Мартовскіе дни 1917 года
Шрифт:
Совтскій документ явился результатом компромисса. Проект "манифеста" первоначально составлен был Горьким, но он не удовлетворил членов Исп. Ком. Взялся его передлать Суханов. "Тут были дв Сциллы и дв Харибды", — вспоминает он в своих позднйших "Записках": "надо было, с одной стороны, соблюсти "циммервальд", тщательно избжать всякаго "оборончества", а с другой стороны надо было "подойти к солдату", мыслящему о нмц по старому, и надо было парализовать всякую игру на "открытіе фронта" Совтом, на Вильгельма, который "слопает революцію". Эта противорчивость требованій заставила танцовать на лезві под страхом скувырнуться в ту, либо в другую сторону. И, конечно, это не могло не отразиться роковым образом на содержаніи манифеста. Во-вторых, Сцилла и Харибда были в самых условіях прохожденія манифеста через Исп. Ком.: правые тянули к прямому и откровенному оборончеству, соціал-патріотизму, совпадавшему... с солдатско-обывательским настроеніем. Лвые, напротив, как огня, боялись "шовинизма"... Именно всм этим, в огромной степени, объясняется слабость этого важнаго документа, революціи"[380].
Обстановка засданія Совта 14-го при обсужденіи "манифеста" подчеркнула очень ярко, вопреки намреніям Суханова и других, как раз ту именно "сущность", которую отмтил процитированный выше дневник не "совтскаго" общественнаго дятеля. Это
Не только Короленко и Гиппіус нашли созвучныя ноты с совтским "манифестом" 14 марта — "вдохновенная" рчь Родичева через дв недли, на създ партіи к. д., вызвавшая, по отзыву отчета "Рус. Вд.", энтузіазм в собраніи, в сущности говорила о той же борьб "за свободу всх пародов" и опредляла цль войны для Россіи, как защиту ея свободы и самостоятельности. Кадетскій бард говорил только о "любви к отечеству", не упомянув даже о выполненіи тх исконных "національных задач", которыми министр ин. д. революціоннаго правительства опредлял свою политику. Константинополь и проливы на създ проскользнули лишь в повторных репликах во время преній[381].
Таким образом общій язык мог быть найден. Станкевич увряет, что в Исп. Ком. "со слов делегаціи, сносящейся с Правительством, была полная увренность, что Правительство не только не возражает, но даже солидарно с манифестом"... Перед Таврическим дворцом проходили вновь манифестирующія толпы — проходили он под окнами квартиры Мережковских, и писательница записывала: "Надписи на флагах... "война до побднаго", "товарищи, длайте снаряды", "берегите завоеванную свободу". Продефилировали и "первый революціонный Павловскій полк", и волынцы, и семеновды, и литовцы. Гремла марсельеза и раскатывалось могучее "ура". "К полкам выходили и привтствовали их — и думскіе и совтскіе люди. Из праваго крыла на-лицо был неотлучно Родзянко. Он имл неизмнный успх" — вспоминает Суханов. "Было красиво, пышно, торжественно. Был подъем, было видно, как по новому бьется сердце", — должен признать мемуарист, как и то, что "внутренніе" лозунги ("земля и воля", "8-час. раб. день"), проходили среди "вншних". Вншними были: "война до побднаго конца", "солдаты в окопы, рабочіе к станкам", "товарищи, готовьте снаряды"[382]. Из Таврическаго дворца нкоторые полки шли в Ген. Штаб, гд говорил Корнилов, и гд повторялись приблизительно т же сцены. С криками "ура", Корнилова носили на руках.
Дло не ограничивалось резолюціями и плакатами: "рабочіе к станкам". Солдатскія письма с фронтов предъявляют требованіе работать усиленно на оборону, не считаясь с ''восьмичасовым рабочим днем" — теперь "не время" праздновать; представители фронтовых организацій, прибывающіе в столицу, начинают ходить "по заводам в боевом вооруженіи" и контролировать. В ближайшія дв недли в Петербург создалось очень острое положеніе: "отношенія между солдатами и рабочими достигли крайняго напряженія", — так характеризует обстановку Суханов. "С часа на час можно было ожидать эксцессов... Разсвирпвшій воин-мужик мог... пустить в ход винтовку против... внутренняго врага", по выраженію мемуариста. "Минутами чувствовалось, что должна разразиться гроза", — говорит другой современник, принадлежавшій к большевицкой фаланг, провинціал, попавшій в эти дни в Петербург, (предсдатель нижегородскаго Совта, Штерн). По мннію этого делегата Совщанія Совтов, собравшагося в конц мсяца, между фронтовыми делегатами к представителями рабочих столь велико было "недовріе", что казалась невозможной "никакая совмстная работа". Столичныя настроенія или врне настроенія фронтовыя передавались в провинцію, гд также можно зарегистрировать столкновенія солдат и рабочих.
