Мартовскіе дни 1917 года

Мельгунов Сергей Петрович

Пока же на фронт происходили "самочинныя" дйствія и самопроизвольно зарождались организаціи, существованіе которых мстным военным властям приходилось неизбежно санкціонировать. Так сложилось "армейское самоуправленіе" в XII арміи — сложилось "самостоятельно, почти без всякаго вліянія со стороны Петрограда", как отмчала "памятная записка" Совта офиц. деп. названной арміи, поданная Временному Правительству[417], и получило свою собственную организаціонную форму примнительно к лстным условіям: из полковых комитетов — солдатских и офицерских, а иногда и смшанных — выдлялись комитеты дивизіонные и корпусные, завершая пирамиду Совта солдатских и офицерских депутатов при штаб арміи[418]. "Памятная записка" подчеркивала, что армейская организація, существованіе которой можно начать с 9 марта, возникла "при полном сочувcтвіи командующаго арміей" (Радко-Дмитріева), сдерживавшаго "несочувствіе" к самоуправленію армейскому "низшаго команднаго состава". По мннію составителей "памятной записки" протекшія дв недли позволяют положительно оцнить полученные результаты: "Боевая

служба несется образцово"... "Неорганизованныя выступленія и случаи самосуда над нелюбимыми начальниками прекратились совершенно. Исчезли жалобы на недостаточное довольствіе... И даже дезертирство, такое доступное и легкое в виду отсутствія надзора в тылу, не повысилось, а наоборот значительно сократилось. Конечно, такая картина, могущая показаться слишком идиллической, наблюдается только в частях, гд начальство шло навстрчу новому порядку... В других частях, гд самоуправленіе не встрчало сочувствія начальства, до сих пор чувствуется неувренность, напряженіе, разобщенность между солдатами и офицерами и, как слдствіе, ослабленіе единства и боевой силы части. Очень многіе войсковые начальники, препятствующіе введенію новаго порядка, вовсе не являются принципіальными противниками самоуправленія в арміи, но... протестуют против введенія самоуправленія только потому, что оно не подтверждено приказом по военному вдомству и представляется им преступленіем, самовольством. В виду этого необходимо скорйшее проведеніе приказа по военному вдомству обязательных и общих для всей арміи форм воинскаго самоуправленія". Иниціаторы шли дальше и предлагали военному министру сконструировать Всероссійскій Общеармейскій Совт военных депутатов, как орган постояннаго представительства дйствующей арміи, который создал бы живую связь между правительством и арміей и дал бы правительству "возможность в своих дйствіях опереться на 8 мил. штыков и дйствовать твердо и увренно, не считаясь ни с какой оппозиціей, откуда бы она ни шла". Вс тыловые совты — "случайные совты" — подлежали, по этому плану, роспуску и замн правильным представительством.

Тактика Радко-Дмитріева[419] не была единичной на фронт. Деникин упоминает о ген. Цуриков, командовавшем VI арміей на Румынском фронт, который с первых же дней согласился на введеніе комитетов и послал даже телеграмму командирам корпусов сосдней арміи с доказательством пользы нововведенія. Также Деникин упоминает, что главнокомандующій Кавказским фронтом "еще до узаконенія военных организацій приказал, чтобы "распоряженія, касающіяся устройства и быта; арміи, проходили через Совт солдатских депутатов". В военное министерство с разных сторон шло немало донесеній о польз, которую приносили длу "самозванные" комитеты — они "вносили успокоеніе, постепенно связывая офицеров с солдатами". (См., напр., телеграммы с Зап. фронта). Мы видли, сколь значительны должны быть поправки к утвержденію Деникина ("Об исправленіях исторіи"), что Гучков услышал из арміи по вопросу об ея демократизаціи "вопль осужденія". Этого не было.

При таких условіях верховной власти не оставалось ничего другого, как пытаться легализировать комитеты — "прибрать их к рукам". "Так мы и поступили", — заключает Гучков в воспоминаніях. 28-го в Ставк состоялось совщаніе, на котором побдила компромиссная позиція, и 30-го Алексевым, не принадлежавшим к числу людей, для которых недоступна чужая аргумеyтація[420], было издано "временное положеніе об организаціи чинов дйствующей арміи и флота". В основу этого "положенія" лег проект, разработанный под руководством Колчака для Черноморскаго флота и сообщенный, очевидно, в Ставк — Верховским.

