Масонская касса

Воронин Андрей Николаевич

— Думаю, он рассказал мне все, что знал, — приняв окончательное решение, признался Федор Филиппович. — Не могу сказать, чтобы эта информация привела меня в восторг, но…

— Но? — подтолкнул его Прохоров.

— Ну, «меньше знаешь — крепче спишь» — это не совсем та поговорка, которой стоит утешаться, если работаешь в нашей конторе, — сказал Потапчук. — Рано или поздно приходится принимать решение, выбирать, на чьей ты стороне…

— И?..

— А ты сам как думаешь? Сила солому ломит, плетью обуха не перешибешь. Сюда же: не плюй в колодец и не мочись против ветра… Что тут особенно выбирать? Я с вами, господа генералы. Если вы не возражаете, конечно.

А если возражаете… Словом, только рядом со Скориковым не хороните. А впрочем, какая разница? Думаю, тогда мне будет уже безразлично, где именно меня закопают.

— Ну-ну, — сказал генерал Прохоров, — не надо так торопиться. Расскажи сначала, как ты себе все это представляешь. К кому, собственно, ты намерен присоединиться?

Федор Филиппович огляделся. Дорога с оставшимися на ней двумя генеральскими машинами уже скрылась из вида за гребнем пригорка. Сырой серый туман неподвижно висел между замшелыми, похожими на покрытые зеленоватыми окислами бронзовые колонны стволами сосен. Все вокруг было мокрое, и лес был наполнен глухо доносившимися сквозь туман шлепками срывающихся с ветвей капель.

Генерал Прохоров неторопливо вышагивал рядом, держа руки в карманах дорогого кашемирового пальто. Правый карман был заметно оттянут книзу каким-то тяжелым предметом, но это обстоятельство не слишком беспокоило Федора Филипповича: если там и лежал пистолет, то прихватили его наверняка просто на всякий случай, для самообороны.

Будто угадав его мысли, Прохоров вынул из кармана правую руку. В обтянутых черной кожаной перчаткой пальцах поблескивала хромированным металлом плоская поллитровая фляжка, слегка изогнутая таким образом, чтобы ее было удобно носить на теле.

— Глотнешь для храбрости? — предложил он, протягивая фляжку Федору Филипповичу.

— Яд, мудрецом предложенный, возьми, — изрек Потапчук, — из рук же дурака не принимай бальзама…

— Не понял, — свинчивая украшенный мелкой насечкой стальной колпачок, строго сказал Прохоров, — так ты выпьешь или нет?

— Разумеется, — сказал Федор Филиппович. — Тут сыро, и ты, Павел Петрович, вовсе не глупец. Хотя со Скориковым здорово прокололся. Доверенных лиц надо выбирать аккуратнее.

Он взял фляжку и сделал глоток. Во фляге оказался коньяк — кажется, армянский и весьма неплохого качества. Получив свое имущество обратно, Прохоров провозгласил: «Ну, за прямоту и откровенность» — и тоже сделал приличный глоток. Намек был ясен.

— Полагаю, речь идет о так называемом профсоюзе силовых структур, — сказал Федор Филиппович. Выпитый коньяк приятно пригревал изнутри; знакомое, за долгие годы воздержания так и не выветрившееся до конца посасывание где-то под ложечкой прозрачно намекало, что в сложившейся ситуации не мешало бы закурить, — как ни крути, а пуля все равно вреднее никотина. — Профсоюз этот был когда-то возрожден ныне действующим президентом с целью консолидации силовиков и оперативного координирования их действий, — продолжал он, дождавшись одобрительного кивка собеседника. — За годы своего существования данная неформальная структура развилась и окрепла настолько, что стала сильно напоминать организацию франкмасонов…

— Ну-ну, — повторил Прохоров, но тут же пожал плечами. — Впрочем, ты прав. Из песни слова не выкинешь. Валяй излагай дальше.

