Машина различий
Шрифт:
– И тебе это нравится, да?
– Что?
– Я не очень понимаю, что ты там сейчас говорил, но вижу, что тебе это нравится. Тебе нравится об этом думать. – Легким, совершенно естественным движением Хетти приложила руку к его ширинке. – Колом стоит! – Она отдернула руку и торжествующе усмехнулась.
Мэллори боязливо оглянулся. На палубе было с десяток пассажиров. Никто, похоже, не смотрел, но разве в этой темноте что разберешь.
– Ты дразнишься, – обиженно сказал он.
– Вот вытащи и увидишь, как я умею дразниться.
– Я уж подожду более подходящего
– Вона как мужики заговорили, – рассмеялась Хетти.
Мерное шлепанье внезапно зазвучало по-иному; к нему примешался треск лопающихся пузырей. От черной воды пахнуло невыносимым смрадом.
– Гадость какая! – воскликнула Хетти, зажимая рот ладонью. – Пошли в салон, Нед, пошли, ну пожалуйста!
Но Мэллори удерживало странное любопытство.
– А что, бывает еще хуже? Ниже по реке?
– Гораздо хуже, – пробубнила Хетти сквозь пальцы. – Я видела, как люди шлепаются в обморок.
– Тогда почему паромы еще ходят?
– Они всегда ходят, – объяснила Хетти. – Это же почтовые.
– Ясно, – кивнул Мэллори. – А могу я тут купить марку?
– Внутри. – Хетти настойчиво тянула его за локоть. – И марку, и что-нибудь еще, для меня.
Хетти зажгла в крошечной, тесно заставленной прихожей масляную лампу; Мэллори, несказанно довольный, что вырвался наконец из душной жути закоулков Уайтчепела, протиснулся мимо нее в гостиную. На квадратном столике громоздилась пачка иллюстрированных газет, все еще доставлявшихся по домам, несмотря на смрад. Жирные, различимые даже в полутьме заголовки стенали об очередном ухудшении здоровья премьер-министра. Старик Байрон вечно симулировал какую-нибудь болезнь: то у него отнималась нога, то отекало легкое, то барахлила печень.
Хэтти внесла в гостиную горящую лампу, и тут же на пыльных обоях расцвели поблекшие розы. Мэллори уронил на стол золотой соверен. Он ненавидел неприятности в подобных делах и всегда платил вперед. Хетти услышала звон и улыбнулась. Потом она сбросила грязные ботинки, прошла, покачивая бедрами, в конец комнаты и распахнула дверь, из-за которой доносилось приглушенное мяуканье. В комнату вбежал большой серый кот. Хетти подхватила его на руки, погладила, приговаривая: «Соскучился, Тоби, соскучился по мамочке», – и выпроводила на лестницу. Мэллори терпеливо ждал.
– Ну а теперь займемся тобой, – сказала Хетти, встряхивая темно-каштановыми локонами.
Спальня оказалась довольно маленькой и убогой, здесь стояли дубовая двуспальная кровать и высокое помутневшее трюмо, стоившее когда-то немалых денег. Хетти поставила лампу на ободранную прикроватную тумбочку и начала расстегивать кофточку; вытащив руки из рукавов, она чуть ли не с ненавистью отбросила ни в чем не повинную одежду в сторону. Переступив через упавшую на пол юбку, девушка начала снимать корсет и туго накрахмаленную нижнюю юбку.
– Ты не носишь кринолина, – хрипло заметил Мэллори.
– Терпеть их не могу.
Хетти расстегнула нижнюю юбку, сняла ее и отложила в сторону. Ловко расстегнув крючки корсета, она распустила шнуровку, стянула
Мэллори освободился от сюртука и ботинок. Ширинка у него чуть не лопалась. Очень хотелось выпустить зароговевший орган на волю, но при свете было как-то неудобно.
Хетти с размаху запрыгнула на постель, громко скрипнув пружинами. Мэллори не мог позволить себе такой порывистости; он осторожно присел на край кровати, насквозь пропитанной запахами апельсиновой туалетной воды и пота, аккуратно снял брюки и «неупоминаемые», сложил их и положил на стул, оставшись – по примеру хозяйки дома – в одной рубашке.
Затем Мэллори наклонился, расстегнул кармашек нательного пояса и вытащил пакетик «французских дирижаблей».
– Я воспользуюсь защитой, дорогая, – пробормотал он. – Ты не против?
– Дай-ка мне поглядеть. – Хетти приподнялась на локте.
Мэллори продемонстрировал ей скатанный колпачок из овечьей кишки.
– Этот не из тех, хитрых, – облегченно сказала девушка. – Делай, как тебе нравится, дорогуша.
Мэллори осторожно натянул приспособление на член. Так будет лучше, думал он, довольный своей предусмотрительностью. «Защита» давала ощущение, что он контролирует обстановку, к тому же так безопаснее, и деньги, – те, отданные сутенеру, – не зря выкинуты.
Крепко обвив шею Мэллори руками, Хетти намертво присосалась к нему влажным широким ртом. Мэллори вздрогнул, почувствовав на деснах кончик скользкого, верткого, как угорь, языка. Необычное ощущение резко подстегнуло его пыл. Он забрался на девушку; ее плотное тело, чуть прикрытое непристойно тонкой рубашкой, на ощупь было восхитительно. После некоторых трудов ему удалось задрать подол почти до талии. Дальше пришлось искать дорогу во влажных густых зарослях; Хетти поощряюще вздыхала и постанывала. Потеряв наконец терпение, она без особых церемоний взяла дело в свои руки и довела заплутавшего путника до желанного приюта.
Теперь она перестала сосать рот Мэллори, оба они дышали как пароходы, кровать под ними тряслась и скрипела, как расстроенный панмелодиум.
– О Нед, дорогой! – внезапно взвизгнула Хетти, вонзив ему в спину восемь острых ногтей. – Какой он большой! Я сейчас кончу! – Она начала судорожно извиваться.
Мэллори давно не слышал, чтобы женщина говорила во время совокупления по-английски; совершенно ошарашенный, он резко кончил, как будто бесстыдное раскачивание гладких, упругих бедер насильно вырвало семя из его плоти.
После короткой паузы, когда оба они переводили дух, Хетти чмокнула Мэллори в щеку и сказала:
– Это было прекрасно, Нед. Ты действительно знаешь, как это делается. А теперь давай поедим, давай? До смерти жрать хочется.
– Хорошо, – отозвался Мэллори, вываливаясь из потной люльки ее бедер.
Его переполняла благодарность к ней – как, впрочем, и всегда, к каждой женщине, которая была к нему благосклонна, – благодарность с некоторой примесью стыда. Но все заглушал голод. Он не ел уже много часов.