Может ли возникнуть хоть какое-нибудь сомнніе, что авторитет Правительства и верховнаго командованія безконечно выиграл бы, если бы иниціатива и новая организація арміи всецло находились в их руках? Они достигли бы большаго, если бы "временное положеніе" 30-го, замнененное через дв недли статутом Поливановской комиссіи[421], было бы издано 9 марта, когда все еще было в броженіи и когда еще не пришлось бы закрплять сущее, как стало это неизбжно поздне. Дезорганизующее вліяніе безспорно оказало то обстоятельство, что в связи с измненіями "положеній" приходилось переизбирать войсковые комитеты — в нкоторых мстах "до четырех раз" в теченіе одного мсяца (жалоба, которую записал в свой путевой дневник ген. Масленников при посщеніи Особой арміи 18 апрля). Почти столь же неизбжно было и то пагубное явленіе, которое родилось из факта образованія комитетов явочным порядком — они в сущности, нердко продолжали дйствовать уже в порядк "обычнаго права'' и придавали новой "наиболе свободной в мір" арміи подчас характер уродливаго своеобразія: протоколы Исп. Ком. зафиксировали такую достаточно яркую бытовую черту — представитель тылового лужскаго комитета докладывал 11 марта: "хорошій гарнизон. Во глав комитета капитан, с ним вмст засдают представители населенія, далее женщины"... Едва ли нормальным можно признать тот факт, что в 80 сиб. полку первым председателем солдатскаго комитета был священник.

* * *

Каких результатов могла бы достигнуть на первых порах иниціатива военной власти, показывает дятельность "иниціатора захвата солдатскаго движенія в руки команднаго состава", адм. Колчака в Черноморском флот. Наиболе серьезные большевицкіе историки должны признать, что Колчаку "дйствительно удалось добиться огромных успхов — в теченіе почта двух мсяцев, на севастопольских судах, в гарнизонах и среди рабочих царили... идеи побдоносной войны. Севастопольская военная организація создает проект устава, основной мыслью котораго является усиленіе мощи флота и арміи"... Колчак считал необходимыми комитеты, которые вносили "порядок и спокойствіе", и он мог на митингах открыто заявлять, что "приказ № 1" для него не обязателен — его выслушивали спокойно.

Адм. Колчак принадлежал, несомннно. к числу крупных индивидуальностей[422]. Можно думать, что иниціатива Ставки была бы поддержана не за страх,

а за совсть большинством команднаго состава и по внутреннему убжденію и по выработанной традиціи дисциплины — этому чувству чести военный среды. Так ярко послднее выразил ген. Селивачев записью в дневник но поводу "запроса" военнаго министра об отношеніи к приказу № 114: "не знаю, как отвтят мои командиры полков... Я же лично дам такой отвт: "для меня, как человка военнаго, всякій приказ военнаго министра непреложен к исполненію; обсуждать затронутые вопросы я считаю возможным лишь до тх пор, пока они не вылились в форму приказа. Тм боле вопросы внутренней жизни войск, которые должны основываться на принципах, а не на разнообразной обстановк, повелвающей в бою; как начальник, я не мог бы доврять своему подчиненному, позволяющему себ критиковать отданный мною приказ"...[423]. Показательным примром может служить и ген. Марков, дневник котораго цитирует Деникин. Первые дни в X арміи на Зап. фронт — время колебаній и сомнній. "Вс ходят с одной лишь думой — что-то будет? Минувшее вс порицали, а настоящаго не ожидали. Россія лежит над пропастью, и вопрос еще очень большой — хватит ли сил достигнуть противоположнаго берега" (запись 6 марта). "Все то же. Руки опускаются работать. Исторія идет логически послдовательно. Многое подлое ушло, но и всплыло много накипи". Прочитав какое то "постановленіе" в "Извстіях" за "немедленное окончаніе войны", экспансивный автор дневника запишет: "погубят армію эти депутаты и Совты, а вмст с ней и Россію" (9-го). Проходит нсколько дней и Марков уходит с головой в ''совты" и "комитеты". 30 марта он вносит в дневник: "Спокойное, плодотворное засданіе армейскаго създа до глубокой ночи". И позлее: "Я врю, что все будет хорошо, но боюсь — какой цной"... В записях современников из числа военных часто раздаются жалобы па непригодность кадровых офицеров для выпавшей им роли политических воспитателей солдат, что препятствует развитію иниціативы командованія. Но не боги горшки обжигают, и эта "удручающая" политическая "незрлость" все же, как свидтельствуют многочисленные примры, очень скоро приспособилась к революціонной обстановк.

