Мартовскіе дни 1917 года
Шрифт:
Событія всколыхнули армію сверху до низа. В крестьянской в своем большинств арміи земельный вопрос длается центром вниманія. Стрлки в корпус Селивачева "далеко не вс сочувствуют введенным новшествам" — записывает автор дневника 13 марта: "больше всего хлопочут они — будет ли им прирзана земля за счет помщиков, удлов и монастырей — вот их главнйшее желаніе". Член Гос. Думы Демидов, постившій фронт, передавал в "Письмах из арміи" ("Рус. Вд."), как аудиторія "замирала" при упоминаніи о земл. Неужели можно было каким либо революціонным приказом заставить ее быть вн "соціальной политики"? Может быть, Н. Н. Щепкин был нрав, когда утверждал на създ к.-д., что никакого (это слишком, конечно, сильно) сочувствія на фронт не встрчает попытка разршить сейчас соціальные вопросы. Сознаніе, что немедленное ршеніе земельнаго вопроса может сорвать фронт, было и потому так естественно, что во многих солдатских письмах того времени, идущих с фронта, сдерживаются порывы односельчан к длежу земли. Но у стоящей в бездйствіи в окопах арміи неудержимое всетаки стремленіе к тылу. Припомним: "вс помыслы солдат обращены в тыл" — писал Рузскому 29 марта Драгомиров, командовавшій наиболе близкой к центру 5-ой арміей.
"Коллектив" в жизни арміи становится органической потребностью революціоннаго времени и не только в силу естественнаго стремленія к взаимному политическому общенію. "Коллектив — как отмтил И. П. Демидов в одном из своих ранних "писем" — является тм горнилом, гд сплачивалась различная психологія в одну". Только через этот коллектив могла притушиться роковая, ослабленная во время войны совмстной оконной жизнью,
2. Революціонная чистка.
Многіе дятели эпохи находились под вліяніем все того же призрака XVIII вка — французской арміи эпохи революціи. Вопрос "жизни или смерти" арміи в их представленіи лежал в плоскости "двухэтажнаго" построенія новаго военнаго организма. Распад арміи могло удержать лишь "пересозданіе всей системы управленія и командованія арміи". Основная причина всх бд коренилась в существованіи корпуса Генеральнаго Штаба. Долой генштабистов! — дорога строевому офицерству. Так характеризует "рецепт эсеровской партіи" в дни революціи большевицкій изслдователь состоянія арміи в этот період Рабинович, пользуясь спеціальным сборником, который был выпущен в сентябр 17 г. и излагал военную программу партіи. Основная причина неудачи 17 г. лежит таким образом в том, что на командных постах остались 800 старших офицеров, пропитанных "кастовым духом". Вождь партіи поддержал эту позицію и в своей исторической работ. "Армія может существовать только, как монолит" — разсуждает Чернов. "Старый режим создавал эту монолитность сверху, новому приходилось создавать ее снизу. Старый режим заставлял строевое офицерство и солдат равняться в умонастроеніи своем по командному составу; революція неизбжно перемнила роли: командный состав должен был равняться по армейской демократіи и очистить мсто новому командному составу, ею выдленному". "Смлое и широкое черпаніе" из среды рядового офицерства "для продвиженія вверх, выбор из него подлинных вождей революціонной арміи. Таков был бы рецепт настоящей революціонной власти. С этим лозунгом когда то "переорганизовали королевскую армію вожди великой французской революціи. Но правительство из людей цензовой демократіи... не могло пойти этим путем". ''Его рецептура была компромисс"... Но tertium non datur — догматически провозглашает автор. "Все "третье" было лишь пустым топтаніем на одном мст, тщетной попыткой примирить непримиримое. На такой попытк и вышли в тираж люди новой власти". Чернов вспоминает, что французская революція разрубила гордіев узел очень просто — "святой гильотиной". Пережила кризис — "отсутствіе способных командовать" и "все же не погибла от него, но воскресла"; "равным образом впослдствіи не только не погибла, но и побдила... красная армія большевиков со своими новоиспеченными "краскомами" и со старыми военспецами, низведенными почти до роли экспертов при большевицких политкомах. Ибо и в арміях французской революціи и в красной арміи большевиков было преодолно то, с чм существованіе арміи совершенно несовмстимо: разлагающій ее дуализм и стихійная реакція на него в вид революціоннаго самоуправства".
