Маша, Марина, Маруся

Великанова Лариса

– Можно я лягу, - вдруг очень тихо спросил парень, - очень спать хочется.

– Ложись конечно, это же твоя постель.

– Это наша постель, Ляля, по крайней мере на эти пару дней. Но я не хочу тебя беспокоить, если скажешь «нет» я пойду на диван в гостиной.

– Не морочь голову, - теперь уже возмутилась она, - ложись давай, я сейчас плед достану.

– Лежи, я достану сам, ты только не убегай ладно? – голос прозвучал хрипло и просительно.

– Да не убегу я никуда, куда мне бежать. Из комнаты злая лиса Лешка выгнала, осталась зайка Ляля одна в избушке серого волка Глеба, - нарочито слезливо запричитала Ляля.

Глеб засмеялся, встал подошел к шкафу и достал два пледа.

– Держи, зайка Ляля, а то на дворе зима, замерзнешь еще, -

кинул он ей один плед.

– А что серый волк зайку греть не будет? – вырвалось у нее. Вот всегда она так, Маша все время ее за это ругает. «У тебя Лялька, что на уме, то и на языке, за что только тебя на работе ценят?»

Глеб от неожиданности распахнул глаза и замер в полшаге от кровати со вторым пледом в руках. В глазах появился хищный блеск, и девушка поспешила ретироваться за предложенным укрытием.

– А зайка не боится, что серый волк ее съест?

– А чего зайке бояться, - фыркнула из-под пледа девушка, - она свое еще почти шесть лет назад отбоялась. Главное грей и спать не мешай.

– Значит не боишься, - протянул Глеб, - а зря-а-а. Волки, особенно зимой бывают голодные, до маленьких заек.

Он грозно зарычал и прыгнул на кровать прямо с места. Ляля оказалась завернутой в кокон из пледа и рук мужчины.

– Ну вот лялька, лялька и есть.

Лег рядом, подтянул девушку к себе поближе, выпотрошил из укрытия ее лицо и крепко поцеловал. Сначала хотел просто чмокнуть, но как-то не получилось. Сладкие губы манили его с самого утра, тот поцелуй на катке был легким и больше оставил желания, чем утолил его. Из нежного поцелуй постепенно перерастал в страстный и уже не хватало воздуха обоим, а разжать губы не хватало сил. Хотелось пить и пить этот сладкий яд. Их языки давно уже танцевали свой собственный танец. Руки вжимали девушку в тело, попутно пытаясь выпутать ее из пледа. Скованная теплой пушистой тканью, прижатая к не менее горячей груди, Ляля плавилась от жара собственного тела. Наконец он смог оторваться от ее губ, они вместе вздохнули, но ее никто не отпустил. Вместо этого он еще крепче вжал ее в себя и прижал ее голову к своей груди. Его сердце ходило ходуном. Она слышала, его сильные удары и даже ощущала под сильной мускулатурой, как сильно оно бьется о грудную клетку.

– Глеб, мне жарко, - жалобно пропищала она.

– Лялька полежи спокойно, пожалуйста, а то я за себя не отвечаю. Если бы ты только знала…- он не стал продолжать.

– Что я должна знать? – тихо спросила Ляля.

– Я скажу, а ты обидишься.

– Это так обидно?

– Я не знаю, я ничего с тобой не знаю, я даже не знаю, как себя вести, но я так тебя хочу, что у меня дрожат колени и руки. Хочу всю, от кончиков пальцев на ногах, до твоей рыжей кучерявой макушки. Хочу целовать тебя и любить, долго и много. Обиделась?

– Не знаю, еще не поняла, но мне нравится ход твоих мыслей, особенно про пальцы на ногах, потому что они торчат и им холодно.

– Ты же только что сказала, что тебе жарко.

– Телу жарко, а пальцам холодно, - заканючила Ляля.

– Ты моя маленькая, заинька, - он отстранил девушку и начал выпутывать ее из кокона, который сам же и скрутил, - сейчас серый волк тебя распутает, а потом прости бессовестного, просто съест.

– Я вот думаю, вкусная я или вареньем намазаться.

Ляля сама поражалась тому, что она несла. Она четко понимала, что дразнит мужика, который только что открытым текстом сказал ей о своем желании, но ничего поделать с собой не могла. Она уже давно внутри согласилась с неизбежным, мало того ей этого хотелось и не казалось уже чем-то постыдным и неправильным. «Кончатся праздники, подам на развод» - где-то на краю сознания и здравых мыслей подумала она и тут же вернулась к этой горе тестостерона, которая обволакивала ее со всех сторон флюидами желания и страсти.

