Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
Тяжело вздыхая, она снова вышла на дорогу. Тревога уже не просто беспокоила – царапала кошачьими когтями изнутри и на ухо нашёптывала страшные вещи. Сабрина направилась в противоположную сторону, к ручью, что на другом краю деревни. Вчера-то они обошли её всю.
Только у самой окраины она разглядела в подступающих ранних сумерках две фигуры, бредущие по обочине. По интонациям, разносящимся далеко по округе, Сабрина поняла, что одна из них – точно принадлежит Маше. Та размахивала руками, что-то увлечённо объясняя спутнику. Отдельных фраз Сабрина не разобрала.
Она подлетела к парочке,
– Где ты гуляешь? Я тебя обыскалась.
Дышать стало чуть легче.
– Прости, – виновато улыбнулась та. Её руки были холодными, но на щеках играл румянец. – Я правда немного заблудилась. Представляешь, пошла в другую сторону от ручья. А там болота. Хорошо, что встретила Рока, он помог мне выйти к деревне.
Только тут Сабрина обернулась на её спутника. Мужчина старательно отводил взгляд, делая вид, что их разговоры его волнуют мало. Он был высоким и, как многие здесь, одевался просто и тепло: из-под просторной куртки выгладывал ворот толстого свитера.
– А, спасибо, – суховато кивнула ему Сабрина.
– Да, мы пойдём, – снова улыбнулась Маша, оборачиваясь к Року.
Тот лишь кивнул и зашагал обратно, спокойный – как будто каждый день ловил на болотах потерявшихся следователей и возвращал их домой.
– Довольно странный тип, – призналась Маша, когда они отошли на приличное расстояние. Она пыталась согреть руки, втянув кисти в рукава, но, видно, всё равно не получалось, потому что голос её подрагивал.
– Ты дозвонилась кому-нибудь? – Сабрина взяла её за локоть и повлекла в сторону дома. Кажется, Маша слишком увлеклась своими размышлениями, чтобы ориентироваться в переплетении улиц и переулков.
– Кажется, да. Правда, постоянные помехи, разговаривать было невозможно. Но я послала сообщение, фотографию одной закорючки из дома Комиссара. – Она говорила без остановки, значит, волновалась. И теребила край рукава. – Теперь нужно почаще на кладбище появляться, чтобы ответ поймать.
– Теперь я пойду с тобой, – невесело отозвалась Сабрина.
Она кожей ощутила чужое присутствие. Осторожно обернулась: чутьё не подвело. Несмотря на дождь, у одного из заборов на лавочке сидела старушка. В сером мареве было не понять, куда она смотрит, но Сабрина различила положение её рук – бабуля словно поглаживала кошку, сидящую у неё на коленях.
– Всё, хватит на сегодня, – буркнула Сабрина и потянула Машу за локоть. – Домой, нарисуешь ещё пару схем. А побродим завтра.
Вечером – хоть было всего шесть часов, но все дружно называли хмурый сумрак за окном именно вечером – Маша снова копалась в своих бумагах, перебирала схемы и водила по ним ручкой. Ручка изредка плевалась чёрными чернилами, оставляла на листах кляксы, и Маша тут же превращала их в смешных человечков.
Сабрина медленно перемешивала сахар в давно остывшем чае. Пить не хотелось, но ей нужно было хоть чем-то занять руки. Сабрина не скучала, нет. Просто то, что Маша вырисовывала на листах бумаги, она пыталась уложить в голове и прочувствовать.
Она вспоминала слова Маши о том, что иногда убийцы даже вызывают врачей для своих жертв. Потом – Судью, которая полоскала в ручье глубокую рану. Что ей делать
В дверь методично стучали. На крыльцо уже дважды выходила Гала, грозила в темноту кулаком и открывала дверь, чтобы крикнуть обидное:
– Пшёл отсюда! Давай-давай! – Приняв необычайно суровый вид, она снова захлопнула дверь.
Маша оторвалась от своих бумаг и проследила за тем, как Гала идёт из прихожей в комнаты, по-генеральски чеканя шаг.
Оказалось, что стены и окна не особенно хорошо защищают от внешнего мира. Снова постучали – теперь уже в кухонное окно. Сабрина глянула мельком: в самом углу окна, среди голых малиновых прутьев виднелось жалобное лицо Комиссара. Сухие стариковские губы подрагивали от обиды.
– Ну Гала, ну пятьдесят грамм. Не могу, помираю!
Она вбежала на кухню.
– Нет у меня! – воинственно выкрикнула Гала и задёрнула штору, которой хватило ровно до половины окна.
Комиссар медленно переместился к незашторенной части.
– Знаю, что у тебя есть. На донышке осталось, наверное. Ну хоть капельку. Я огурчиком закушу.
– Даже не проси.
– Слушай, – Маша потеребила Сабрину за рукав свитера. Не обращать внимания на перепалку было сложно, и Маша жмурилась, когда особенно громко возмущалась Гала или страдальчески тянул свою песню Комиссар. – Странно. Я этого Рока вообще в переписи не найду. А Судья сказала, что тут все должны быть.
На кухне зажглась тусклая жёлтая лампочка. Гала предусмотрительно задёрнула шторы полностью, как только они заявили о желании включить на кухне свет.
«Вдруг заглянет ещё кто-нибудь», – таинственно прошептала она и смутилась от скептического взгляда Сабрины. А Маша зябко повела плечами.
– Брось, – вздохнула Сабрина, вертя в руках видавшую виды чайную ложку. – Может, он тебе неполное имя сказал. И на самом деле он Эроик какой-нибудь. Мало ли полукровки притащили нечеловеческих имён после войны.
Маша почесала ручкой в затылке, потом спохватилась, что чешет пишущим кончиком и принялась вслепую оттирать с кожи чернила.
– Да нет, я вроде бы всех отметила, кого нашла вчера и позавчера. Его здесь точно нет. Надо будет у Судьи спросить. И ещё этот Комиссар. Вот нигде точно не указано, сколько он тут живёт. Вообще многие говорят, что он пришёл в деревню лет двадцать назад. Или двадцать пять. А кто-то с пеной у рта твердит, что он тут всю жизнь живёт. Вот и как это всё понимать?
Она подняла голову: словно в ответ на её слова хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги. Потом приглушённое ворчание, и на кухню заглянула Судья.
Её пальто было насквозь мокрым, с волос капало, а на лице поселилось такое выражение, словно это Сабрина с Машей вызвали дождь, чтобы ей навредить.
– Сидите? – хмуро уточнила Судья. – Ну сидите, сидите. А там, между прочим, ещё человек умер. Вы вообще как считаете, хорошо работаете, да?
Маша вскочила так резко, что вздрогнула даже Судья. Бросив всё, чем только что занималась, в художественном беспорядке, она побежала в прихожую и принялась натягивать кроссовки.