Машины Российской Империи
Шрифт:
Настал ее черед удивиться:
– Чего-чего? Не поняла тебя, бледноволосый. Я к тому, что это просто название машины, одного аппарата.
Я потер лоб и медленно заговорил:
– Тот, с кем мы разговаривали по радио из поезда перед взрывом Выставки, назвался Мессией. А братья Цепеши в разговоре называли его так же. А теперь ты говоришь, что Мессия – это аппарат. Я вообще ничего не понимаю.
– Просто это – кодовое имя. Мой хозяин использует его в радиопереговорах, потому что так называется машина, из которой он выходит на связь. Только и всего.
– Фух… – протянул я. –
– Уж обычным я бы его точно не назвала. Но он человек, без сомнения. Мужчина. Европеец. Хотя и американец одновременно тоже… в каком-то смысле.
Разговаривая, мы шли через зал, а Заяц приотстал, заметив что-то на другой стороне. «Люггер» был у меня в руке, и хотя Электра свое оружие из кобуры не доставала, но наверняка могла мгновенно выхватить его.
В зале было много мебели: стулья и столики, полки с папками, чертежами и свертками, тумбы и шкафы. На стенах висели картины, а в глубине виднелась закрытая дверь. Хотя Электра дала понять, что не собирается выбалтывать мне ничего про Мистера Икса, я продолжал задавать вопросы:
– «Мессия» – это дирижабль?
– Ну, нет, – рассеянно ответила она, оглядываясь по сторонам.
– Корабль?
– Да никакой не корабль.
– Ну а что? Паровозка, электровоз, дизель? Поезд?
Она тряхнула волосами:
– Ладно, отвянь. Все равно не угадаешь.
Отвянь? Это словечко было мне не знакомо. Нет, я не собирался «отвянывать» и, двигаясь вместе с девушкой между столами, стал размышлять вслух:
– Получается так: Мистер Икс владеет новейшими технологиями, которых нет больше ни у кого. Братья Цепеши с Карибом и американским партнером, этим таинственным Южанином, украли их у Мистера Икс и теперь используют для своих дел. Правильно? Они устроили взрыв Выставки, которому Мессия пытался помешать. Ты – его агент. Значит, солярный детонатор и вся технология подобного взрыва принадлежали ему?
– Он их создал! – отрезала она.
Я потер горло, стараясь не раскашляться.
– Если ты работаешь на него, то знаешь, что именно происходило возле купола Выставки. Что это был за свет? Воронка, волны в небе?
– Я в этом не очень разбираюсь.
– Ничего, я разбираюсь. Приведи меня к своему боссу, мы с ним поговорим. У меня к нему вопросы накопились.
Заяц, опять заинтересовавшийся картинами на стене, уже с минуту изучал их, и мы направились к нему. Электра смерила меня взглядом:
– Нет, к боссу я тебя не поведу. И кто он такой – не скажу. Кое-что ты уловил, а остальное тебе знать пока незачем. И не приставай больше с этим. Что это там намалевано? Святая Текаквита, ну что за извращение!
На картине был изображен замковый двор, весь утыканный кольями с людьми. Некоторые корчились в судорогах, другие были уже мертвы… Художник постарался передать муки жертв как можно реалистичнее, но особенно ему удался сидящий за обеденным столом между кольями граф Бальтазар Цепеш – его долговязую фигуру и глаза навыкате нельзя было не узнать. Облаченный в нечто пышное, с поблескивающими на груди орденами, граф обедал. За спиной его вдоль стены замка стоял ряд виселиц с повешенными.
– Ой,
– Получать удовольствие от таких вещей по меньшей мере необычно, – согласился я.
– Эк ты… интеллигентно. Тоже мне, умник. Слушай, а может, это вообще автопортрет? Такие… мечты, а? Эротические, томагавк ему в задницу, фантазии. Бальтазар представляет себя в роли своего предка, тот ведь любил, чтоб обеденный стол выносили во двор и ставили между кольями. Я читала: любил кушать и смотреть на свои жертвы. Аппетит у него разыгрывался. Исторический факт. А еще он в тюрьме когда сидел, ну, в Венгрии, мышей на колышки сажал. Представляешь?! – она толкнула меня локтем в бок. – На маленькие такие… со скуки по любимому делу.
– Тренировался, чтоб форму не потерять, – предположил я.
Она нервно хихикнула.
– Короче, предок графа был тем еще чудиком. Свихнулся он из-за турков, когда в плену у них был в детстве. Или, скорее, в заложниках. Ну и насмотрелся там на всякие ужасы, на пытки и прочие невинные развлечения. Потом вырос и сам стал ужасы творить. А Бальтазар под него подделывается, копирует его. В мечтах. Хотя старается и в делах.
– Заяц, пошли дальше, – окликнул я.
Не отвечая, он потянулся к одному из пары подсвечников, стоящих на полке под картиной, и только теперь я понял, что совсем не она стала предметом внимания мальчишки – подсвечники были золотые.
– Эй, сейчас не время для этого! – позвал я, но он не слушал: взял подсвечник, рассмотрел со всех сторон, поставил на пол и потянулся за вторым.
– Заяц… – начал я, но Электра перебила:
– Смотри, вон радиоустановка.
Справа в глубокой нише поблескивал агрегат с пристроенным сбоку столом, на котором лежали телеграфный ключ и журнал для записей. Возле стакана с перьями-самописками и карандашами валялись смятые листы бумаги.
Электра первым делом раскрыла журнал и стала листать тяжелые испещренные записями страницы.
– Шифр… – разочарованно протянула она. – Код какой-то, ничего не понять. Ладно, все равно захватим с собой.
– Теперь нам нужно найти графа, – сказал я. – Допросить, заставить отвечать на вопросы. А это что?
Смятые листки в большинстве своем были вырванными страницами из журнала, но один в свете фонарика казался белее других. Положив «люггер» на стол, я развернул бумагу. Там была нарисована Эйфелева башня, и при виде нее мы с девушкой надолго замолчали, потому что вид постройки казался, мягко говоря, необычным.
– Что это значит? – тихо спросила она.
– Ну, Электра, я бы не хотел…
– Называй меня Эли.
– Да, Эли, я бы не хотел делать скоропалительных выводов, но складывается впечатление…
– Ты бы попроще говорил – глядишь, люди бы к тебе и потянулись. Наверное, граф чиркал это, пока болтал по радио. Так, вроде машинально. Он у нас большой художник, этот граф…
Сзади скрипнула половица, и мы обернулись.
Появившийся из теней в дальнем конце зала Кариб держал Зайца за шею, зажав рот и прижимая спиной к себе, душил.