Масонская касса
Шрифт:
— Останови-ка, — сказал он продолжающему болтать водителю, когда впереди показался дорожный карман.
Предназначенная для отдыха стоянка была расчищена, но машин на ней не наблюдалось. Водитель загодя включил указатель поворота и начал полегоньку притормаживать, и тут Якушев вынул из-за пазухи свою «беретту». Глеб на мгновение мученически закатил глаза: вот ведь послал господь напарника! С таким союзником никаких врагов не надо…
Маслянистый металлический щелчок передернутого затвора утонул в тарахтенье мотора и дребезжании разболтанного кузова. Глеб, как тисками, сдавил пальцами майорское запястье и ровным голосом сказал:
— Нечего, нечего. Поехали дальше, шеф.
Якушев пытался высвободить руку, но Глеб был сильнее, да и присутствие водителя, который ничего не должен был заметить, стесняло майора. Сиверова, впрочем, тоже; если б не это, он с огромным удовольствием расквасил бы Якушеву нос. Хорош конспиратор! Конечно, мертвый водитель никому о них не расскажет, но это и не потребуется. Сначала начнут искать казенную машину; потом найдутся свидетели, которые видели, как в нее садились двое приезжих с зеленодольского автобуса, потом, как ни прячь, всплывет брошенный на окраине города «уазик», а потом и труп в сугробе… Не то чтобы эта цепочка неприятных находок привела местных сыскарей прямо к московским гостям, но жизнь все это им, факт, не облегчит. Во всяком случае, в гостинице уже не поселишься.
— Да, — посмеиваясь, поддержал Глеба ни о чем не подозревающий водитель, — мороз у нас злой. Что ты хочешь при такой влажности? Болота кругом, так при двадцати градусах уже зуб на зуб не попадает. А если еще и с ветерком, как сегодня, запросто можно обморозиться.
До Якушева наконец дошло, что дальнейшее сопротивление будет стоить ему нескольких сломанных пальцев, и он разжал ладонь. Глеб вывернул из нее пистолет и спрятал опасную игрушку в карман, напоследок чувствительно двинув майора локтем под ребра.
— Греетесь? — хихикнув, поинтересовался водитель, наконец-то уловивший, по всей видимости, какое-то движение у себя за спиной.
— Ага. Тут у тебя, земляк, не Африка, — сказал Сиверов. Если бы Якушев успел продемонстрировать водителю пистолет, предпринятая им попытка убийства стала бы необратимой: с патронами или без, майор довел бы дело до конца. Более того, в этом случае Глеб уже и сам не знал бы, стоит ли ему мешать, поскольку о вооруженном нападении на себя мужичонка не промолчал бы даже из страха перед наказанием за левый рейс.
— Не Африка, это факт, — хохотнув, согласился водитель. — Ну, так что ты хочешь, это же тебе не «мерседес»… Это тебе, браток, отечественный автопром!
Не спрашивая разрешения, поскольку постоянно торчавшая в зубах у водителя папироса служила вполне ясным и красноречивым ответом, Глеб закурил и стал думать о цели своей поездки. Миллиард, даже полтора миллиарда долларов — пустяк в масштабах такой страны, как Россия или США. Но если бы умный и рачительный хозяин вложил хотя бы такие скромные деньги в экономику вот этой лесной республики, жизнь тут за год-другой заметно изменилась бы к лучшему. И те же самые пресловутые российские джипы — «уазики» — глядишь, перестали бы ломаться буквально на каждом шагу, если бы на них потратили миллиард-другой зеленых американских рублей…
Еще он думал о том, что никакого миллиарда на самом деле может и не быть. Покойный Скориков краем глаза видел то, что показалось ему огромной массой тщательно упакованных денег. На самом-то деле денег там могло быть от силы тысяч сто, а что представлял собой остальной груз, оставалось только гадать. Героин, например. Или ядерное оружие Саддама, о котором, по словам того же Скорикова, в шутку болтал полковник грузинской госбезопасности Габуния. Все свидетельства и улики в этом деле были косвенными, но их было много, и все они превосходно дополняли друг
Теперь Глеб, судя по всему, с каждым оборотом катящихся по скользкой зимней дороге колес приближался к этой украденной части. Считалось, что он об этом не знает, да он и сам не мог, положа руку на сердце, сказать, что в действительности точно осведомлен о конечной цели своей поездки. В маленькой лесистой и болотистой приволжской автономии ему предстояло ликвидировать ряд лиц, никак на первый взгляд между собой не связанных. Криминальные авторитеты, чиновники, военные — что могло связывать их между собой, чем вся эта мелкая рыбешка не угодила генерал-лейтенанту Прохорову? Ответ казался столь же очевидным, сколь и недоказуемым: все они знали или хотя бы догадывались о чем-то, о чем им лучше было бы даже не подозревать. Какое-то время всех их, надо полагать, пытались удерживать на расстоянии различными щадящими методами, а теперь время уговоров прошло, наступила пора решительных действий…
Машину тряхнуло, Якушев повалился на Глеба и сейчас же сел прямо, с такой злостью отпихнувшись от Сиверова, как будто подозревал его в нетрадиционной сексуальной ориентации или боялся сам быть в ней заподозренным. Можно было не сомневаться, что с веселым майором еще возникнет масса проблем. К проблемам Глебу было не привыкать, его лишь слегка удручала необходимость выполнять работу с оглядкой на эту ядовитую сороконожку, постоянно маячащую за спиной.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей о Якушеве, он уже в который раз попытался представить, чем все это кончится, но, как обычно, не преуспел, поскольку эти размышления здорово напоминали гадание на кофейной гуще. В итоге Глеб опять пришел к привычному, типично российскому выводу: поживем — увидим. Вот только при сложившихся обстоятельствах вывод этот представлялся чересчур оптимистичным даже ему самому.
Военный пенсионер, полковник в отставке Геннадий Иванович Семашко въехал в город со стороны «Десятой площадки». Он миновал военный госпиталь, напротив которого располагалась конечная остановка троллейбуса, проехал еще с квартал по окраинному микрорайону, который на самом деле являлся военным городком, разве что без казарм, заселенным по преимуществу офицерами и прапорщиками, свернул в боковой проезд и, немного попетляв дворами, остановил машину около своего подъезда.
Семашко жил в дрожащей от ветхости панельной девятиэтажке. Стены этого бетонного многоквартирного скворечника некогда были для красоты выложены голубенькой кафельной плиткой, которая начала понемногу осыпаться лет за двадцать до того, как Геннадий Иванович сюда переселился. В ту пору, когда он в составе российского миротворческого контингента отбывал последние месяцы перед уходом на пенсию в Абхазии, этой плитки оставалось уже чуть больше половины от первоначального количества, а сейчас дом и вовсе выглядел так, словно его довольно долго обстреливали шрапнелью, по странной прихоти стараясь не повредить стекла.