Ген. Деникин, склонный с нкоторым излишеством примнять статистическій метод, опредлил, что 65% начальников арміи не оказали достаточно сильнаго протеста против "демократизаціи" (т. е. "разложенія" арміи). Подобное утвержденіе по существу является лучшим отвтом на обвиненіе в "демагогіи". На эти 65% возлагает отвтственность и Гучков в воспоминаніях, написанных в эмиграціи уже тогда, когда вынужденная обстоятельствами демократическая тога 17-го года, мало соотвтствовавшая самым основам политическаго міросозерцанія перваго военнаго министра революціоннаго правительства, была сброшена. Всх своих ближайших помощников по проведенію реформы он обвинял в демагогіи — они потакали революціи по соображеніям карьеры[424]. Свидтельство самооправдывающагося мемуариста, вспоминающаго былые дни в ином настроеніи, чм они им переживались, не может быть убедительным в силу своей тенденціозности.

IV. В преддверіи кризиса

Было бы наивно предположить, что военное командованіе при самых благопріятных условіях могло бы своей энергичной иниціативой устранить то основное роковое противорчіе, которое вытекало из самой дилеммы, вставшей перед обществом и народом: революція и война. Так, может быть, могли думать немногіе энтузіасты, раздлявшіе почти мистическіе взгляды адм. Колчака на благотворное вліяніе войны на человческій организм и готовые повторять за ним, что революція открывала в этом отношеніи новыя перспективы[425]. Жизнь была прозаичнй, и всей совокупностью условій, которыя были очерчены выше, властно намчался как будто бы один путь, опредленный в дневник писательницы, не раз цитированной (Гиппіус), словами: "надо дйствовать обими руками (одной — за мир, другой — за утвержденіе защитной силы)".

Еще опредленне было мнніе В. Д. Набокова, принадлежавшаго к числу тх, которые полагали, что одной из причин революціи было утомленіе от войны и нежеланіе ее продолжать... Но только мнніе это сложилось уже в процесс революціи и сильно отражало в себ слишком субъективное воспріятіе дйствительности. В сознаніи Набокова вырисовывался единственно разумный выход — сепаратный мир[426]. "Душа арміи", конечно, улетла с фронта, как выразился позже замнившій Радко-Дмитріева ген. Парскій. "Вернуть эту душу" не в силах были революціонныя организаціи, ибо он не могли "имперіалистическую" войну превратить в войну "революціонную" и обречены были на противорчивое балансированіе в предлах формулы "революціоннаго оборончества", сдлавшейся офиціальным знаменем совтской демократіи. Эта формула, стремившаяся сочетать старые взгляды Циммервальда с новыми патріотическими заданіями, которыя ставила революція, не могла устранить причин распада арміи.

Для продолженія войны нужен был пафос, то есть активное дйствіе, — защитная сила была формулой пассивной, которая могла получить дйственное значеніе лишь при нкоторых опредленных вншних условіях. Раз их не было, формула теряла свою политическую обостренность. Многіе из находившихся непосредственно на фронт сознавали рождавшуюся опасность. Так ген. Селивачев, знакомясь с планом проектировавшагося прорыва с участка 6 арм. корпуса, записал 11 марта: "Предстоящая операція, говоря откровенно, крайне пугает меня: подъема в войсках нт, совершившійся переворот притянул к себ мысли арміи, которая безусловно ждала, что с новым правительством будет окончена война, и каждый, вернувшись домой, займется своим длом. А тут опять бои... Какія бы громкія фразы ни говорили от "Совта Р. и С. Д.", уставшій от войны и ея ужасных лишеній солдат не подымется духом больше, нежели он подымался при цар, а со стороны офицеров едва ли что можно ожидать крпкаго: старые — оскорблены, а молодые — неопытны"... Вроятно, внутренне сознавали то же и руководящее круги революціонной демократіи. И не только соображенія отвлеченныя, идеологическія, но и психологическія настроенія — реалистическія, толкали демократію на путь поисков всеобщаго мира через Стокгольмскія совщанія и путем пацифистских декларацій.