Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
– Мне два пирожка с повидлом и один с капустой. Нет, два с капустой, пожалуйста. – Она высыпала из кулака нагретые монеты.
Парень с четвёртого курса покупал подогретую котлету.
– Скорее бы уже сессия, чтобы общежитие снова почистили, – сказал он, понимающим взглядом мазнув по Ляле. Взгляд замер на мешочке у пояса. – Надоело это.
– Ага, – вздохнула она, прижимая к груди свёрток с пирожками. – В этом году как-то быстро и жестоко всё вышло. К чему бы?
Дорога обратно оказалась чуть проще: тень на лестнице сидела смирно. На бегу вынимая
Маша вошла в квартиру Алекса и тут же ощутила это. Похолодели кончики пальцев. Стянув сапоги быстро, как только смогла, она не дослушала предложение чая и бросилась в его комнату.
Рядом с погасшим компьютером стояла глубокая тарелка с водой. Шторы были задёрнуты – горела свеча. Она увидела стриженый затылок Алекса. Тот склонился над книгой.
Маша закрыла глаза и почувствовала незнакомые тяжёлые шаги за стенами. Шаги были снаружи, но уже близко.
– А ну-ка стой!
Алекс обернулся, сияя на неё улыбкой.
– Ты как раз вовремя, можешь помочь. Я тут пытаюсь разобраться с технологией вызова, мне принесли книжку. Ну ты же знаешь, да?
В несколько шагов она пересекла комнату и смахнула со стола тарелку. Вода в ней уже порозовела от крови. Тарелка упала на колени Алексу, брызнув порченой водой ему на одежду. Маша раздёрнула шторы.
Она прислушалась: шагов больше не было. Видимо, Алекс не преуспел в призывах. Ему сложнее: он-то – не яркая лампочка, обычный огарок в темноте.
– Идиот, – сказала она членораздельно. – Никогда больше так не делай. Понял меня?
– Почему?
Алекс смотрел на неё бездомным псом, пальцы сжимались на подлокотниках кресла. Маша знала, что её услышит его мать и наверняка осудит, потому что зазорно кричать на инвалида.
– Потому что ты вообще не представляешь, что это, что случается! Людей потом по кускам собирают, а в лучшем случае – сразу в дурдом. Ты об этом мечтаешь, да?
Он опустил голову.
– Извини, я не знал.
– Извини, – передразнила его Маша. Злость схлынула, оставив горькое послевкусие. Её ведь разозлил не глупый эксперимент Алекса. В конце концом, тихий дом, самый спокойный район города – всё, что могло сюда прийти – пара домовых духов из подвала. Ну скрипела бы дверь по ночам. Разбилась бы пара чашек. Вряд ли их хватит на большее.
Она злилась на себя, потому что секунду назад видела себя со стороны. Безрассудную, ошалевшую от свалившейся на неё силы. Она пошла в чёрный дом – и никакие правила не были ей указом. Она пошла к Смертёнышу, и ей было плевать, что маленький мальчик уничтожает целый дом. Она пошла на заброшенную стройку, и то, что увидела там – ввело бы в ужас любого нормального человека, а она потащила это за собой.
Прижавшись спиной к подоконнику, Маша провела руками по лицу, раз, другой. Сжала зубы, чтобы они не застучали.
Она очнулась от прикосновения – Алекс сжимал её локоть.
– Прости, я всё понял. Правда понял. И спасибо,
Маша смотрела в его глаза.
– Я тебя люблю, – сказал Алекс.
Повисла дурацкая пауза. Он кривился в невесёлой улыбке.
– А ты меня?
– Я не уверена, что правильно трактую термин любовь, – сказала Маша и отвернулась.
Мама Алекса уже называла её Машенькой, щебетала, когда открывала двери, и угощала чаем с дорогими конфетами. Маша не любила сладкого, но конфеты ела, чтобы никого не обидеть. Алекс сидел рядом и смотрел на неё влюблёнными глазами.
На четвёртом свидании он протянул ей коробочку, оббитую красным бархатом. Маша вздрогнула. Вероятно, есть нечто такое в женских инстинктах, чтобы при виде красного бархата сбивалось дыхание и учащался пульс.
Руки Алекса нервно дрогнули. Наверняка в его мечтах Маша кидалась ему на шею.
– Не бойся, это всего лишь цепочка.
– В честь чего? – Маша провела рукой по горлу, как будто могла убрать то, от чего голос делался сдавленным.
– Просто в знак любви. Если не хочешь – не бери, я выброшу её в окно. – Лицо Алекса сделалось злым и каким-то измождённым.
На белой атласной подушечке вилась цепочка – широкая, золотая. Прямо как в фильмах. Маша взяла коробочку из его рук и поставила на стол, рядом с компьютерным монитором.
– Давай так. Ты подаришь мне её позже. Нужно ведь ещё пообщаться, проверить отношения.
– Всё ясно. – Он крутанул колёса инвалидного кресла, так что сразу оказался к ней спиной. – Ты просто не хочешь иметь дела с таким уродом, как я. Скажи сразу, что хочешь меня бросить. Не понимаю, к чему тянуть.
Она села на край кровати, устало сложила руки на коленях. Рассказать бы прямо сейчас. Рассказать бы всё честно и уйти, пока зыбучие пески этой семейки не утянули её на дно. Потому что иначе не выпутаться из постоянной лжи.
– Алекс, знаешь… – пробормотала она. Голос сделался потусторонним, страшным – Алекс резко обернулся.
В чём она перед ним виновата? Почему чувствует себя таким ничтожеством, поднимаясь в лифте на его этаж, нажимая на упругую кнопку звонка? Она ничего ему не сделала. Она его не любит, и что? Можно подумать, у всех молодых пар, которые только начали встречаться, пылают шекспировские страсти.
– Знаешь, Алекс, я хотела объяснить тебе одну вещь. Только выслушай меня, пожалуйста, до конца. Я – очень плохой человек. То, что я творю, непорядочно, поэтому я хочу тебе рассказать.
Его затрясло. Маша ещё никогда не видела, чтобы человека трясло так сильно, чтобы губы не складывались в слова. Алекс принялся хватать её за руки.
– Замолчи! Нет, замолчи.
Его пальцы были цепкими и влажными, и Маша сдалась.
– Ты любишь его, да? – зашипел он, больно сжимая её пальцы.
Она испугалась.
– Кого?
– Своего Мифодия.
Нужно было договорить до конца. Раз начала, то продолжай, иначе зачем начинала, – так любила говорить Горгулья. Особенно тем, кто не подготовился к семинару. Она тяжело сглотнула.