Маска Владигора
Шрифт:
За ними следом ходила и Любава. Слушала хриплый, незнакомый голос и удивлялась: «Да кто же это к нам явился? Что прячет он под личиной? Говорит-то как складно, все верно называет, не забывает и о малой мелочи сказать, но чувствую: не тот это Владигор вернулся, если он и впрямь Владигор. И уж не борейцами ли подослан? Что мне делать, что делать? Кто поможет?»
А Владигор уж вознамерился идти в княжескую свою сокровищницу, чтобы похвалиться перед Кудруной собранными там богатствами. Сказал сестре:
— Тебе
Но тут уж Любава возразила с решительностью такой, которая сомнений не вызывала в том, что рано еще вернувшемуся князю свободно в сокровищницу заходить:
— А вот с этим погодим, братец. О дворце ты все верно рассказал, так и быть, впущу я твоих… борейцев, а о казне, покуда личину свою не снимешь, и не помышляй.
Сказала и пошла отдать распоряжение, чтобы впустили борейских послов и всадников.
Те, разобиженные на плохой прием, уставшие с дороги, въезжали на подворье мрачные, переругиваясь между собой, и в душе бранили Грунлафа за то, что послал их к проклятым синегорцам, давним ненавистникам борейцев. И не заметил никто, что прошмыгнула на подворье какая-то черная тень и юркнула в приотворенную дверь одной из служебных построек. Не знали борейцы, что тень эта сопровождала их в пути от самого Пустеня, останавливалась с ними вместе на привалах, мчалась за кустами вдоль дорог следом за вереницей всадников, стараясь оставаться невидимой по крайней мере для одного из направляющихся в Ладор людей.
Но не одна Любава внимательно следила за Владигором, когда он ходил по своим владениям, показывая их своей супруге. Все еще сомневающаяся в том, что ее мужем стал действительно князь Синегорья, Кудруна делала вид, что осматривает дворец, но одновременно приглядывалась к этому странному уроду в личине, прислушивалась к его голосу и манере говорить и в конце прогулки была абсолютно уверена, что с ней рядом был истинный властелин Синегорья. Это ее обрадовало, но в то же время и огорчило: в глубине души она надеялась, что отыщется когда-нибудь тот красавец, которого поцеловала она на пиру во дворце ее отца. А покуда оставалось примириться с участью быть женою урода. Лишь нечаянная смерть супруга в бою или от болезни могла принести ей освобождение. Только в этом случае Кудруна имела право снова выйти замуж. Но не ждать же годы, когда умрет нелюбимый муж.
«А может быть, извести его зельем каким? — порой приходила ей на ум страшная мысль, которую не так-то просто было отогнать. — К колдуну пойти, что ли, какому или к знахарю? Такое снадобье раздобыть, которое подействует не сразу, и все будут думать, что заболел урод!»
Но потом желание убить урода, как ни странно, пропало, и Кудруна сама этому дивилась.
Был у нее и еще один выход из положения. Догадывалась она в глубине души, что можно и не ждать смерти мужа, а просто… просто полюбить
Не могла не видеть Кудруна, что муж ее умен, горяч, властен и в то же время добродушен, не кичлив и мягок даже с челядью, не говоря уже о воинах простых. Видела она, что всегда он спокоен, но за спокойствием этим — огромная сила воли, скрытая до времени, но готовая расправить крылья, когда придет нужда. Силу эту ощущала Кудруна в каждом его шаге, резком и широком, в каждом движении рук его и плеч, в гордом повороте головы и невольно тянулась к нему, когда невзначай забывала о страшном его лице.
— Ну вот, благороднейший князь, как все устроилось прекрасно! — за ужином говорил Владигору Крас, обсасывая косточки куропатки. Любава не могла посметь отказать приехавшим в большом приеме. — И это потому, что наградили тебя боги большим государственным умом. Дальше все пойдет словно по маслу — живи и правь, я же, если не прогонишь, стану советником твоим, а благородный Хормут будет дружиною твоею повелевать. В ратном деле он толков!
Владигор ответил тихо, но твердо:
— Поживете еще два или три дня — и отправитесь восвояси, ты и Хормут. Да воинов своих в дорогу захватите. Не хочу, чтобы по Ладору ходили слухи, будто я из борейцев дружину себе набрать решил.
Крас осуждающе головой покачал, облизнул покрытые жиром губы:
— Ай-ай, благороднейший, нехорошо, нехорошо! Зачем же тебе борейцев сторониться да ими брезговать? Ты же родичем борейца стал, супругой княжну борейскую сделал. Дружить нам надо, любить друга друга, а ты друзей гонишь. Ай, нехорошо, нехорошо!
Отужинали и спать отправились рано, потому что все с дороги очень устали. И приметила Любава, весь вечер не спускавшая с Владигора внимательных глаз, что не в спальню молодой жены прошел он и Кудруна тоже не спешила проследовать туда, где собрался ночевать супруг. Это обстоятельство смутило Любаву даже сильнее, чем маска на лице приехавшего брата.
«Как же так? — думала она, бродя по коридорам дворца, освещенным факелами. — Не может быть, чтобы супруги так скоро друг к другу охладели. Видно, и не муж с женой они или только притворяются ими, а на самом деле…»
Размышления Любавы были прерваны легким прикосновением чьей-то руки к ее плечу. Резко обернулась она — старик посланник, что прибыл с Владигором, переминался перед нею с ноги на ногу, как будто не решаясь заговорить.
— Чего тебе? — была готова прогневаться Любава за неучтивое поведение посланника.
— Осмелюсь, благороднейшая княжна, слово молвить, только вот не решаюсь все…
— Ну говори! — потребовала, отчего-то начиная волноваться, Любава. — О Владигоре что-нибудь?..