Слишком было бы упрощено объяснить создавшееся напряженіе только агитаціей злокозненной "буржуазіи", пытавшейся "вбить клин между арміей и городом". Безспорно эта агитація была и принимала подчас организованныя формы, вызывая столь же страстное противодйствіе со стороны революціонной демократіи. Описанное возбужденіе совпало со "стоходовской панамой", как назвал в дневник ген. Селивачев прорыв нмцев "червищенскаго плацдарма" на берегу Стохода (21 марта). Русская военная неудача — первая посл переворота — произвела сильное впечатлніе и была непосредственно связана с событіями внутри страны — "первым предостереженіем" назвала ее "Рчь"[383]. Эту неудачу постарались использовать в цлях агитаціонных, хотя, по существу, стоходовскій прорыв и район 3 арміи на Юго-Западном фронт, как опредленно устанавливал тактически анализ хода боя, сдланный Алексевым в циркулярной телеграмм главнокомандующим фронтами 25 марта, в значительной степени объяснялся ошибками командованія (ген. Леш был отстранен), и войска оказали наступающему врагу мужественное сопротивленіе ("бой продолжался цлый день", при чем войска понесли потери в 12-15 тысяч). Итог искусственнаго взвинчиванія настроенія получился не в пользу здороваго естественнаго роста патріотизма, ибо агитаціонная кампанія "обузданія" рабочих превращалась при содйствіи уличной печати в "гнусную клевету" на рабочій класс, как выразился Церетелли в Совщаніи Совтов. Демократически "День" давал тогда мудрый совт: "Не дергайте дйствительность за фалды, не взнуздывайте ни армію, ни рабочій класс уколами отравленных перьев"... Мудрые совты в дни революціоннаго возбужденія рдко выслушиваются.
Не имем ли мы права сдлать, как будто бы, довольно обоснованное предположеніе, что, если бы осуществились опасенія ген. Алексева, и нмцы начали наступленіе, волна намчавшагося патріотическаго возбужденія поднялась бы на еще большую высоту и потопила бы вс бациллы циммервальдской заразы. Щепкин па създ к. д., конечно, преувеличивал, когда говорил, что "народ требует, чтобы каждый из нас, способный носить оружіе, шел бы в армію"[384]. Но из искры могло разгорться пламя. Нмцы пошли, однако, по другому пути — Стоход был явленіем единичным[385].
Могла ли общественная эмоція, искусственно нсколько взвинченная, направить патріотизм масс в сторону внутренней перелицовки войны — сдлать ея сущность "совсм другой"? Могла ли война, "затянная царем", и полученная "революціей" в наслдіе от стараго режима, превратиться в войну "революціонную", т. е., в соотвтствіи с завтами ХVШ вка, на солдатских штыках нести в другія страны идеи освобожденія? Как будто бы, в мартовскіе дни такая мысль никого не вдохновляла — такіе мотивы, пожалуй, зазвучали поздне в нкоторых рчах Керенскаго[387]. Но эта мысль высказывается в исторической работ одного из главных дятелей революціи, правда, в март находившагося еще в эмиграціи и непосредственных ощущеній от начала революціи не имвшаго. По мннію Чернова, "измнить лик войны" можно было бы "попытаться", если бы поперек дороги этой попытки не стоял тот факт, что к моменту революціи "военная энергія арміи была уже как бы пулею на излет, безсильно отскакивающей от груди непріятеля". Тот же автор исторіи "рожденія революціонной Россіи" очень отчетливо показал всю рискованность историческаго метода "маскараднаго офранцуживанія русской революціи": там война родилась из революціи, и в силу этого первая же война новой Франціи против наступающей монархической коалиціи приняла "естественно и спонтанейно характер революціонных войн". Использовать патріотизм в таких цлях в Россіи без сильнаго толчка извн было невозможно: едва ли ошибалось петербургское охранное отдленіе, когда и записк конца 16 г., характеризуя основное настроеніе масс, писало: "вс ждут не дождутся, когда кончится эта проклятая война". Может быть, именно поэтому так трудно было отыскать "правду" в подлинном настроеніи солдат, когда дло касалось наступленія: "правды не сыщешь", — записал Селивачев 19 го марта.
4. Фатальная недоговоренность.
Военное командованіе думало о наступленіи не в смысл, конечно, измненія характера войны[388] и даже не в смысл отвлеченія арміи от внутренних вопросов, а в смысл выполненія принятых Россіей на себя обязательств перед союзниками. По первому впечатлнію от революціи Алексев, как было уже указано, ршительно отказался от немедленнаго выполненія дореволюціонных обязательств и переносил возможный срок для "ршительных операцій" на іюнь-іюль, считая необходимым до этого времени держаться "строго оборонительнаго плана дйствій" (отвтное письмо Гучкову 12-го марта). 18-го марта начальник французской военной миссіи Жанен переслал Алексеву телеграмму ген. Нивеля о невозможности измнить план, выработанный совмстным совщаніем в Шантильи — союзники настаивали на том, чтобы, "не взирая на важныя внутреннія событія", обязательства были выполнены, и чтобы русская армія оказала "возможно полное содйствіе англо-французским арміям". К этому времени стали поступать отвты со стороны фронтовых главнокомандующих — они заставили Алексева измнить свою точку зрнія. 30 марта он телеграфировал военному министру: "...Только ген. Рузскій, указывая на то, что внутреннія событія отозвались на арміях ввреннаго ему фронта "весьма болзненно", ссылаясь на разстройство продовольственных, вещевых и артиллерійских запасов, на ненадежность укомплектованій, приходит к опредленному заключенію о необходимости отказаться в ближайшіе мсяцы от выполненія наступательных операцій и сосредоточить вс усилія на подготовк к упорной оборон. Совершенно иначе отнеслись к этому острому большой важности вопросу главнокомандующіе Западным и Юго-Западным фронтами. Оба высказали, что ршительныя дйствія наступающим лтом неизбжны. Если не откроем их мы, то это сдлает противник тогда, когда это будет выгодно и удобно ему. Отказ от содйствія нашим союзникам, поставя их в трудное положеніе, не избавит нас от необходимости втянуться в упорные, длительные бои, но тогда, когда в свою очередь, мы не будем в состояніи разсчитывать на помощь наших союзников, в случа, их частичной или общей неудачи. Как бы ни были мы бдны в настоящее время средствами, все-же выгодне наступать, даже без полной увренности в успх, чм перейти к опасной оборон и обречь себя на необходимость подчиниться ршеніям противника. Разстройство арміи и ея снабженія окажет свое вредное вліяніе, нисколько не в меньшей мр при оборон, чм при активной операцій"[389]. Алексев присоединился к мннію Брусилова, что при слабой устойчивости войск оборона трудне, и что надо "начать весеннюю кампанію наступленіем"[390]. Свое письмо в Ставку Брусилов заканчивал таким характерным абзацем: ..."Несомннно, 1917 год — послдній год войны и совершенно невроятно, чтобы война продолжалась и в 1918 г.; таким образом, обращаясь в этом году к пассивному образу дйствій, мы закончили бы войну безславно... Такой образ дйствій возстановит против ныншняго Врем. Правит. не только всх наших союзников, но и всю Россію, и может ввергнуть нас в анархію и возбудить негодованіе всх против своего высшаго командованія, и всякая дисциплина исчезнет, а демобилизація будет представлять собой еще боле трудное дло, чм это предполагается теперь".
Свдній о том, как реагировало Правительство на доклад Ставки, в опубликованных матеріалах нт[391]. Оно цликом находилось под гипнозом настроеній центра — смлости дерзанія у него не было. Возможное единство настроеній еще раз было нарушено тм же министром ин. д. в упомянутом интервью с журналистами, 22-го марта. Гиппіус записала 25-го: "Правительство о войн (о цлях войны) — молчит. А Милюков на днях всм корреспондентам заявил опять прежним голосом (курсив автора), что Россіи нужны проливы и Константинополь. "Правдисты", естественно, взбсились. Я и секунды не останавливаюсь на том, нужны ли эти чертовы проливы нам или не нужны. Если они во сто раз нужне, чм это кажется Милюкову — во сто раз непростиме его фатальная безтактность . Почти хочется разорвать на себ одежды. Роковое непониманіе момента на свою же голову!.. Керенскій должен был офиціально заявить, что это личное мнніе Милюкова, а не пр-ва". То же заявил и Некрасов... Хорошая дорога к "укрпленію пр-ва, к поднятію престижа власти..."[392].