Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир
Шрифт:
Однако сейчас мы понимаем, почему она так ответила. Оказывается, так называемая Анна Ламинит, прославленная подвижница, на деле была отпетой мошенницей. Расскажем вкратце о ее жизни: это послужит хорошей иллюстрацией к тому, до каких нелепостей доходило в те времена превознесение «иномирного» аскетизма – того, к чему так стремился и сам Лютер, но в конце концов отверг.
Женщина, впоследствии принявшая имя Анна Ламинит, родилась в 1480 году в бедной аугсбургской семье. В этом городе она и выросла; однако еще в совсем юном возрасте за «беспутную жизнь» была бита кнутом у позорного столба и изгнана из Аугсбурга. Но в 1497 году она вернулась: ее приняли к себе некие христиане, содержавшие дом призрения. Здесь, по всей видимости, Анна заинтересовалась религией и нахваталась благочестивых словечек и манер. Вскоре она начала изображать из себя «голодающую мученицу» и рассказывать о своих видениях: тех, кто приходил к ней, встречала в мрачном черном одеянии и потчевала историями о том, как ей являются святая Анна и ангелы. Вскоре слава о «живой
Разумеется, после этого слава Анны выросла до небес: богатые и знаменитые протоптали дорожку к ее двери, спрашивая у нее совета во всех делах, больших и малых. Влияние ее сделалось так велико, что не раз она возглавляла городские покаянные процессии, в которых участвовали все местные священники, монахи и монахини. А в июне 1503 года участие в такой процессии приняла супруга императора Максимилиана вместе со всеми своими придворными дамами! В черной власянице, со свечой в руках шла императрица посреди торжественного шествия. Богатые и влиятельные друзья Анны осыпали ее дарами, которые, вследствие их религиозного назначения, не облагались налогами – и богатство «бессребреницы» росло как на дрожжах.
Однако сестру императора Кунигунду, герцогиню Баварскую, было не так легко обмануть. Сама женщина глубокой веры и благочестия, она ощутила в этих «чудесах» какой-то подозрительный душок и решила разобраться. Ничего не говоря брату, она познакомилась с Анной и пригласила ее съездить вместе с ней в некий монастырь в Мюнхене – а там распорядилась, чтобы Анну поселили в особой комнате для гостей. В стене этой комнаты имелся глазок, через который герцогиня Кунигунда, ночующая в соседних покоях, могла наблюдать за всем, что делает Анна: так она надеялась ее разоблачить. Так и вышло: Анна приняла приглашение – и скоро попала в ловушку. Оказывается, оставшись в своих покоях одна, «голодающая» разворачивала свертки со всевозможными лакомствами и деликатесами – от сочных груш до густо наперченных пирожков – и наедалась до отвала. Что же до естественных испражнений – все, что выходило из ее тела, Анна заворачивала в тряпки и преспокойно выбрасывала за окно. Убедившись, что подозрения ее были справедливы, герцогиня вместе с еще несколькими видными людьми приступила к Анне, обвинила в обмане и, чтобы раз и навсегда положить конец притворству, заставила ее есть и пить перед всеми. После этого потребовала, чтобы Анна бросила свои фокусы и отныне жила честно – на что та нехотя согласилась, – и отпустила ее в Аугсбург. Однако, вернувшись домой, Анна тут же забыла о своем обещании и продолжила «голодать».
К этому времени широко распространились слухи, что она состоит в связи с несколькими видными мужчинами в городе, в том числе с викарием местной церкви, а также с очень богатым и влиятельным купцом по имени Антон Вельзер. В последнем сомневаться не приходилось, ибо от этого Вельзера Анна родила сына, на содержание которого тот выделил кругленькую сумму – тридцать гульденов в год. Ребенок вскоре умер, однако Анна много лет скрывала это от Вельзера, не желая терять ежегодный доход.
Когда герцогиня узнала, что в Аугсбурге Анна продолжает разыгрывать тот же спектакль, терпение ее лопнуло. Она рассказала обо всем императору, своему брату, и тот приказал изгнать Анну из Аугсбурга. Однако, поскольку она согласилась оставить свое состояние городу, ей разрешили покинуть Аугсбург с достоинством – в роскошной карете, купленной на деньги Вельзера.
Анна отправилась в женский монастырь в Кемптене, в шестидесяти милях к югу, и там продолжила практиковаться в актерском мастерстве; а затем, разоблаченная и там, бежала на север, в Кауфберген, и сошлась там с овдовевшим мастером-оружейником, изготовителем арбалетов, по имени Ганс Бахман. Пара вместе отправилась во Фрибур в Швейцарии и там в ноябре 1514 года обвенчалась. Однако несколькими годами позже, в 1518 году, Анну все-таки настигло возмездие за бесчестную жизнь. Вельзер решил отправить сына, которого никогда не видел, в школу – и написал Анне, прося прислать мальчика к нему. Однако сына Вельзера не было в живых уже много лет. В отчаянии Анна решила отправить вместо него своего пасынка, сына Бахмана: он был примерно того же возраста, что и сын Вельзера, останься тот в живых. Однако Вельзер каким-то образом раскрыл обман – и с гневом узнал, что уже много лет платит тридцать гульденов в год на содержание давно умершего ребенка. В ярости он потребовал правосудия; Анну арестовали во Фрибуре и судили. Без пыток призналась она во всем – и была приговорена судом к сожжению на костре, впрочем, затем «милостиво» замененному на утопление. Анну должны были зашить в мешок и опустить в воду в определенном месте реки Зане, «пока душа не покинет тело». Суровый приговор был приведен в исполнение в назначенный срок, 5 мая 1518 года.
