперти ждать?
Тот, кто принес запись, развел руками — ничего он не говорил, он ведь и запись-то как следует не прослушал.
— Ну, и мы туда поедем.
Тот, кто в этой операции приказывал, вышел из кареты, и тут стало ясно, почему он этого без лишней надобности не делал. Он был одет не в кафтан до колено, обут не в туфли с пряжками, и даже не накинул на плечи длинный плащ, чтобы скрыть свое полное несоответствие одна тысяча семьсот пятьдесят четвертому году. В этом году мужчины не носили пятнистых комбинезонов, да и высоких шнурованных ботинок тоже.
Подчиненный — тот был в кафтане, пусть и с чужого плеча, и впотьмах вполне мог сойти за здешнего жителя.
— Собери наших.
— Будем брать?
— А на кой они нам нужны? Тут их и оставим. А потом снимем с паперти этого артиста… И тоже тут оставим.
— А если он ящик где-то прикопал?
— Сам расскажет. Ну, действуй.
И подчиненный, зайдя между двух карет, встав так, чтобы обозный мужик, случайно проснувшись, его не заметил, заговорил в микрофон маленькой рации:
— Шестнадцатый! Сорок третий! Сорок пятый! Вызывает шестой. Готовность номер два. Все поняли? Прием.
Поднеся рацию к уху, он убедился, что поняли все, и если сейчас же, не тратя времени, выйти на дорогу, ведущую к Твери, то очень скоро бесшумно возникнут незримо сопровождающие царский поезд три тени, и не брякнет, не лязгнет хорошо подогнанная амуниция.
Разумеется, два наивных всадника прибудут к той церкви гораздо раньше ну и что они будут делать до рассвета на паперти? Вот тут-то их и можно брать голыми руками. Скорее всего так и выйдет — потому что и не таких орлов брали без единого выстрела.
А если потом найдутся в придорожных кустах два тела — так этим пускай местные власти занимаются: опознают, в церкви отпевают, хоронят. Не опознают — их проблемы.
Люди прежде, чем впутываться в такую игру, должны же головой думать, а не противоположным местом. А раз впутались — не обессудьте…
Глава вторая
Действующая модель мироздания
Рассказчик — Виктор Сергеевич Костомаров
Этот молодой человек мог бы сейчас быть на задворках цивилизованного мира, если бы не его потрясающее упрямство.