— Профсоюз, или ложа, или как вы там себя теперь называете, представляет собой сегодня реальную, истинную власть. Настолько реальную и сильную, что возникновение конфликта между ней и властью официальной представляется мне неизбежным. И если лет пять назад исход такого противостояния был весьма

проблематичным, то после командировки Скорикова в Грузию организация окончательно вышла из-под контроля своего создателя. Думаю, сговор с Бушем был с его стороны ошибкой. Операция была чересчур масштабной, в нее оказался вовлеченным слишком широкий круг лиц, повязанных друг с другом настолько крепко, что устранить их всех уже не представлялось возможным. В результате профсоюз завладел грузом, который доставил Скориков, превратив его… ну, прямо скажем, в подобие общака. Полагаю также, что с президентом достигнута некая негласная договоренность: он забывает об этих деньгах, а взамен ему, скажем, гарантируется спокойный отход от дел по истечении срока правления и отсутствие каких бы то ни было преследований в дальнейшем.

— Откуда такой вывод? — с острым профессиональным интересом спросил Прохоров.

— Следует сам собой, если принять во внимание, что творит сегодня Кремль, — спокойно ответил Федор Филиппович.

— Ну, и как ты на все это смотришь?

Потапчук пожал плечами.

— А как я должен на все это смотреть? Причин для восторга не вижу. Особенно с той позиции, которую я сегодня занимаю… Тут надобно либо выбирать, на чьей стороне драться, либо тихо и незаметно уходить на пенсию.

— Выбирать, говоришь? — Прохоров усмехнулся. — С каких это пор ты, Федор, заговорил о каком-то выборе? Мне всегда казалось, что ты свой выбор сделал давным-давно — в тот день, когда принял присягу…

— Я присягал на верность стране, а не ее руководителям, — быстро возразил Федор Филиппович. — А в данном конкретном случае речь, кстати, не о том. Какую сторону ни прими, интересы страны все равно побоку…

— Вот тут-то ты и ошибся, — заметил генерал Прохоров. — По-твоему, нам плевать на Россию? Да милый ты мой человек, сам подумай, если б нам были нужны только деньги, неужели мы стали бы так долго держать их под спудом? Давно бы поделили, отмыли и пустили в работу… Нет, друг ты мой сердечный, не все так просто! Вот ты сравнил нас с франкмасонами. А они, между прочим, имели четкий план переустройства мира. И план этот вполне успешно претворяется в жизнь с момента основания ложи и по сей день. Недаром ведь они взяли себе такое название — франкмасоны, строители храма! Или ты думаешь, что отцы-основатели просто в игры играли?

— Не думаю, — сказал Федор Филиппович. — Потому и разговариваю сейчас с тобой, а не… не с кем-нибудь другим. Живая собака лучше мертвого льва, и я уже не так молод и наивен, чтобы по-прежнему этого не понимать.

— Ну, какая же ты собака? — возразил Прохоров. — Ты как раз и есть лев. Причем лев льву рознь, а ты — лев неглупый. Нам такие люди нужны позарез, и я очень рад, что ты принял правильное решение. Осталось только себя проявить. Свяжи меня с этим своим профессионалом, хочу своими глазами посмотреть, что он за птица. Разберетесь с проблемами там, на месте, тогда посмотрим, какой участок тебе доверить. Проблемы у нас серьезные. Да ты, видимо, и сам в курсе…

— Более или менее, — кивнул Потапчук.

— Не скромничай, не скромничай! Знаю я твое «более или менее», потому и рад, что ты теперь с нами. В противном случае тебя пришлось бы убирать, а это дело хлопотное и, поверь, неприятное. Обидно, согласись, своими руками отстреливать людей, знакомством с которыми можно гордиться!

— Мне таких убирать не приходилось, — заметил Федор Филиппович.

— Твое счастье, Федор, твое счастье, — со вздохом заявил генерал Прохоров и снова протянул ему флягу. — Давай еще по глотку за успех нашего общего дела…