Маски любви

Князева Людмила

– Кажется, эта роль прилипла ко мне намертво, – кривился Берт, в то время как его засыпали цветами и ослепляли вспышками блицев. Ему было необходимо стать первым.

… Когда фильмы, в которых играла небольшие роли Мона Барроу, вышли на экраны, их, казалось, никто не заметил. А в один прекрасный день Мона прочла статью того самого критика, что вознес ее дебют в «Молчании». Анализируя состояние американского кинематографа, критик с презрением говорил о трясине пошлости, засасывающей даже тех, кто вдыхал воздух большого искусства. В качестве

примера загубленного дарования в статье упоминалась Мона Барроу – «начисто лишившаяся своей своеобразной индивидуальности».

– Я читал статью, детка. Пошли ты его… Напыщенный маразматик. – Кричал Берт по телефону из Будапешта, где проходил «Гран-при Венгрии». – Ты лучше всех. Ты – редкость. Да они должны на тебя Богу молиться… Мона, Мона! Ты слышишь? Я люблю тебя! Все будет хорошо… Обязательно будет…

Мона еще держала трубку, укающую короткими гудками, а в ее груди нарастал знакомый противный холодок, предупреждающий о приближении ужасающего, мерзкого голода, утолить который может только наркотик. Запершись в спальне, она сделала инъекцию и облегченно вздохнула – все! Погоня за звездной славой окончена…

Через три месяца, кое-как отработав контракты, Мона покинула Лос-Анджелес, простившись со своим домом и верным Мартином.

– Наконец ты станешь моей женой. Нам пора завести бэби и подумать о собственном гнездышке. – Сказал Берт, обняв жену в аэропорте Буэнос-Айреса, где готовился очередной чемпионат.

Гнездышка они не завели. Став боевой подругой пилота Уэлси, неумолимо прокладывающего путь к лидерству, Мона следовала за ним по всему земному шару. Все чаще в обществе фанатов-гонщиков, зацикленных на своем деле, она чувствовала себя лишней. Попытки вырваться из наркотической зависимости оканчивались неудачами, даже Берт оказался бессильным заполнить жизнь Моны.

К трехлетию их брак превратился в кошмар. Находясь в трансе, Мона пыталась вскрыть себе вены, обвиняя во всех своих неудачах Берта.

– Это ты изломал мою жизнь. Ты, как вампир, питался моей кровью, чтобы прорваться в герои. Ты – безумный робот, Берт, а я – кусок истерзанного мяса! – Вопила Мона, отбиваясь от уводящих ее санитаров.

Мона попала в клинику, где провела несколько месяцев, отвыкая от своей пагубной привычки. Забрав ее оттуда, Берт привез супругу в маленькую квартирку в Женеве, которую арендовал в течение нескольких лет, и выложил перед ней кругленькую сумму.

– Мне бы хотелось, чтобы наше гнездышко находилось на берегу озера. Вокруг – сосны, а среди них – сиреневый туман цветущего вереска. Сосновый воздух очень полезен для детей. Дети любят кататься на велосипедах в тенистых аллеях и кормить с ладони белочек… – Он говорил, говорил, настороженно присматриваясь к жене, выглядевшей так безрадостно и тускло, как опустевший дом с темными окнами.

Она подняла на него спокойные глаза и покорно придвинула к себе банковскую карточку с премиальным вкладом Берта.

– Я позабочусь о покупке дома… Но я никогда не смогу заполучить тебя, Берт… Я видела,

как ты целовал на финише свою тачку… Она твоя настоящая жена, милый.

– Ну, это уже лучше, детка! – обрадовался Берт. – Значительно лучше, чем ревновать меня к несуществующим любовницам. Ведь ты же знаешь, что для меня не существует других женщин. Уж так получилось – ты приворожила меня, Мона… Машина – это совсем другая страсть… Знаешь, что я сделаю? Да разобью к чертовой матери эту треклятую железку! – Он прижал к себе жену, но она отстранилась, криво усмехнувшись.

– Я помню, как ты буквально заболел, повредив на тренировке какую-то подвеску и носовой обтекатель… К шлюхам ты куда менее внимателен. И, думаю, беспощаден, как и ко мне…

Берт тяжело вздохнул – тема его супружеской неверности и потребительского отношения к жене стала навязчивым бредом Моны. Она подозревала его в бесчисленных изменах и обвиняла в жестокости. Иногда, сдерживая тонкие руки Моны, стремящейся нанести ему удар, Берт и вправду чувствовал себя виноватым. Ведь он всегда знал, что, посвятив себя гонкам, не имеет права на семейное счастье. Эта женщина пожертвовала своей карьерой, блестящим обществом, славой, работой – ради того, чтобы стать подругой фанатика, слишком часто заигрывающего со смертью.

Но дом Мона купила и даже повеселела, занявшись обустройством семейного очага. Сквозь сосновый лес проглядывало синее озеро с песчаными берегами, поросшими ежевикой. В устилающем землю зеленом мхе, словно пасхальные яички, лежали яркоголовые круглые сыроежки, а в августе все вокруг благоухало медовым запахом вереска.

Они были очень счастливы здесь, вернув горячую страсть первых дней своей любовной истории. Но теперь ее вдохновлял иной смысл – тела Моны и Берта сливались, чтобы дать начало новой жизни.

Однажды, стоя в лучах вечернего солнца, пронизывающего копну шелковистых волос и прозрачное платье, Мона сказала:

– Скоро ты станешь отцом.

В порыве нежности Берт целовал ее пальцы и губы, посиневшие от ягод черники, и твердил:

– Спасибо, девочка. Теперь все, наконец, будет хорошо…

Действительно, он вышел в пятерку лидеров на трех последних чемпионатах, теперь никто не сомневался в победе Берта Уэлси на мировом первенстве. В их доме воцарился покой и уют. Мона под попечительством пожилой валлийки Карлы, исполнявшей обязанности домоправительницы, превратилась в очаровательную супругу с едва обозначившимся животиком.

Навестивший их Мартин застал молодую женщину в саду. Сидя в удобном шезлонге, она вязала что-то крошечное, в лукошке у ее ног прыгали клубки голубой шерсти.

– Сыночка ждем, мадам Уэлси? – Улыбнулся Мартин, уже знавший о том, что после лечения в клинике Мона окончательно «завязала» с наркотиками. Он протянул будущей матери большой пакет с ушастым Микки Маусом и поделился планами относительно будущего Моны.

Мартину удалось договориться со Спилбергом, планировавшим съемки грандиозной ленты.