Мы привели эти большія выдержки не потому, что утопическія построенія, в них данныя, заслуживали бы особливаго вниманія. Гораздо существеннй то, что он изображают символ вры тх, кто судьбою были вознесены в дни революціи на командные политическіе посты — от них зависло в значительной степени правильное разршеніе вопросов, выдвигаемых жизнью. На революціонную утопію в свое время отвтил ген. Алексев — "нмцев не обманешь". Гинденбург не стал бы ждать того времени, когда неспособные "командовать" научатся военному длу. Отвтил Алексев и другое — ссылки на революціонныя войны XVIII столтія уже потому неубдительны, что несравнимы техническія средства и пріемы борьбы. Столь же неубдительны будут и эксперименты эпохи гражданской войны, от которых поспшили отказаться творцы русскаго междоусобія, как только прочно захватали власть. Только отвлеченная мысль, витающая в области предвзятых схем, могла строить проект реорганизаціи арміи в дни міровой войны по "рецепту эсеровской партіи"[403]. Надо сказать, что в солдатских "мозгах", в той некультурной срой масс, которая волновалась, повидимому, не возникала такая мысль. Вот бытовая сцена, зарегистрированная дневником ген. Селивачева. 15 марта в 14-м Финл. стрлковом полку произошли волненія из-за нежеланія двух рот итти на работы. Начальник дивизіи ршил сам переговорить с упорствующими. В дневник он записал: ..."поздоровался с ними, поздравил с принятіем присяги и... предложил разсказать мн, как они понимают присягу. Вышел унт. оф., который весьма разумно доложил, что раньше они не знали, за что дерутся, так как дрались за нмцев и предателей родины, теперь же им ясно, что они дерутся за счастье свободной Россіи, и что долг каждаго — добиться побды. Я обратился к ротам и спросил, согласны ли они с объясненіем унт. оф., вс отвтили, что согласны. Тогда я сам разъяснил им, что такое долг, повелвающій им драться при всх условіях, и они общали мн работать безропотно. Затм я спросил их, слыхали ли они, что нкоторые мутят слухами о выбор себ нач-ков. Так вот, чтобы объяснить им, в чем дло, я предлагаю вмсто себя выбрать нач-ка дивизіи, на что даю им 1/4 часа. Сам отъхал в сторону переговорить с офицерами. Стали что-то говорить между собою. Через 15 минут, спросив, готово ли, подъхал к ним и спросил, кого-же они выбрали себ нач-ком. Вс в один голос отвтили: "Вас, только вас". Я отвтил: "Спасибо вам, но за что же вы меня выбрали — вдь я и ругал нердко крпко и строг был". Тогда они отвтили, что я всегда с ними, что они могут говорить со мной, что я все знаю, и что скажу, то так и надо длать, что они врят мн. Тогда я разобрал им по очереди вс эти свои достоинства и доказал, что для этого надо учиться, много работать и жить с ними, а посему им и трудно будет выбрать себ нач-ка... Люди успокоились, я поблагодарил за работу и любовь ко мн и ухал"... Единственный примр, как ни характерен и ни красочен он был для революціонной обстановки по своей наивной простот, ничего не говорит, но всетаки он пріоткрывает краешек занавси, отдляющей изслдователя от быта и психологіи современников. Впрочем, не трудно было бы привести и другія аналогичныя иллюстраціи, почерпнутая нз мемуарной литературы.
В условіях времени не риторическое tertium non datur, а "компромисс" был единственным путем разршенія болзненных вопросов, связанных с реорганизаціей арміи. Но компромисс, договоренный с высшим командованіем, компромисс планомрный, а не в вид какой то вншней уступки бунтующей стихіи. Отсутствіе договоренности и продуманности, как всегда, было величайшим злом. Первый военный министр революціоннаго правительства сознавал необходимость произвести извстныя перемны в высшем командованіи — не в том катастрофическом масштаб и не по тому, конечно, идеологическому рецепту, о которых говорили соціалистическіе экспериментаторы. Неоперившійся еще Гучков пытается убдить уже 6-III Алексева в необходимости такого мропріятія. Указав Алекcеву, что он единственный кандидат на пост верховнаго главнокомандующаго, Гучков продолжал по юзу: "Вы пользуетесь довріем Правительства и популярностью в арміи и народ. И то и другое вы можете в один миг удесятерить, приняв ряд ршеній. которыя будут встрчены с полным одобреніем и горячим сочувствіем страны и арміи... Но эти ршенія должны быть приняты безотлагательно ". К таким ршеніям и относилась "мра устраненія завдомо неспособных генералов". Лучше сдлать это "добровольно, чм под принужденіем". На возраженіе Алексева, что он, как нач. Штаба, таких мр принимать не может, ибо ему этого не предоставлено по закону, и что подобныя мры встртятся с недостатком подходящих людей, а "замнить одного слабаго таким же слабым — пользы мало". Гучков пояснил, что Правительству надо только знать "внутреннее ршеніе" генерала, и что он, Гучков, не согласен относительно "затруднительности найти даровитых генералов для замны ряда бездарностей". "Такія новыя назначенія, — повторял министр, — произведенныя с одною маха , вызовут величайшій
Военный министр начал чистку за свой страх и риск. Вопрос этот сразу возник на первом засданіи Особой Комиссіи под предсдательством ген. Поливанова, созданной военным министром для преобразованія армейскаго и флотскаго быта. И поднят он был, по словам Половцова, Энгедьгардтом, заявившим, что "никакая реформа невозможна, пока не будут смнены нкоторые начальники". Очевидно, под вліяніем этих рчей, Гучков и поспшил поставить перед Алексевым дилемму о массовом увольненіи генералов. Быть может, и рчи были инспирированы самим военным министром, ибо презумпція этой операціи, получившей в военной сред траги-шутливое наименованіе "избіеніе младенцев", установлена была в общественной думской сред еще до революціи — в дни военных неудач в начал войны. В рчи на създ делегатов фронта, наканун своего ухода из Правительства, Гучков вспоминал, что он "еще задолго до войны" указывал на неизбжную неудачу, если не будет измнен командный состав, подобранный по принципу "протекціонизма и угодничества". "Когда произошла катастрофа на Карпатах, я снова сдлал попытку убдить власть... но вмсто этого меня взяли под подозрніе". На августовском совщаніи (15 г.) прогрессивнаго блока, гд изыскивались "способы побды", представитель правой части блока член Гос. Сов. Гурко говорил о необходимости "колоссальной перетряски" в командном состав — "нужно влить новые принципы" (запись Милюкова). О чистк офицерскаго состава говорил и Шингарев в Гос. Дум —надо дать "и лучших учителей, и лучших командиров, и лучших вождей". Наконец, записка предсдателя Гос. Думы 16 г. представляла собой сплошное обвиненіе высшаго командованія... Таким образом "революціонная" чистка имла свои далекіе корни — революціонные круги, даже в крайнем теченіи, ограничивали тогда свои требованія устраненіем "безнадежно неисправимых" и "злостных реакціонеров" ("Правда").
Гучков пошел по проторенному пути 1905 г. Как утверждает Деникин, дежурному генералу при Ставк Кондзеровскому военным министром поручено было составить список старших начальников с краткой аттестаціонной отмткой по имвшимся матеріалам. Так создался тот проскрипціонный список, который в Петербург среди военных получил хлесткое названіе — "мерзавки". Половцов, принадлежавшій к числу "младотурок"[405], близко стоявших к военному министру, описал "систему мерзавки": выписаны были фамиліи корпусных командиров и начальников дивизій с шестью графами; первыя пять заполнялись оцнками, которыя давались различными гучковскими собесдниками, пользовавшимися довріем, а в послдней граф длался общій вывод по большинству голосов: "достоен выдвиженія", "может остаться", "подлежит изгнанію". Деникин разсказывает, что, когда он постил военнаго министра 23 марта, тот предложил сдлать соотвтствующія отмтки против фамилій извстных ему генералов. "А поздне — добавляет мемуарист — посл объзда Гучковым фронта, я видл эти списки, превратившимися в широкія простыни с 10-12 графами". При такой систем оцнки генеральской благонадежности — и политической и военной, терялся, конечно, какой-либо объективный критерій. Хорошо, когда "политическія обвиненія" совпадали с отрицательными "боевыми качествами". Но могло быть и другое.
Совершенно очевидно, что Алексев никакого активнаго участія в этой чистк не принимал, хотя офиціальное Телегр. Аг. сообщало 21 марта, что вр. исп. долж. верх. главнок. даны широкія полномочія "для омоложенія и освженія высшаго командованія в арміи". Поздне в іюн в письм к ген. Скугаревскому сам Алексев так оцнивал пресловутую "мерзавку": "рука великаго "реформатора" арміи Гучкова вымела из наших рядов в наиболе острую и критическую минуту около 120 генералов (Деникин и Врангель эту цифру доводят до 150) на основаніи боле, чм сомнительных, аттестацій анонимных "талантливых полковников и подполковников". "Реформатор" мечтал освжить командный состав и вызвать "небывалый подъем духа в арміи". Послдняго не случилось, к несчастью, а вреда сдлано не мало". В извстном письм к Родзянко 25 іюля, перечисляя необходимый мры для возстановленія дисциплины. Алексев добавлял: "не мнять, как капризная и богатая женщина бросает перчатки, начальников, гоните слабых, не оказавшихся на высот своего назначенія в бою, но не гоните по тайным, мутным аттестаціям, как сдлал это Гучков. Он подломил состав начальников, мечтая вызвать в арміи взрыв энтузіазма массовым изгнаніем".
