Маша Орлова. Тетралогия
Шрифт:
Он поднялся, аккуратно заложив страницу сложенным вдвое тетрадным листком, и пошёл к поленнице. Сабрина задумчиво смотрела Тимуру вслед, как будто видела его в первый раз.
В аудиториях института Тимура тоже никто не замечал, пока в конце первого семестра не выяснилось, что он – единственный, кто смог составить конкуренцию отличнице-Сабрине.
Тимур сидел всегда за последней партой, тихонько перелистывал лекции и, говорят, даже иногда здоровался с одногруппниками. Но очень тихо.
Тая с Венкой хихикали за его спиной – он не умеет разговаривать. Парни
Маша поднялась по крутой деревянной лестнице и стукнулась в спальню парней. Ей никто не ответил. Света, который лился из коридора, едва хватило на половину лестницы, и теперь Маша в кромешной темноте шарила руками в поисках дверной ручки.
– Кто здесь? – послышался приглушённый голос из комнаты.
– Это я. Можно с тобой поговорить? – попросила Маша.
Дверь открылась. Света в спальне и правда не было, но её глаза успели привыкнуть к темноте, так что она различила тёмно-синий прямоугольник открытого окна, из которого тянуло свежестью, и чёрный силуэт.
– Лев… э, я на счёт Тимура. – Она боком протиснулась в приоткрытую дверь и едва не сшибла с тумбочки бутылку с водой – та опасно закачалась.
– Проходи, – угрюмо, видимо, понимая, что от Маши ему деваться некуда, буркнул Лев, на ходу подхватывая бутылку, и сел на кровать. – Знаешь, я, наверное, уйду.
Она опустилась на соседнюю. В темноте не видно было глаз и выражения лица. В темноте она только могла слышать его тяжёлое дыхание. Действительно тяжёлое, будто каждую секунду у него перехватывало горло и не хватало воздуха.
– Куда уйти? – не поняла Маша.
Идти со стационара было особенно некуда, только в одну сторону. Если сможешь правильно выбрать направление, то часа через три окажешься на грунтовой деревенской дороге. Там ходит автобус – раза два в день, а иногда – и раз в два дня. Очень повезёт – доберёшься до станции, а там, смотри, ещё пять часов на электричке. Это уже и не много, если вспомнить, сколько пришлось топать по бездорожью.
– Уйти, – вздохнул он снова. – В смысле, из института. Всё равно выгонят.
– Да почему выгонят? – быстро заговорила Маша. – Ты же не виноват. Это всё… знаешь, мы тут думаем…
– Да нет, – перебил её Лев. В темноте он махнул рукой и откинулся к стене. В такой странной и, наверное, не особенно удобной позе, снова вздохнул. – Не из-за него. Просто мы не нашли ни одного объекта. Я не умею слушать кольцо. Ничего не выходит.
Он потянулся к тумбочке и, прежде чем Маша успела вставить хоть одно утешительное слово, подал ей фотоаппарат. Пиликнула электронная мелодия, и Машины руки озарил бледный зелетоватый свет. Она задумчиво просматривала фотографии одну за другой и не находила, к чему придраться.
– Не пойму… – Она потёрла слезящийся глаз. – Что здесь не так? Вроде бы всё в
Зелень на фотографиях никак не вязалась с похоронным лицом Льва. Маша не могла рассмотреть мелких подробностей, но ей казалось, что вот за теми липами притаилась Демонова Дыра, а песчаный склон на следующем снимке – и есть край Обвала.
– Ничего, дай сюда. – Он как будто пожелал убедиться, что сам не просмотрел важную мелочь. – Ты что, не знаешь? Аномалии невозможно снять. Фото через какое-то время сами собой засвечиваются. А если не засветились, значит, просто пейзажик живописный запечатлел. Ясно теперь?
Маше ещё никогда не было так ясно. Она кивнула.
– А послезавтра утром нужно сдавать отчёт. У меня ничего нет.
– Ну подожди, есть же ещё завтрашний день. Можно попробовать… – сказала Маша, на самом деле не представляя, что тут вообще можно поделать.
– Бессмысленно. Да и Тимур это понял. Потому и ушёл, наверное.
В тишине за открытым окном шумели деревья. Дождь уже кончился, и в темноте надрывалась одинокая птица.
– Так ты знаешь, где Тимур? – Маша склонилась вперёд, упёрлась локтями в колени.
В темноте её собеседник дёрнулся – то ли согнал комара, то ли передвинул затёкшую ногу.
– Ну да, я же сразу сказал. Он, скорее всего, пошёл к дороге.
– Ты сказал Горгулье?
– Да сразу же.
– А она? – замирая от собственных слов, Маша прислушалась к шагам на первом этаже. Там громко скрипели половицы.
– Не знаю. Кажется, она не поверила, что он сам сможет выйти из леса. Короче, я не знаю.
Из окна пахнуло ночью и лесом – этот аромат сводил с ума первые несколько дней и заставлял улыбаться, улыбаться просто так, из-за того, что ночь, звёзды и лес. А потом к нему привыкали и переставали замечать. Хоть вокруг та же ночь, тот же лес, и яркие звёзды над ним. Гораздо ярче, чем в городе. Но через несколько дней жизни в стационаре никому до них нет дела.
– Пойдём завтра с нами, – предложила Маша. – Мы должны пойти к Обвалу. Если найдём всё правильно, один из трёх – лучше, чем ничего.
Он снова неопределённо дёрнулся.
– Не знаю, есть ли смысл. Понимаешь, мы с Тимуром поругались. Плохо… В общем, я волнуюсь за него.
– Да. Я тоже за него переживаю, – призналась Маша. И сказала совсем не то, что думала: – Он ведь на самом деле мог пойти к дороге. Если вернётся в город, Горгулья его прибьёт, конечно. Но он хоть будет жив.
Она поднялась. Совсем не смешной каламбур в собственных словах повис в воздухе.
– В общем, ты подумай. Если что… – Она махнула рукой на прощание – заметил ли Лев этот жест на фоне тёмно-синего окна, или он вообще сидел с закрытыми глазами, Маша не знала.
Она вышла из комнаты и осторожно спустилась, нащупывая ногой каждую ступеньку перед тем, как перенести на неё вес. Огонёк на столе Сабрины по-прежнему прыгал и дёргался – от сквозняка.
– Ну, как отчёт? – проговорила она, усаживаясь рядом.
В ответ Сабрина что-то невнятно промычала, аккуратно выписывая последнюю строчку на почти прозрачном клетчатом листе.