Масорка
Шрифт:
— Викторика! Ах, дорогая, не говорите глупостей, ведь, это только я, я одна все делаю.
— Я и сама всегда так думала и полагаю, что и в данном случае вы будете несравненно полезнее, чем сеньор начальник полиции.
— О, в этом вы можете не сомневаться!
— Да, но только ваши многочисленные занятия могут помешать вам…
— Нет, мне ничто не может помешать, правда, я часто и сама не понимаю, как мне на все хватает времени. Вот уже два часа, как я вернулась от Хуана Мануэля, и больше знаю об этом беглеце, чем этот хваленый Викторика.
— Неужели!
— Да! — подтвердила донья Мария-Хосефа, одной из главных слабостей которой было желание похвастать своими подвигами и покритиковать действия начальника сыскной полиции.
— Я вам верю, потому что это говорите мне вы, — сказала донья Аврора, стараясь выпытать секреты этой женщины, — вы, конечно, послали сотню человек за ним в погоню.
— Нет, я просто послала за Кордовой, который выдал их, но эта скотина не знает ни имени, ни даже наружности беглеца, тогда я позвала солдат, которые участвовали в этом ночном деле, и вот тут на пороге сидит тот, который доставил мне необходимые сведения… вот вы сейчас увидите… Пика-до! — крикнула она.
Вошел солдат и со шляпой в руке подошел к софе.
— Скажи мне, Пикадо, что ты можешь мне сказать об омерзительном и диком унитарии, который бежал сегодняшней ночью?
— Я знаю, что у него на теле должно быть несколько меток, и что одна из них свежая на левом бедре! — отвечал он со зверским выражением на лице.
— Чем он был ранен?
— Саблей, удар был режущий.
— А ты уверен в том, что говоришь?
— Caray! Уверен ли я?! Да я сам нанес ему этот удар, сеньора!
Донья Аврора испуганно откинулась в угол софы.
— Узнал бы ты его, если бы увидал, Пикадо? — продолжала расспрашивать донья Мария-Хосефа.
— Нет, сеньора, но если б услышал его голос, то узнал бы непременно.
— Прекрасно, можешь идти, Пикадо!
— Вы слышали, — продолжала невестка Росаса, обращаясь к девушке, которая не пропустила ни слова из того, что говорил бандит. — Вы слышали? Он ранен в левое бедро, это важная деталь, что вы на это скажете?
— Признаюсь, сеньора, я не совсем то понимаю важность сообщенных солдатом сведений.
— Как, вы не понимаете?
— Я полагаю, что раненый находится теперь на излечении у себя или же в другом доме, а потому нет никакой возможности опознать его по ранам.
— Ах, дитя, — воскликнула донья Мария-Хосефа, — ведь эта рана дает мне три разных способа отыскать его!
— Три!
— Да, три, слушайте и учитесь: первый способ — доктора, делающие перевязки, второй — аптеки, доставляющие лекарства, и третий, — дома, в которых внезапно появляются больные, поняли вы теперь?
— Если эти способы вы считаете надежными, то верно они таковы, я же не понимаю, как таким путем можно что-либо узнать.
— У меня есть в запасе и другие, если эти не помогут.
— Еще другие?
— Конечно. Эти первые пригодны для розыска сегодня и завтра, а в понедельник я надеюсь,
— Я очень опасаюсь, что вы, сеньора ни перьев, ни птицы не увидите — с легкой полунасмешливой улыбкой сказала донья Аврора, стараясь подзадорить свою пылкую собеседницу.
— Вот в понедельник сами увидите!
— Почему же в понедельник?
— Почему? А как вы думаете, сеньорита, разве из раны унитариев не течет кровь?
— Да, сеньора, вероятно из их ран течет не меньше крови, чем из ран остальных людей, хотя признаюсь, что ран и крови я никогда не видела.
— Дикие унитарии не люди, нинья! 24
— Не люди!
— Нет, не люди, это псы смердящие или лютые звери, и я без малейшего содрогания готова по колена стоять в их крови!
Нервная дрожь мгновенно пробежала по всем членам девушки, но она сдержалась.
— Так вы согласны с тем, что из их ран течет кровь? — продолжала донья Мария-Хосефа.
24
Нинья — малышка, ласковое обращение к девушке.
— Да, сеньора, с этим я, конечно, согласна.
— Что они марают кровью свои перевязки и простыни и те полотенца, о которые вытирает руки хирург?
— Да, вероятно, но признаюсь, я совсем не понимаю того, что вы мне говорите.
Действительно, донья Аврора, несмотря на свое живое соображение, не могла угадать той мысли, которая таилась за всеми этими словами.
— Прекрасно! Скажите, в какой день обычно отдают прачкам грязное белье?
— Обычно в первый день недели.
— Часов в восемь—девять утра, а часов в десять отправляются на реку, теперь поняли вы меня?
— Да! — отозвалась донья Аврора, не помня себя от ужаса, который внушала ей эта женщина.
— Будь эта прачка унитарка или федералистка, все одно — стирать белье приходится при всех, а я уже приняла необходимые меры!
— План ваш прекрасен! — воскликнула молодая девушка, делая над собой невероятное усилие, чтобы казаться беспечной и довольной.
— Прекрасный, это несомненно, и я убеждена, что он и за целый год не возник бы в мозгу Викторики!
— И я так думаю! — подтвердила донья Аврора.
— А тем более не придет бы подобная мысль кому-нибудь из этих безмозглых унитариев, которые воображают, что все знают и на все пригодны!
— О, в этом нет ни малейшего сомнения! — радостно воскликнула донья Аврора.
Всякая другая на месте доньи Марии-Хосефы поняла бы истинный смысл этой фразы — молодая девушка воздала должное унитариям, людям высшего общества, к которому по рождению и воспитанию принадлежала и она.
— Ах, милая моя Аврора, никогда не выходите замуж за унитария! Они не только поганые и омерзительные, но и дураки еще и самый глупый федералист всегда проведет их!