Маска бога
Шрифт:
«Она уничтожит его, — шипела высохшая голова Иштара, придвигаясь ближе, дыша в лицо Киндри смрадом болезни длиной в зиму, — если ты не сделаешь ее безвредной, можем ли мы так сказать? Да, мальчик, ты. Никто больше не способен подобраться достаточно близко. А что в нашем мире ближе прикосновения лекаря».
Н-но он же целитель. Он не может никому причинить вреда, не нанеся этим непоправимого ущерба и себе.
«Всего лишь маленькое изменение в образе твоей души, мальчик. С твоей стороны было очень умно избрать наружной метафорой саму Общину Жрецов. Мои коллеги думали, что заперли тебя здесь — и разум, и тело. Они не знали, что в одном
И они послали его в Готрегор с эскортом жрецов, под охраной стражников Рандира. Все были так уверены, что он сломлен, что не заботились о присмотре. То, что сделал с ним этот череп Иштар, было грубо, непристойно, но жрец добивался, чтобы и Киндри сделал то же самое. Так что он был вынужден бежать — и налетел именно на ту особу, с которой так старался не встретиться, так же как и она по каким-то своим причинам спасалась от него.
В своем сознании он все еще бежал. Внешним аспектом его души был длинный коридор, спиралью уходящий в подземелье Общины Жрецов, мимо темных классных комнат, в которых мастера избивали его, мимо промозглых спален, где он узнал все нюансы насилия, кроме одного. Но ничто из этого не имело значения, пока внутреннее прибежище духа оставалось нетронутым. За одной из воображаемых дверей была потайная комнатка, куда заключила его матрона Рандира, как женщины закрывают ребенка в темном чулане. Когда и где ему явилась мысль о лунном саде, превратившем тюрьму Ранет в святилище, источник силы, он не знал. Киндри мог бы остаться там навсегда и быть счастливым, особенно после того как тюремщик перестал поворачивать ключ в замке. Однако три года назад он нечаянно услышал злые голоса снаружи тайной двери своей души, говорящие о том, что Верховным Лордом снова стал Норф.
«Но я же тоже частично Норф», — моргая, сказал он тогда изумленным жрецам.
А сейчас Иштар спрятал ту дверку, и Киндри оказался в ловушке внешнего образа своей души, в затхлом, зловонном, покоробленном коридоре, изнуренный нескончаемым бегом, преследуемый страхом того, что для спасения Торисена ему придется сделать нечто ужасное, что от него требуют; он разбил кулаки, колотясь в запертые двери в поисках той единственной, которая открывается в мир.
«Впустите меня, впустите меня, впустите…»
Глава 4
Попик опять начал слабо биться головой о землю, хотя вроде бы спал. Джейм отбросила в сторону все валяющиеся рядом камни, затем подняла пустой мешок из-под провизии. По крайней мере эта ее догадка верна: только непосредственный контакт с шаниром приводит в действие механизм того ужаса, который она почувствовала в зарослях сумаха, — словно ее вывернули наизнанку. Как и большинство людей, девушка понятия не имела, каков ее собственный образ души, да ее это и не заботило, пока простое прикосновение не оставило ощущения грязи в мозгу, как во рту остается привкус рвоты.
«Ты столько лет жила в неведении, — твердила она себе. — Нет времени останавливаться».
Рассыпавшаяся еда перекатывалась под ногами — яблоки, сухие фрукты, сыр.
Слепой Жур никогда не был удачлив в охоте на добычу, которой
Собрав скудные запасы, девушка снова уселась у костра, вынула из внутреннего кармашка рубахи маленькую иглу и принялась тщательно штопать разорванные перчатки, не снимая их. Однако четверть дюйма на кончиках пальцев она оставила так. Марк как-то предлагал это. Только идиот отказался бы сейчас от любого, даже малейшего преимущества, и плевать на цену.
Тем не менее обнаженные когти никогда больше не должны коснуться этого чертова шанира.
Джейм выругалась — игла соскользнула, уколов палец.
«Старая Кровь, — угрюмо подумала она, слизывая выступившую каплю. — Избранники бога, шаниры».
Как может кто-то ненавидеть того, кем он сам является? Легко. Посмотрите на Торисена — он даже не знает, что он Связующий Кровью шанир и провидец. Гляньте на этого лекаря, который так старается размозжить себе голову. Разве он не довел себя до комы там, у Водопадов, помогая раненым?
Помогая… помощь…
Рана на лице не пропала, но Джейм больше не чувствовала волн жара, пульсирующих заражением — прощальным подарком Калистины. Может ли это быть работой лекаря? Она могла бы попросить его о большем, даже сейчас, — и не пришлось бы всю жизнь ходить со шрамом…
Нет. Он — ученик жрецов, а она — Яд Жрецов.
«Твое имя говорит само за себя, — сказал однажды Марк. — Служителям бога, любого бога, будет тяжело с тобой, а тебе с ними».
Воистину. Она вспомнила Иштара, бессвязно бормочущего, глодающего собственную руку, которой он прикасался к Книге в Бледном Переплете. Некоторые заслужили все дурное, что происходит с ними.
А этот молодой человек? Брат вряд ли расскажет, что он должен какому-то шаниру. Но он упустил одно: бабушка Киндри была Норф. Тори не спрашивал ее имени. От одной этой мысли у него по спине должны были побежать мурашки, как это было сейчас с Джейм, пусть и далекое, но кровное родство значило многое. Тори пришлось бы, отбросив предубеждения, предоставить лекарю защиту Дома — и сделать это следовало бы уже давно.
Но Тори спрятался в Котифире, так что Киндри сейчас на ее совести. Если оставить его одного, он наверняка попадется жрецам и расскажет им о ней. Каждый дополнительный день заблуждения этого народца, полагающего, что Норф все еще где-то в Готрегоре, повышает ее шансы успешно добраться до Рестомира.
Но путешествие со жрецом, мимо Глуши…
«Ва-у-у-у, — сказал ветер, врезаясь в овраг, заставляя плясать маленький огонь. — Ва, ва, у-у-у-у-у».
Нет. Это не те огнедышащие мерикиты, мстители за убиенных, они не идут по ее следу от Тай-Тестигона.
Братоубийство.
Нет.
Ветер стих, огонь ослаб. Джейм сидела рядом, ожидая, когда сердце перестанет так колотиться. Ей казалось, что она до сих пор слышит обрывки звуков — пения — совсем рядом. Трое! Могли ли преследователи разбить лагерь у них над головой?
Полагая, что они у самого входа в лощину, у дороги, она забралась наверх, в лесок молодых сосен. Облака затянули звезды, луна еще не взошла, так что под деревьями было слишком темно даже для отличного ночного зрения кенцира. Ох, сюда бы чуткий нос и уши Жура, хотя возможности девушки в использовании чувств барса и ограничены. Она пробралась вперед по корке еще не растаявшего снега к выступу скалы, нависающему над дорогой, и легла там на ароматную подстилку сосновых игл, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку.