Маска Зеркал

Каррик М. А.

Рен изучала две другие карты — "Восход сотни фонарей" и "Черепаха в панцире", пытаясь понять, что они значат для нее и что они могут означать для Ренаты. От этих усилий у нее разболелась голова. "Вы хотите сказать, что моя мать сбежала ради своих родственников?" Она отмахнулась от этого вопроса взмахом руки. "Неважно, вы не знаете мою мать, и здесь читается не ее судьба".

"Наши судьбы часто связаны". Шорса перевернула следующую строку. Все карты были несовпадающими: Потерянный брат, спиральный огонь и дыхание утопающего. "Эта потеря исцеляет. Но так же, как раненый человек

должен начать приводить себя в порядок, используя раненую конечность, но не слишком быстро, так и с тобой. Не отдавай предпочтение тому, что было ранено, но и не травмируй себя, пытаясь это сделать".

Леато удавалось держать язык за зубами в течение первой части рассказа, но теперь он проговорился: "Возможно, это относится к матери. Она не любила тетю Летилию, но все видят, что ты на нее не похожа. Будь терпелива. Она придет в себя".

Рената неуверенно улыбнулась и взяла его голую левую руку в перчатке, которую он ей одолжил. "Спасибо".

Затем будущее. Рената была рада, что отпустила руку Леато до того, как карты перевернулись; иначе он почувствовал бы, как напряглись ее пальцы. Но маска зеркала была открыта, а не завуалирована, что означало ложь, сказанную по веской причине, а не для того, чтобы причинить вред.

"Опять дуальность", — размышляла Шорса, глядя на Орина и Ораша в центре. "Хотя и не такая сильная, как у алтана. Маска дураков, завуалированная, предупреждает тебя, чтобы ты не игнорировала то, что перед тобой. Придет время, когда ты должна будешь увидеть обе стороны ситуации, хорошую и плохую. Будьте внимательны к тому, какие стороны вы откроете; возможно, вам потребуется больше понимания, чем другим".

В ее голосе прозвучало недовольство, что вполне обоснованно. В ее словах не было ни истинного понимания, ни убедительной его имитации. Рен подумала, не путает ли ее маскарад линии узора — если это вообще возможно. Скорее всего, Шорса просто не очень хороша.

По крайней мере, это оправдывало ее отказ от такого большого подарка, как у Леато. Рената поблагодарила толкователя и поднялась, чтобы положить еще одну дециру в чашу для лица. Когда она смотрела, как деньги уходят из ее руки, ей пришло в голову, что можно было бы просто взять одну из монет, которые там уже лежали… но это было кощунством, которого она никогда не совершала. Украсть у Шорсы — значит навлечь на себя проклятие самих богов.

Она и так уже провинилась на всю жизнь, когда отравила Ондракью.

В главной комнате Леато выглядел озабоченным. Что бы он ни надеялся получить от Шорсы, он этого не получил — но и не был разочарован. "Ты хочешь пойти домой?" — спросила Рената. "Мы не планировали эту ночь".

"Что? Нет." Леато откуда-то выкопал улыбку, но не смог скрыть тяжести, навалившейся на его плечи. "Я обещал тебе хорошие воспоминания на сон грядущий".

Он взял еще два бокала вина и осмотрел открытые карточные столы в главной комнате. "Я должен был спросить, играют ли в Сетерисе в игры с узорами? Тетя Летилия когда-нибудь учила тебя шестеркам? Наверное, нет; отец как-то сказал, что она безнадежна. Ни терпения, ни самообладания".

Ренате пришлось подавить смех. Притвориться, что не знаешь игры, было

самым старым трюком в книге, и Леато был как раз в центре этого. "Нет, я никогда о ней не слышала. Но я бы хотела научиться".

Положив теплую руку ей на спину, чтобы провести ее через лабиринт игроков, Леато сказал: "Тогда давай найдем стол с низкими ставками, и я тебя научу".

Исла Приста, Вестбридж: Суйлун 4

Сумочка Рен упала на кухонный стол с приятным стуком.

Тесс посмотрела на него, потом на нее. "Что же это такое?"

"Мой выигрыш. Не волнуйся, Леато ничего не видел".

Тесс отложила в сторону разбираемый ею подъюбник "Глории" и с нетерпением потянулась к кошельку, даже нахмурившись на Рен. "Жульничество? Ты уверена, что это разумно? Ты же сам всегда говоришь о том, что надо ломать характер. Или Альта Рената из тех женщин, которые обманывают?"

"За все это надо как-то платить", — заметила Рен, снимая перчатки.

Звон монет, раскладываемых по кучкам, прекратился, когда Тесс увидела несовпадающую пару. "А где твоя вторая перчатка?" Ее сузившиеся глаза посмотрели вверх. "Чем ты занималась, Рен?"

Начало этой ночи казалось давно прошедшим, но на вопрос Тесс воспоминания всколыхнулись, как родник Ажераиса. Рен опустилась на скамью, наклонилась к ней и прошептала: "Я встретила Рука".

Монеты посыпались, когда бедро Тесс сотрясло стол. Вцепившись в руки Рен, она задыхалась: "Нет!"

Улыбаясь так широко, что она едва могла говорить, Рен рассказал всю историю. Они оба выросли, слушая истории о Руке: как он унижал гордых дворян, защищал лавочников от продажных ястребов, крал и уничтожал улики, которыми шантажировали людей.

Были и более мрачные истории. Судьи, выносившие суровые приговоры, сами уплывали на своих каторжных кораблях. Инскрипторам, продававшим неэффективную нуминату больным и умирающим, разбивали руки; клерки и ястребы, бравшие взятки и не обратившие на это внимания, однажды утром могли оказаться на ступенях Чартерхауса, лишившись глаза или захлебнувшись кровью из раздвоенного языка. Это были обычные наказания по законам Надежрана, но применялись они к людям, которые, как правило, были выше этого. Многих это пугало, но для уличных детей Рук мог быть и богом.

"И у него твоя перчатка? Я сделала эту перчатку!" Тесс с тоскливым вздохом наклонила голову, глядя на пляшущие тени на стропилах подвала. "Седж бы очень позавидовал. Он все время рассказывал, как увидел Рука на крыше".

Ее слова были мягкими, как и всегда, когда она упоминала брата. Она оплакивала его — они оба оплакивали, — но прекрасно понимала, что к горю Рен примешивается чувство вины. Именно Рен, а не Тесс, убила Седжа.

Но роль Тесс в их трио всегда была ролью совести и сердца. Теперь она подтолкнула Рен и спросила: "С Леато тоже все прошло успешно? Один Трементис повержен, осталось два?"