В конц концов, достигла ли эта чистка своей цли? Позднйшій отзыв Алексева, находившагося в то время в довольно рзкой оппозиціи к Правительству, может быть заподозрн в своем безпристрастіи. В общем, по мннію Половцова, картина по проскрипціонному списку получилась "довольно правильная". Но кто сможет это подтвердить без предварительнаго разбора каждаго отдльнаго случая? Вот примр. Оговариваюсь, что у меня нт данных для сужденія о военных дарованіях ген. Литвинова, командовавшаго 1-ой арміей. Вншнія обстоятельства, как будто говорили за него. Армія его спокойно встртила переворот, что часто во многом зависло от командующаго. Поверхностный мемуарист Половцов объяснил — это потому, что армія Литвинова в "таких болотах, что до них революція не дошла, а вот у "бднаго Драгомирова" в Двинск "плохо". Картина представляется иной, если обратиться к коллективному заявленію офицеров 1-ой арміи в петроградскій Совт (опубликовано было в газетах 25 марта), в котором, между прочим, говорилось: "Мы присягнули Врем. Правительству... Братья — рабочіе и солдаты — петроградскаго Совта... Просим, не мшайте нам исполнять свой долг и помогайте нам снарядами... Не создавайте двоевластія"... Очевидно, в Пинскія болота революція докатилась и была, как будто бы, правильно воспринята. А вот ген. Литвинов при свиданіи с военным министром в Псков 11-го "брюзжал, фрондировал и производил крайне невыгодное впечатлніе" по характеристики Болдырева. Литвинов предложил Болдыреву пост нач. штаба арміи. Болдырев воздержался от "окончательнаго отвта, предчувствуя отчисленіе самого Литвинова". Он не ошибся — оно было опубликовано в газетах уже 14-го.
Сам Гучков и указанной рчи 29 апрля оцнил итоги "чистки" весьма положительно: ..."Я сознавал, — говорил он, — что в данном случа милосердія быть не может, и я был безжалостен по отношенію к тм, которых я считал не подходящими. Конечно, я мог ошибаться. Ошибок, может быть, были даже десятки, но я совтовался с людьми знающими и принимал ршенія лишь тогда, когда чувствовал, что они совпадают с общим настроеніем". Гучков был уврен, что провозглашеніе лозунга: "дорога талантам", не считаясь с іерархіей, "вселило в души всх радостное чувство, заставило людей работать с порывом вдохновенія"... Деникин признает, что Гучков был прав в том отношеніи, что армія страдала и "протекціонизмом и угодничеством", и что "командный состав не всегда был на высот своего положенія", отмчает и Врангель, что среди уволенных было "много людей недостойных и малоспособных", "сплошь и рядом державшихся лишь от того, что имли гд-то руку". Однако, в данном случа легко впасть в гиперболу, что и случилось, напр., с Черновым, как историком революціи. Он увряет уже, что "нт ни одного серьезнаго военнаго писателя, который не рисовал бы состояніе русскаго команднаго состава, иначе, как в вид каких-то авгіевых конюшен, для очистки которых нужны были не гучковскія, а геркулесовскія силы". С предосторожностью автор не назвал военных писателей, из трудов которых он позаимствовал свои слишком категорическіе выводы. В другом мст он ссылается на в. кн. Ник. Мих., на Верховскаго и Головина. Надо признать, что отмтки вел. князя-историка в дневник вообще поразительно скоропалительны и тенденціозны. Верховскій в "Россія на Голгоф" слишком приспособляется к своей революціонной позиціи, а Головин чрезмрно субъективен в личных характеристиках. Работа Чернова выпущена в 31-м году; через нсколько лт у того же Головина он мог бы найти нсколько другую оцнку: "Три года тяжелой войны способствовали подбору в русской арміи к 1917 г. вполн удовлетворительнаго команднаго состава". (Вроятно, командный состав русской арміи был приблизительно такой, как везд во всем мір, не исключая и стран с демократическим политическим строем).[406].