– Не надо вареньем, я тебя и без варенья съем и не подавлюсь, ты и так сладкая и вкусная, - урчал мужчина, уже понявший, что его допустили к телу и поэтому быстренько освобождал женщину от одежды.

Плед уже давно был заброшен в конец кровати.

Раздевая Лялю, Глеб не отрывал губ от ее кожи, ей казалось, что они были везде одновременно во всех местах, на лице, на груди, животе и бедрах. Его губы, руки и даже ноги, которые обвили ее, не позволяя шевелиться. А шевелиться и не хотелось. Сладкая истома от нарастающего желания заполняла все ее существо, выгибало навстречу горячим ласкам и только хриплые стоны срывались с ее губ. Он понимал, что сейчас требовать от нее чего-то большего не имеет смысла, слава богу не лежит бревном, а откликается. Сдерживать себя он научился давно и сейчас исследовал тело девушки, выясняя на что она реагирует ярче. Он замечал малейшее вздрагивание напряженных мышц, моменты, когда выгибается ее позвоночник, когда расслабились и сами раскрылись бедра, когда наконец отпущенные ее руки, зарылись ему в волосы и непроизвольно притягивали голову мужчины к нужным местам. Она не говорила ничего, а ее тело кричало: «Вот здесь! Еще! Мало! Хочу». Он чувствовал в ней страстную натуру и вдруг понял, что у нее за плечами почти шесть лет брака, а она ведет себя, как совершенно неопытная девушка. «Мудак, - в очередной раз подумал Глеб об ее муже, не отрываясь от Ляли ни на секунду, - самодовольный индюк. Придется ее всему учить» И вдруг ему стало от этой мысли так хорошо и сладко, что он вскинул голову, увидел ее затуманенные страстью глаза и выдохнул:

– Девочка моя, никому не отдам.

Эпилог 

– Машунь, тебе Лялька звонила? – Маша, взяла трубку и услышала взволнованный голос Татьяны.

– Звонила, вчера, а что случилось?

– Они точно прилетают сегодня?

– Точно. У Глеба симпозиум закончился еще неделю назад, они из Брюсселя домой в Мюнхен заезжали, а уже два дня в Москве, у родителей.

– Ты не знаешь, они Соньку с собой привезут?

– Даже не в курсе. Там бабушки с дедушками с ума по внучке сходят. Она у них там сейчас единственная на всю их ораву. Тимка на Севере с семьей, Светка со своими отпрысками на Дальнем востоке, прилетают редко.

– А Иринка?

– Иринка улетела к мужу в Америку вместе с сыном.

– Занянчат нашу девочку, мы тоже ее давно не видели, у меня даже Костя спрашивал, привезут ли Титовы Соньку.

– Невесту себе растит.

– А то, он с нее еще в пеленках пылинки сдувал.

– Ну а твоя Маруся как?

– Спит, наелась и спит. Ей главное сиську вовремя дать, да памперс поменять. Совершенно идеальный ребенок, не в пример некоторым.

– Да уж, мои дали мне жизни, как вспомню, так вздрогну. А Лешка дочку ждет, «Такую же беленькую, как мама». Я с этими не знаю, как сладить, не пацаны, а ужас, что такое. В садике от них все стонут. При этом, воспитательница говорит, что они всегда такие вежливые, если их не задевать. Девочек не трогают, только мальчишек, и не дай бог кому-нибудь Лизочку обидеть.

– А Лизочка у нас кто? Опять одна любовь на двоих?

– Ну да, у нас все одно на двоих, и любовь в том числе. Когда вырастут не знаю, что делать будем.

– Тань, а Разумовские с Таиланда прилетели?

– Прилетели три дня назад. Привезли фотки и всем подарки с юга.

– Видела я их фотки в Инстаграме. Двое рыжих папа с дочей и двое черных мама с сыном на берегу лежат цветочком, голова к голове. Кто-то же фотал.

Татьяна засмеялась:

– Я тоже видела. Я вчера бандероль получила. Лялька альбом прислала с фотографиями Сони, Костик просил.

– Нет, ну ты смотри, как серьезно. Вот ты мне скажи, а почему Соня, вон Олька у Галки тоже рыжая.

– А он говорит, что Олька маленькая еще.

– Ну да ей же только два года, а он у нас парень взрослый, одиннадцать лет в этом году будет.

– Вот-вот, а Соньке шесть, в первый класс скоро. Вот как начал с ней нянчится, когда она родилась, так ведь и не забыл. Там в альбоме фотка одна есть из парижского Диснейленда. Софа в длинном платье, ну прям принцесса, эта ее грива рыжая. Красавица вырастет. Костя эту фотку в рамочку вставил и на тумбочку поставил. Представляешь?