Встреча Лютера с этой «прославленной святой», а на деле – наглой мошенницей без чести и совести служит ярким примером того, что в средневековой Церкви в самом деле что-то прогнило, и прогнило серьезно.
Глава четвертая
Монах в Виттенберге
Когда Лютер вернулся из Рима, эрфуртская братия решила, что, несмотря на неутешительный ответ (точнее, нежелание отвечать) от начальника Штаупица, они все же не станут подчиняться его авторитету. Лютер оказался в затруднительном
Что думал о своем переводе в Виттенберг сам Лютер, нам неведомо; впрочем, едва ли у него был выбор. Что же касается Штаупица – он, несомненно, радовался. Должность генерального викария ордена обязывала его часто путешествовать по подотчетным монастырям. В Виттенберге ему был необходим заместитель – и не приходилось сомневаться, что Лютер здесь наилучшая кандидатура. Однако, чтобы Лютер мог достойно замещать Штаупица в Виттенберге, ему требовалось получить докторскую степень – достижение, к которому сам Лютер никогда не стремился. Большое впечатление на Штаупица производил не только глубокий ум и способности Лютера, но и его отношение к Библии – по тем временам качество редкое, если не уникальное. Как часто повторял сам Лютер, в то время Библию никто не читал.
Позже, рассказывая о том, как характерно было для той эпохи полное незнакомство с Библией, Лютер не раз приводил в пример своего виттенбергского друга и коллегу Андреаса Боденштейна фон Карлштадта. Он вырос в городке Карлштадт в Баварии и, по примеру многих тогдашних гуманистов, стал называть себя просто Карлштадт, опуская фамилию Боденштейн. Преподавал он в Виттенберге на богословском факультете, пользовался там большим уважением, однако Библию почти не знал. Любопытно, что Карлштадт глубоко уважал Лютера за его знание Библии – однако, по-видимому, ни ему, ни кому другому не приходило в голову, что без этого знания богослову вообще не обойтись. Библии уделяли время лишь те, кто чувствовал к этому склонность – и в Виттенберге, помимо Лютера, таким был лишь один человек: сам Штаупиц. Штаупиц видел, что для Лютера Библия была не просто книгой, такой же, как «Никомахова этика» Аристотеля, томик Ливия или Цицерона. Это была ценность совершенно иного порядка, не сравнимая ни с одной книгой на свете – живое слово Божье, которое нельзя читать так, как читаем мы все прочие книги. Библия вдохновлена Богом; и, когда читаешь ее – следует читать с таким чувством, с таким трепетом, чтобы воистину обонять и ощущать дуновение небес. Если этого нет – все тщетно. Читать таким образом любую другую книгу, на взгляд Штаупица, было бы просто глупостью; но не испытывать такого почтения к Библии – глупость вдвойне. Из этого ясно, почему он так сблизился с Лютером и так надеялся на его помощь.
Под грушевым деревом. Aetatis 28
Выслушав бесчисленное множество исповедей Лютера, Штаупиц прекрасно знал, что Лютер прилежит Писаниям, в них ищет духовное утешение, Бога и ответы на свои вопросы, которые может дать только Бог. Именно такой человек, решил Штаупиц, лучше кого-либо иного сможет замещать его в Виттенберге; так что однажды, в октябре 1512 года, Штаупиц пригласил своего подопечного прогуляться по монастырскому саду и, присев под грушей, завел с ним серьезный разговор. В ходе этого разговора Штаупиц ясно дал понять: Лютеру следует готовиться к получению докторской степени.
Несколько десятков лет спустя, рассказывая об этом своим студентам, Лютер указывал на старое грушевое дерево и говорил: вот под этим самым деревом Штаупиц в тот день спорил с ним и его убеждал.
Разговор вышел долгим и нелегким. Молодой монах решительно заявил своему любимому и уважаемому наставнику, что становиться доктором не хочет – по нескольким причинам. Во-первых, он недостаточно силен и телом, и духом для бремени преподавания и проповедей. Он даже признался Штаупицу, что, по собственному ощущению, едва ли проживет долго: странное убеждение это было, как нам известно, совершенно ложным – но вполне искренним. Должно быть, Лютер ощущал на себе бремя шестилетнего поста и умерщвления плоти. Сейчас, в двадцать девять лет, он был далек от той мощной фигуры, какую мы видим на позднейших портретах Кранаха. Быть может, нам трудно вообразить себе Мартина Лютера худым и костлявым; однако на том жизненном этапе телосложением он явно больше походил на тощего козла, чем на быка. Через семь лет после этого разговора – во время Лейпцигского диспута 1519 года – он, по словам одного очевидца, был так худ и изможден, что сквозь кожу едва не просвечивали кости. Так что в беседе со Штаупицем Лютер не фантазировал, говоря, что здоровье его далеко от идеала. Однако что бы там ни имел в виду Лютер – Штаупиц слишком хорошо его знал. За годы бесконечных исповедей Штаупиц успел узнать, как этот монах склонен к самоуничижению и мрачному взгляду на жизнь, – и теперь, как и прежде, готов был развеять его сомнения шуткой. «Даже если ты скоро умрешь, – сказал он, – что с того? Господу на небесах тоже нужны мудрые советники. Уверен, что докторов Ему там не хватает!» [59]
59
LW, 54.